Среди прошедших экспертизу и признанных психически неполноценными почти 60 % составляют олигофрены, почти 40 % — психопаты, тогда как доля больных эпилепсией составляет 1,6-2,1 %. (Все данные приводятся в процентах за пять лет, и поэтому уточнение затруднительно.) Все эти данные в значительной мере обесцениваются тем, что относятся к относительно малочисленной доле прошедших судебно-психиатрическую экспертизу. Значительно более любопытно другое свидетельство автора:

«Согласно расчетным данным, в Саратовской области олигофренов в возрасте от 14-ти до 18 лет ежегодно находится на диспансерном учете примерно в 15-19 раз больше, чем психопатов, и в 4-5 раз больше, чем эпилептиков, а коэффициент пораженное™ преступным поведением у несовершеннолетних психопатов примерно в 7 раз выше, чем у олигофренов, и в 40-50 раз выше, чем у эпилептиков. Что касается преступности психически здоровых несовершеннолетних, не имеющих никаких аномалий, то она в различных районах г. Саратова и области примерно в 1,7—2 раза ниже, чем у олигофренов, в 15-16 раз ниже, чем у психопатов, и в 3-3,5 раза выше, чем у эпилептиков». При всей относительности этих цифр ясно, что и олигофренйя, и психопатия являются серьезным криминогенным фактором. Что до олигофрении, то доля наследственных случаев, вероятно, составляет не менее 50 % (включая, разумеется, и полигенно обусловленную), тогда как психопатия, еще более криминогенная, тоже имеет нередкую генетическую природу. С точки зрения развиваемой нами антитезы не так важно, имеет ли психопатия генетическую, семейно-негенетическую или алкоголическую причину, а важно то, что преступность порождается отклонением от «нормальной» психики. Но чем более ущербна психика, тем интенсивнее потребность в престиже, тем труднее сдерживаются влечения, тем относительно слабее задерживающие центры, тем сильнее внушаемость, тем более развито легковерие. Конечно, между этими факторами корреляция не слишком велика, но, например, стремление к самоутверждению, стремление «себя показать», переход на воззрения узкой референтной группы тесно связаны с тем или иным видом психической неполноценности. Олигофрена или психопата нетрудно превратить в фанатика какой-либо узкой идеи, притом в фанатика бескорыстного и даже в рамках идеи бесстрашного. Наконец, для дебила со слабо, погранично выраженным дефектом при наличии «спроса» со стороны каких-либо преступников или правонарушителей легко отыскивается социальная ниша пособника. Нужно познакомиться с тем, как этот спектр психопатии и олигофрении развертывался в ходе истории.

13.4. Синдром убийства королей и президентов

Нельзя оставить без внимания также и опыт мировой истории, ясно демонстрирующий, какую роль могут играть паранойяльные личности со своего рода геростратовым комплексом или стремлением отомстить обществу за свои личные неудачи. «Синдром убийства президента» особенно показателен в этом отношении. Как оказалось, почти у всех лиц, покушавшихся (успешно или безуспешно, но с безусловным наличием состава преступления) на жизнь президентов США, имелись совершенно объективные, бесспорные признаки психоза, предшествовавшие акции.

Ничтожная по своей сущности личность больного оказывает влияние на ход мировой истории. Пожалуй, это всего ярче проявилось на убийстве Авраама Линкольна и обоих Кеннеди. Демократическое общество оказалось бессильным и против убийств такого рода, и против гангстерства, и против террора.

Pellman (1920) в главе «Цареубийцы» рассматривает 197 покушений на чрезвычайно высокопоставленных лиц за 1800—1900 гг.

Объектами были 155 человек, из которых 89 было убито. Среди них 9 президентов республики, 2 короля, 1 император, 1 императрица, 2 князя, 1 султан и 1 шах. Во всех случаях убийцы шли на смерть, не думая ни о выгоде, ни о мести. Пельман начинает с убийства герцога Беррийского (1820) Лувелем, учеником кожевенника, яростным бонапартистом; он шесть лет следил за жертвой, выискивая удобный случай, когда ему наконец удалось всадить нож в грудь наследнику Бурбонов. Здесь налицо чисто политический мотив. Однако нередко основная цель покушения — геростратовское стремление к славе. Таково, например, покушение Е. Франсуа на французского президента Ф. Фора (1896), Мариотти на Фрейсине, Манкоу на короля Альфонса Испанского (1878), Хэдфильда на английского короля (1800). Во всех этих случаях речь шла о психопатах-кверулянтах, постоянно ссорящихся и жалующихся, которые стремятся не столько к убийству, как это видно из полной бесцельности и неподготовленности, сколько к славе. Поразительно многие из покушавшихся являются психически больными. Так, М. Никольсон пытается убить Георга III, потому что английская корона должна принадлежать ей (1882), Р. Маклин пытается убить королеву Викторию (1882), потому что его, Маклина, ненавидит английский народ. Д. Беллингхем застрелил лорда-казначея С. Парсиваля-за отказ министерства удовлетворить какие-то его претензии. Аббат Верже убивает (1857) архиепископа Сибура из протеста против учения о непорочном зачатии и безбрачии духовенства. В этом последнем случае наследственный характер помешательства ясен, потому что его мать и брат ранее покончили с собой. В психиатрическую больницу были помещены Э. Оксфорд, пытавшийся убить королеву Викторию (1840), и Зефелоге, стрелявший в прусского короля Фридриха Вильгельма IV (1850). Психически больными оказались Пассананте, пытавшийся заколоть короля Гумберта (1878), и Казерно, заколовший президента Сади Карно (1894). Штепсу, пытавшемуся кухонным ножом убить Наполеона, являлся в видении сам Бог. Родные Штепса задолго до покушения считали его психически больным. О. Беккер стреляет в прусского короля Вильгельма (1861), Кульман стреляет в Бисмарка, а Гедель — бродяга, вор и нищий — перед покушением на императора Вильгельма заказывает множество своих фотографий в расчете на будущий интерес к его личности. Алибо (1836) стреляет в Луи Филиппа. Священник М. Мерино ранит кинжалом (1852) королеву Изабеллу Испанскую.

Дамьен, ничтожество, бродяга, воришка, слегка поранил перочинным ножом всем ненавистного Людовика XV (1757), надеясь получить таким образом популярность. Этот психопат расплатился за свою выходку трехчасовой казнью.

28 июля 1835 г. на бульваре Тампль в Париже взорвалась адская машина, ранившая короля Луи Филиппа, множество присутствующих и самого покушавшегося. Установил адскую машину Фиески, сын корсиканского бандита, ставший в Париже нищим и полицейским шпионом, причем не раз попадал в каторжную тюрьму. Он был в восторге, читая в газетах описание события, и наслаждался своей ролью цареубийцы. Вскрытие обнаружило у него четкие аномалии строения мозга.

Убийца президента Гарфильда (1881) плохо учился, принял участие в оргиях одной секты, жил бесплодно и бесцельно, в состоянии крайнего противоречия между явной бездарностью, графоманией и безгранично высокой самооценкой: «Издавать газеты, которые никто не читает, писать книги, которые никто не читал, говорить речи, которые заглушали смех немногих слушателей, таково было многие годы его дело, и он выныривал то тут, то там, то как коммивояжер, как проповедник, как странствующий апостол, причем он исключительно умело оставлял неоплаченными счета в гостиницах» (с. 79).

Убийца императрицы Елизаветы Австрийской, жены императора Франца-Иосифа (1898) Луччени, выросший в воспитательном доме, был бродягой, нищенствовал, пытался стать чиновником, подал прошение итальянским властям о получении какой-то службы и, не получив ответа, перешел к анархистам. По его словам: «Я хотел убить какую-нибудь высокопоставленную личность и так отомстить за свою жизнь». Его импульсивность проявилась, в частности, в попытке убить директора тюрьмы, в которую он попал после убийства императрицы.

В 1902 г. итальянец Рубино выстрелил в бельгийского короля. Ему пришлось отбыть до этого 4 года каторги за подделку, сменить множество профессий. В короля он выстрелил, чтобы отомстить за себя обществу. Г. Брези застрелил итальянского короля Гумберта (1900).