7. ВОЙНЫ И ЕСТЕСТВЕННЫЙ ОТБОР

Высочайшее счастье для человека и его величайшая радость — разбить и уничтожить врага, стереть его с земли, забрать все, что он имел, заставить плакать его жен, скакать на его лучших и любимых лошадях и обладать его красивыми женщинами.

Чингизхан

Все моря мы кормим уж тысячу лет.

И нет еще конца.

Хоть они и любой своей волной

Омыли мертвеца.

Мы лежим под водой и кормим собой

Акул и подводных амей.

Коль кровь — цена владычеству,

То мы не жалели своей.

Р. Киплинг . Песня мертвых

7.1. Распространение генов победителей

Поражение в войне рода, орды, племени, народности, народа в доисторические времена, в древности и даже в средние века влекло за собой для него драматические последствия, лишь в малой мере определяемые долей воинов, погибших в сражениях. Генетический сдвиг, вероятно, в гораздо большей мере определялся гибелью части детей еще на воле, а главное, в рабстве, и тем, что девочки, девушки, женщины становились добычей победителей. Как рабыни, наложницы, гаремные жены, они рожали детей от победителей, и сколько бы их ни приходилось на одного владельца, все равно дети этих женщин несли половину генов победителя и только половину — побежденного. Сколько бы победитель ни потерял генов в боях, захват чужих женщин с лихвой окупал эту утрату генов рода, племени, народности, народа-победителя.

Это обстоятельство особо подчеркнул в книге «Воины рассвета» Р. Байджлоу (Bigelow R., 1969), пожалуй, наиболее яркий социалдарвинист последнего времени, видящий в войнах основной фактор естественного отбора. Нужно достаточно полно привести его соображения, чтобы показать их ошибочность.

Действительно, война — очень древнее занятие, и крепостная стена одного селения недалеко от Иерихона имеет давность 9000 лет. И именно в войнах Байджлоу видит основной источник благодетельного естественного отбора среди человечества.

«Везде, где группа с голубой кровью столкнется с группой имбецилов, пользующейся плодами маленького Эдема, можно уверенно предсказать, что Эдем будет захвачен... Воины-победители обретут еще большие гаремы... в браках со своими женщинами быстро восполнят утрату генов своих павших товарищей и, кроме того, передадут свои гены детям побежденных наложниц» (с. 135).

«Большие гаремы обычно были привилегией вождей и королей. Говорят, что угандский король Мтесса имел около семи тысяч жен. Его лучшие воины не стали бы рисковать своей шкурой без права на долю добычи, и его племя как целое, вероятно, рождало больше детей,' чем племена, поставляющие женщин. Не все лучшие воины гибнут в победном сражении, и некоторые из уцелевших охотно берут на себя выполнение генетического долга своих павших товарищей» (с. ПО).

«Победоносные армии всегда были очень щедрыми по части своих генов». «Действительно, полигамия с жестокой борьбой за господство в стаде, роде длилась сотни тысяч лет, и уже на ранних стадиях варварства лучше обеспеченные и вышестоящие король или вождь становятся в общине отцом множества детей, и в этих условиях интеллект должен был расти быстрее, чем при моногамии».

«Дикари не подчиняются ласковым уговорам слабых философов, и армии рабов под кнутом не сражаются с достойной берсеркеров свирепостью гуннов или викингов» (с. 138).

«По скифским обычаям, каждый солдат пьет кровь первого человека, убитого им. Головы всех врагов, убитых в бою, относят королю. Голова — что-то вроде разрешения на долю в добыче; нет головы, нет и добычи (Геродот). Обычай сдирать скальпы с голов врагов и пришивать их к сбруе коня, или шить одежды из людской кожи наводил ужас. Антискифская активность была весьма непопулярна в степях того времени. Даже Дарий сократил свой визит сюда» (BigelowR., 1969, с. 161).

Но особенно любопытны соображения Р. Байджлоу по поводу роли монголов и скандинавов (с. 139—182).

«По Филлипсу, в V веке до нашей эры номады Гоби были еще пешими и их легко побеждали с помощью колесниц. Но к 300-му году до нашей эры они уже были превосходными кавалеристами. Когда народы Центральной Азии сели на коней, они понеслись во все стороны и тучи стрел стали сметать те комбинации генов, которые не смогли удовлетворить безжалостным требованиям общественного сотрудничества. Неудачные комбинации генов стали устраняться с необычайной скоростью».

«Война за войной проносились из степей Азии, создавая ряд цивилизаций в Китае, Индии, на Ближнем Востоке и в Европе. От предков-номадов произошло немало правящих элит. Степные просторы лучше использовались путем перегонки стад на большие расстояния, из-за чего в степях и не появились города. Но люди, выжившие на этих просторах, добровольно повиновались своим вождям с таким энтузиазмом, от которого стыла кровь бесчисленных миллионов горожан» (с. 139).

«Пока ужасающая ударная сила конницы кочевников растрачивалась в тысячах мелких межклановых и межплеменных войн, оседлые цивилизации могли предаваться иллюзии, что степная угроза развеяна. Можно было забыть о необозримых просторах внутренней Азии»... «Китай, Индия и Европа могли снова дремать», «но во время таких промежутков родился Чингизхан. При жизни он был символом единства для миллионов кочевников и бичом Божиим для всех остальных» (с. 149). «Общественное сотрудничество было для Чингизхана ключом к власти, и в этом его главная человеческая особенность. Общественное сотрудничество в континентальном масштабе невозможно, если нет многих тысяч очень сложных и способных мозгов. Орды свирепых, неграмотных кочевников нелегко организовать даже с помощью письменных приказов, при существовании постоянных городов, штабов, судов и тюрем. Поразительна эффективность мозгов, способных без всего этого организовать единую социальную систему на территории от Китая до Польши. Победители в храброй борьбе уничтожали врагов-мужчин и оплодотворяли своим семенем побежденных женщин» (с. 163).

«Жестокости монголов были столь же потрясающими, как и жестокости нашего века, но они не только резали и грабили». «Они требовали повиновения с безжалостной дикостью, но они установили закон и порядок на большей части Евразии. Они оставили также в наследство умы, способные обучиться мышлению о глобальном единстве...». «Две из наиболее организованных наций истории возникли на развалинах империи Чингизхана...».

А. Джувейни (Juvaini A. D., 1958) пишет, что в Мерве монголы перебили больше 1300 тыс. человек, не считая спрятавшихся и убитых позднее отрядами, нарочно оставленными в засаде, когда главные силы двинулись дальше. «Жителей Мерва разделили между солдатами и союзниками, и каждому пришлось перебить триста-четыреста человек». И в следующих строках Байджлоу раскрывает перед нами психологическую причину обожания тиранов их жертвами. «После столь убедительной демонстрации, во что обходится нелюбовь к Хану, не удивительно, что многие ухитрились найти в своих сердцах и раздуть искру любви к нему. Для окруженных и управляемых монголами чисто внешние декларации о своем обожании были небезопасны. Жители Балка напрасно пытались этим ограничиться. Бесхитростная маска, прикрывающая антипатию к монголам, оказывалась картонной ширмой против меча, "Справедливого и Милосердного". Случайное слово или взгляд могли мгновенно раскрыть внутреннее чувство бдительному монголу. Гораздо безопаснее было верить до глубины сердца, что Хан — источник всей благодати, любви, щедрости и справедливости. Подлинная вера совершенно необходима, как щит и укрытие. Если в Европе в эти же столетия предпочитали веровать, чем попадать в котел с кипящим маслом, то в империи ханов куда безопаснее было искренне обожать их, чем просто лицемерить».

О том, что монгольские завоевания вызвали очень существенный генетический сдвиг, свидетельствует градиент частоты «восточной», монгольской группы крови В. Но на одном обстоятельстве надо остановиться подробнее.