– Поезд до Мюнхена идет одиннадцать с половиной часов, так что у нас достаточно времени, чтобы подготовить Абсу теплый прием, когда он сойдет с поезда.

Зазвонил телефон. Шилдс стал разговаривать, воззрившись на меня с полуоткрытым ртом, не мигая, как будто заподозрил Бог весть в чем. Положив трубку во второй раз, он ухмыльнулся:

– Один из моих звонков был в берлинский Архивный центр. Уверен, ты знаешь, о чем. Знаешь и то, что Линден работал там?

Я кивнул.

– Так вот, я спросил, есть ли у них что-нибудь на этого Макса Абса. Это они сейчас звонили. Кажется, он тоже был в СС. Его не разыскивают за военные преступления, но заметь, какое интересное совпадение, не правда ли? Ты, Беккер, Абс – и все бывшие члены гиммлеровского союза.

– Случайное совпадение, – сказал я устало.

Шилдс опять уселся на стул.

– Знаешь, я готов поверить, что Беккер всего лишь нажал на курок в деле Линдена, который вашей организации нужен был мертвым, потому что, видимо, кое-что про вас разнюхал.

– Да? – произнес я. Шилдсовская теория не вызвала у меня особого энтузиазма. – И какая же это организация?

– "Подземные оборотни".

Я обнаружил, что громко смеюсь.

– Это старая байка о пятой нацистской колонне, фанатиках, которые якобы собираются вести партизанскую войну против победителей. Вы, должно быть, шутите, Шилдс.

– По-твоему, здесь что-то не так?

– Ну, они несколько запоздали. Война-то кончилась почти три года назад. И уж вы, американцы, трахнули достаточно наших женщин, чтобы понять: мы никогда не планировали перерезать вам горло в постели. «Оборотни»... – Я сочувственно покачал головой. – Я думал, это плод воображения вашей разведки, но должен сказать, никогда не предполагал, что найдется человек, верящий в это дерьмо. Послушайте, может быть, Линден действительно обнаружил кое-что о парочке военных преступников, и они, вполне вероятно, захотели его убрать. Но только не «Подземные оборотни». Давайте постараемся найти что-нибудь пооригинальнее. – Я закурил другую сигарету и наблюдал, как Шилдс кивает и обдумывает сказанное мною. – А что Архивный центр говорит по поводу круга обязанностей Линдена? – спросил я.

– Официально он не более чем офицер связи КРОВКАССа – Центрального бюро регистрации военных преступников и обвиняемых в подрывной деятельности при армии Соединенных Штатов. Просто администратор, а вовсе не действующий агент. Но даже если он и работал в разведке, эти парни нам все равно ничего не скажут. У них секретов больше, чем на поверхности Марса.

Он встал из-за стола и подошел к окну.

– Видишь ли, на днях я получил доклад, где говорится, что из каждой тысячи австрийцев – двое шпионят в пользу Советов. А в городе один и восемь десятых миллиона людей, Гюнтер. Значит, если у дяди Сэма столько же шпионов, сколько и у дяди Джо, то всего их более семи тысяч, и все они где-то рядом. Я уж не говорю о том, что вытворяют англичане и французы. Или о том, на что способна венская Государственная полиция – свора коммунистов. И кроме того, несколько месяцев назад мы отловили шайку венгерской Государственной полиции, действующей в Вене. Они похищали или убивали своих собственных инакомыслящих соотечественников.

Шилдс отвернулся от окна и подошел к стулу, стоящему напротив меня. Схватив его за спинку, точно собираясь поднять и разбить его о мою голову, он вздохнул и сказал:

– Понимаешь, Гюнтер, это гнилой город. Гитлер, говорят, называл его жемчужиной. Ну, должно быть, он имел в виду тусклую, мертвую жемчужину, как последний зуб мертвой собаки. Откровенно говоря, смотрю я из окна и вижу здесь столько же ценности, сколько видишь голубизны, когда мочишься в Дунай.

Шилдс выпрямился. Потом перегнулся через стол и, взяв меня за грудки, поднял на ноги.

– Вена разочаровала меня, Гюнтер, и мне от этого не по себе. Смотри, не сделай того же, приятель. Если раскопаешь сведения, которые следует знать, и при этом не придешь и не сообщишь, я очень рассержусь. А я, запомни, могу привести сотни веских причин, чтобы вышвырнуть твою задницу из этого города, даже когда я в хорошем настроении, как сейчас. Я ясно выражаюсь?

– Яснее не бывает.

Я стряхнул его руки со своего пиджака и расправил плечи. На полпути к двери я остановился и сказал:

– А мое сотрудничество с американской военной полицией поможет убрать «хвост», который вы мне прицепили?

– Кто-то следит за тобой?

– Следил, пока я ему вчера хорошенько не наподдал.

– Странный город, Гюнтер. Может быть, парень в тебя влюбился?

– Должно быть, поэтому я предположил, что он работает на вас. Он – американец, по имени Джон Белински.

Шилдс покачал головой, его широко открытые глаза были сама невинность.

– Я никогда о таком не слышал. Клянусь Богом, я никому не приказывал следить за тобой. Мой отдел здесь ни при чем. Знаешь, что я тебе посоветую?

– Вы меня интригуете.

– Возвращайся домой, в Берлин, здесь тебе нечего делать.

– Может, вы и правы, но я почти уверен, что и там мне тоже делать нечего. Ведь это одна из причин, что привела меня сюда, если помните.

Глава 16

Было уже поздно, когда я добрался до «Казановы». Зал кишмя кишел французами, и все они уже прилично налакались того, что лягушатники пьют, когда хотят напиться до бесчувствия. Вероника оказалась права: теперь мне действительно больше нравилось, когда в «Казанове» было спокойно. Не найдя ее в толпе, я спросил официанта, которого вчера наградил большими чаевыми, не заходила ли она сюда.

– Да, была здесь минут десять – пятнадцать назад, – сказал он. – Я думаю, она пошла в «Коралл», сэр. – Он понизил голос и наклонился ко мне: – Ей не нравятся французы. По правде сказать, мне тоже. Англичан, американцев, даже русских по крайней мере можно уважать. Их армии принимали участие в нашем разгроме. Но французы? Они – ублюдки. Поверьте, сэр, я-то знаю: живу в пятнадцатом районе, во французском секторе. – Он поправил скатерть. – Что джентльмен будет пить?

– Думаю, надо бы и мне заглянуть в «Коралл». Ты знаешь, где это?

– В девятом районе, сэр. Порцеллангассе, совсем рядом с Берггассе и тюрьмой. Знаете, где это?

Я засмеялся:

– Начинаю догадываться.

– Вероника – милая девушка, – заметил официант и добавил: – Для шлюшки.

Дождь пришел во Внутренний город с востока, из русского сектора. В холодном ночном воздухе он превратился в град, который сек лица полицейских из международного патруля, которые остановились у «Казановы». Коротко кивнув швейцару, не говоря ни слова, они прошли мимо меня в зал в поисках воинского порока, этого компрометирующего проявления похоти, подогреваемой сочетанием нескольких факторов: удаленностью от родины, наличием голодных женщин и нескончаемым запасом сигарет и шоколада.

Около уже знакомой Шоттенринг я перешел на Вэрингерштрассе и через Рузвельтплац повернул на север, пройдя в тени залитой лунным светом Вотивкирхе с ее башнями-близнецами, которая, несмотря на свою огромную, прямо-таки поднебесную высоту, пережила каким-то чудом все бомбежки. Во второй раз за сегодняшний день я поворачивал на Берггассе и вдруг услышал крик о помощи, доносящийся из большого разрушенного здания на другой стороне улицы. На мгновение я остановился, но, сказав себе, что это не мое дело, собрался было продолжить свой путь, как снова услышал крик. Очень знакомое контральто.

Я быстро пошел в том направлении, откуда звали на помощь, чувствуя, как по коже у меня от страха ползают мурашки. У поврежденной стены здания была свалена огромная куча булыжников, и, взобравшись на нее, я сквозь разбитое арочное окно заглянул в полукруглую комнату, напоминавшую размерами зал небольшого театра. Напротив окон была прямая стена, и около нее, освещенные луной, боролись три человека. Двое – русские солдаты, грязные и оборванные, – громко ржали, пытаясь силой сорвать одежду с третьего человека – женщины. Я узнал Веронику раньше, чем она подняла лицо к свету. Она вновь закричала и получила пощечину от русского, державшего ей руки, другой, стоящий перед ней на коленях, уже успел разорвать ей платье.