Это поручение я и исполнил. Какую кличку дал Малиновскому полковник Мартынов, я не интересовался знать и не знаю теперь, с Малиновским я нигде и никогда не встречался и его не видел, а значит и рекомендовать его не мог.
Далее, на вопрос о «Пьере» могу сказать, что такой сотрудник был заграницею. Если я не ошибаюсь, то он во время войны приехал в Россию, где был призван в войска и отправился на Кавказ, при чем должен был присылать сведения, если таковые будут, прямо в департамент. Как настоящая фамилия «Пьера», я не помню, – мне кажется, что он – уроженец Кавказа.
Знал я сотрудника «Шарля», который проживал под фамилиею Полонского, настоящую же его фамилию (он – еврей) я также не помню. Была у меня – должно быть тоже в 1914 году – Шорникова, которая затем была передана в распоряжение судебного следователя.
Я забыл упомянуть, что в состав политической части входила и заграничная агентура, во главе которой находился А.А. Красильников. У него были офицеры Люстих и Лиховской и чиновник Литвин.
Отношение к провокации со стороны департамента всегда было отрицательное. Лучше всего это выразилось в следующем факте. Кажется, в декабре 1916 г. начальник харьковского губернского жандармского управления, отвечая на какую-то бумагу департамента, между прочим высказал, что неосновательные, по его мнению, придирки к делу розыска департамента могут довести дело это до провокационных действий. На этой бумаге начальника управления я собственноручно написал, не помню точно, в каких выражениях, что малейшие намеки на провокацию вызовут со стороны департамента беспощадное отношение ко всем, замешанным в провокации, лицам. Затем, по моим указаниям была составлена ответная бумага, которую я подписал.
Далее – чины особого отдела могут подтвердить, как я возмущался и категорически отклонил просьбу начальника полтавского губернского жандармского управления об оставлении у него сотрудником «брюнета» (какой-то галичанин, вывезенный им из Львова), который был замечен в доставлении неверных сведений по Киеву. Наконец, в самые последние дни было получено донесение начальника тульского губернского жандармского управления о забастовке на заводе и о том, что в числе главарей был субъект (фамилию не помню), известный жандармскому управлению по тому, что несколько лет тому назад дал какие-то сведения. Я тотчас же – это было во время доклада особого отдела – приказал изготовить ордер генералу Попову, дабы он немедленно выехал в Тулу и там детально разобрал это дело.
На вопрос «об отношении Протопопова и Курлова к департаменту» – что я могу ответить? Ген. Курлов действовал очень недолго – я думаю, не более трех недель, – ему делали очередные доклады по текущим делам вице-директоры, в большинстве случаев не в моем присутствии, при чем вице-директоры сообщали обыкновенно мне в общих чертах суть своих докладов ген. Курлову и распоряжений последнего. Ничего принципиального или выдающегося припомнить я не могу, так как все касалось обыденных переписок. Лично я в присутствии ген. Курлова сделал один неполный доклад Протопопову (это было в середине октября) также по неважным делам. Затем более определенных докладов у меня у министра не было, и являлся я к Протопопову в подавляющем большинстве случаев по его вызову. Здесь позволю себе заметить, что газетные сведения о том, что ген. Курлов после освобождения его от исполнения обязанностей товарища министра все-таки присутствовал при моих докладах, совершенно не соответствуют действительности, так как, во-первых, никаких фиксированных часов моих у министра не было, а, во-вторых, ген. Курлов, насколько мне известно, долгое время, отчасти по болезни, вовсе не приезжал к Протопопову. Лично я видел ген. Курлова у Протопопова с ноября по февраль не более двух раз, при чем у меня особенно врезалось в память, что в разговоре Протопопов упомянул что-то о правых организациях. Курлов его перебил и при мне сказал Протопопову, что никогда нельзя путать правые организации к департаменту полиции, а что ему, как министру, можно иметь дело, с кем он хочет.
Таким образом постоянных, так сказать, бюрократически установленных часов для моих докладов Протопопову установлено не было. Пытался я просить через секретарей Б.И. Григорьева и Б.В. Андро уделять мне полчаса времени в день, если будет нужно, а именно после 5 часов дня, говорил об этом Протопопову лично, но ничего из этого не вышло, так как Протопопов решительно не умел распоряжаться своим временем. Потому приходилось представлять ему письменные доклады.
Отношение Протопопова к правым организациям было несомненно благожелательное, и по его приказанию мне приходилось посылать деньги Маркову, о чем Протопопов и заявил при мне 12 сего марта господину министру юстиции. Деньги эти, по словам Протопопова, предназначались для оборудования отделов Союза и поддержку правой печати. Лично я был против этого, с одной стороны, по принципиальным соображениям – правительство должно избегать партийности, а с другой стороны, в виду того, что в этом случае отсутствует контроль расходования сумм. Я это высказывал Протопопову, но… получал приказание, которое обязан был исполнить. Равным образом был я против выдачи денег Василию Орлову. Последний был у меня в октябре, вскоре после моего назначения. Пришел он «представиться», денег не просил, а спросил только, выдам ли я ему железнодорожные (бесплатные) билеты. Я ответил отрицательно. – Значит, ездить не будем, – сказал он и ушел. В феврале уже Орлов был у Протопопова и просил у него денег, при чем подал какое-то заявление, которое потом мне было прислано. Я возвратил это заявление Протопопову при своей записке, на которой написал (приблизительно): «Если прикажете, то я выдам эти деньги, но прежде выдачи следует выждать результатов порученного мною начальнику московского охранного отделения расследования о шантажных действиях Орлова в отношении евреев». Результатом была резолюция – выдать 2.000 р., каковые деньги я передал вместе с перепискою вице-директору Броецкому. Не знаю, выдал ли он деньги Орлову, или нет. В общем же таких чрезмерных расходов, какие отмечены в записке департамента, находящейся ныне у господина министра юстиции, конечно не было, и прошлый год я закончил с остатком свыше 80.000 р. Экономил я деньги и старался отучить всех, которые раньше, на мой взгляд, неправильно получали из департамента. Я затрудняюсь на память привести все примеры этому, но на некоторые случаи позволю себе указать. Отклонил я уплату за телефон в Лесное (кажется 250 р.) состоявшему у министра В.А. Чумикову. Отклонил продолжить содержание бывшему вице-губернатору Фришу, коему было назначено таковое до 1 января 1917 г. Отклонил выдачу к рождеству наградных денег В.А. Гольмстрему, который, числясь чиновником департамента полиции, занимался в главном управлении по делам печати. Категорически отклонил просьбу секретаря министра В.В. Граве о выдаче по примеру прошлых лет наградных денег чинам железнодорожного жандармского управления Московско-Виндаво-Рыбинской жел. дороги. Два раза я поручал вице-директору Лерхе лично войти в переговоры о непременном возвращении Г.И. Кушнырь-Кушнарем ссуды, выданной ему еще до моего назначения на продовольственное дело.
На заданный мне в общей форме вопрос «о событиях «январь-февраль» могу ответить следующее. И Протопопову, и начальнику охранного отделения и градоначальнику я всегда говорил, что при существовании в Петрограде военного положения все вопросы, касающиеся общественного порядка, подлежат докладу главному начальнику военного округа. Однажды по этому поводу Протопопов мне с некоторым раздражением (так мне показалось) заметил: «Что же мы (т.-е. мин. вн. дел) упразднены?» На это я ответил: «Нет, мы не упразднены, но главный начальник военного округа сегодня имеет право издать такие правила, против которых вы, как министр, можете спорить, но до отмены которых мы обязаны им подчиняться». Вот почему все мероприятия, какие были приняты охранным отделением, были одобрены главным начальником округа предварительно приведения их в исполнение.