Дэвид обратил внимание на то, что все вещи очень старые. Теперь в «замке» отца Ролана не едят больше из оловянных тарелок: дорожка, лежавшая на полу, совсем выцвела. Да, это была комната женщины, но женщина давно покинула ее, и ребенка давно уже здесь нет.

В первый раз Дэвид внимательно посмотрел на стол, где стояла большая бронзовая лампа. Рядом с ней лежала скрипка отца Ролана. Он приблизился на несколько шагов и заглянул за лампу; его сердце внезапно сильно забилось. Сверкая на вылинявшей красной скатерти, лежала перевязанная белой лентой длинная толстая коса темных волос.

Охваченный сомнением, Дэвид медленно направился обратно к двери. Неужели отец Ролан хотел, чтобы он видел все это? Какой-то комок подступил к его горлу. Он сделал ошибку, большую ошибку. Отец Ролан не мог нарочно уронить ключ, это произошло случайно. Дэвид вышел из комнаты, запер за собой дверь и, положив ключ на пол в том месте, где нашел его, снова уселся и взял книгу. Но он не мог читать, так как едва различал строчки. Просидев в таком состоянии минут десять, Дэвид услышал быстрые шаги, и через несколько мгновений отец Ролан вошел в комнату. Он явно волновался и, входя, бросил взгляд на комнату, из которой Дэвид недавно вышел. Затем отец Ролан перевел взгляд на пол. Ключ блестел на том месте, куда он упал. С радостным восклицанием отец Ролан быстро схватил его.

— Я думал, что потерял свой ключ, — проговорил он с легким нервным смехом.

Затем, глубоко вздохнув, он продолжал:

— Сейчас идет снег, сильный снег. И на несколько дней установится хороший санный путь. Вы знаете, как мне не хочется, чтобы вы покинули меня; но если вы твердо решили ехать, нам следует поторопиться. Больше снега не выпадет. Мукоки и я проводим вас до Оленьего озера, которое находится на расстоянии двухсот миль к северо-западу отсюда. Дэвид… вы должны идти?

Дэвиду казалось, что два маленьких кулачка били его в грудь в том месте, где лежала карточка.

— Да, я должен идти, — ответил он. — Я решил окончательно. Я должен идти.

Глава XV. ГОРЫ

Через десять дней после своего посещения таинственной комнаты в «замке», Дэвид крепко пожимал руку отца Ролана, прощаясь с ним у фактории Белого Дикобраза, расположенной на реке Кочрэн, в двухстах семидесяти милях от озера Год. В эти последние мгновения, когда его упряжка уже была готова тронуться в обратный путь, отец Ролан не пытался говорить. В глубине души он не сомневался, что Дэвид никогда не вернется, что он снова попадет в цивилизованную страну и со временем забудет о «замке»и его обитателях. Отпуская руку Дэвида, отец Ролан отвернулся, чтобы скрыть предательское мигание глаз. А голос Дэвида как-то странно дрожал. Он понимал, о чем думает его друг.

— Я вернусь, — крикнул он вслед отцу Ролану, когда тот направился к Мукоки и собакам. — Я вернусь в будущем году!

Только тронувшись в путь, отец Ролан обернулся назад и махнул рукой. Дэвид попытался крикнуть еще что-то, но голос ему изменил, и он тоже только помахал рукой. Он никогда не предполагал, что между мужчинами может существовать такая дружба. По мере того как сани отца Ролана становились все меньше и меньше, Дэвида стал охватывать внезапный страх и чувство великого одиночества — страх перед тем, что вопреки его желанию, они больше не встретятся, чувство одиночества, которое испытывает человек при виде все увеличивающегося пространства между собой и своим единственным другом. Единственный друг! Человек, который спас его от самого себя, указал ему путь, заставил бороться. Дэвид не мог подавить крика отчаяния, сорвавшегося с его губ. Тихий визг раздался в ответ; он взглянул на Бэри, который лежал на снегу в нескольких шагах от него. Глаза животного, казалось, говорили: «Я здесь, хозяин». Дэвид протянул руку, и Бэри, дрожа от радости, подошел к нему. Все же он не один.

В некотором отдалении, у своих запряженных собаками саней, стоял старик-индеец, который должен был довезти Дэвида до фактории Фондюлак на озере Атабаска. Индейца звали Опсо-Джи, что означает Полярная лисица. Отец Ролан уговорился с ним, чтобы тот за сто долларов довез Дэвида от Белого Дикобраза до Фондюлак, находившегося в трехстах милях к северо-западу. Опсо-Джи был уже готов и щелканьем своего длинного бича из лосиной кожи напоминал об этом Дэвиду. Дэвид попрощался с фактором и служащими Компании и не имел больше оснований медлить. Они тронулись в путь через маленькое озеро.

Только с наступлением ночи, когда Дэвид сидел в одиночестве у своего костра, он стал отдавать себе отчет в том, что предпринятое им путешествие будет невеселым. Индеец спал, как будто понимал, что его хозяин в подавленном настроении, а, прижавшись к ногам Дэвида, неподвижно лежал Бэри. В голове Дэвида проносились все те же вопросы, но в эту ночь они имели для него новое, более глубокое значение. Он думал о том, что отец Ролан не поверил бы ему, если бы узнал действительные причины его удивительного предприятия. Именно так — удивительного предприятия. Найти девушку. Девушку, которую он никогда не видел, которая к тому времени, когда он достигнет цели своего путешествия, может оказаться на другом конце света… или замужем. А если он найдет ее, что он ей скажет? Что он сделает? И почему, наконец, ему так хочется найти ее? «Кто его знает», — проговорил Дэвид вслух и лег спать.

На следующее утро светило чудесное солнце. Мир снова был бел и прекрасен; Дэвид быстро разрешил все сомнения, мучившие его несколько часов тому назад.

Теперь с каждым днем солнце становилось все теплее и теплее, и по мере приближения весенней распутицы возрастали мрачность и беспокойство Опсо-Джи. Он не отличался разговорчивостью, но часто повторял Дэвиду о том, какой тяжелый обратный путь предстоит ему и собакам, если оттепель наступит раньше, чем он предполагал. Дэвид удивлялся выносливости старого индейца, в особенности когда они в один день проделали сорок миль по льду озера Уолэстон. К полудню кое-где снег уже начинал таять. Когда они наконец добрались до Фондюлака, в низинах появилась вода, и Опсо-Джи, не отдохнув и часа, пустился в обратный путь.

Было начало апреля, и фактория напоминала Дэвиду громадный улей, куда, подобно несущим мед пчелам, стремились звероловы. По последнему снегу приезжали обитатели сотни разбросанных хижин и привозили с собой шкурки. Дэвиду посчастливилось. В первый день его прибытия Бэри едва не загрыз громадного пса маламутской породы, который слегка укусил Дэвида, когда тот бросился спасать его. Между хозяевами обеих собак мгновенно возникла дружба. Француз Бувэ, хозяин маламута, жил у залива Копыто в пятидесяти милях от Форт-Чипевайана и в ста пятидесяти милях прямо к западу от Фондюлака. Он охотился на лисиц.

— Я привожу шкурки сюда, мсье, — объяснил он, — потому что у меня произошла стычка с фактором в Форт-Чипевайане, и я ему выбил два зуба.

Он пришел в восторг, узнав, что Дэвид собирается идти на запад. Через два дня они вместе выехали в путь на санях, тяжело нагруженных припасами. Полозья глубоко врезались в талый снег, но под ним еще держался толстый лед озера Атабаски, и дорога оказалась очень плохой.

Как-то во время разговора Бувэ спросил Дэвида:

— Зачем вы идете на запад?

Вопрос был поставлен ребром, и Дэвид был вынужден на него ответить.

— Только для того, чтобы немного закалиться, — объяснил он. — Путешествую от безделья.

«А разве это такая уж Неправда?»— подумал он позже. Он пытался убедить себя, что путешествует действительно без всякой цели, но в то же время его рука невольно прикасалась к лежавшей в кармане карточке девушки.

Дэвид провел неделю у француза. Затем они направились к Форт-Чипевайану, идя вдоль озера и обогнув его край. Бую исключительно из чувства дружбы сопровождал его. Уже встречались большие пространства, где снег почти совсем стаял, и они шли пешком, неся на плечах пятидесятифунтовые тюки. Когда до форта осталось десять миль, Бувэ повернул назад, объясняя это тем, что выбить два зуба у фактора, в особенности у главного фактора Атабаского округа, дело нешуточное. Через несколько часов Дэвид встретился с фактором и убедился, что Бувэ говорил правду: отсутствие двух зубов бросалось в глаза. Фактора звали Хетчет. Сначала он отнесся к Дэвиду холодно и недоверчиво, но, прочтя письмо отца Ролана, сразу растаял и трижды в течение пяти минут пожал руку Дэвида. На радостях он открыл четыре жестянки с омарами, а вечером усадил своего гостя играть в крибедж2 и семь раз подряд обыграл его. Он сообщил о себе, что он холост. Ненавидит женщин. Если бы они не были нужны для появления на свет нового поколения звероловов, он ничего не имел бы против того, чтоб они все вымерли. Они никогда не приносят добра. Всегда доставляют неприятности. Хетчет высказывал свои убеждения короткими, отрывистыми фразами, словно боясь, что ему не хватит дыхания или запаса слов. Может быть, причиной тому были и его зубы. Туда, где зияло пустое пространство от двух недостающих зубов, он всовывал чубук своей трубки, и, когда он говорил, чубук стучал, точно кастаньеты.