Коплан, не обращавший на нее внимания, закурил последнюю за день сигарету; он откинул покрывало на широченной кровати, освещенной двумя бра.

Франсис посмотрел на Клодин без всякого интереса, когда она снимала второй чулок.

— Если я начну храпеть, толкни меня, — посоветовал он, прежде чем лечь на ослепительную простыню.

Ему понадобилось усилие воли, чтобы отвести взгляд от почти обнаженной молодой женщины, чья открытая грудь предстала теперь во всем своем великолепии. Он мимолетно увидел ее изящные бедра, прикрытые черным кружевным поясом для чулок. И это окончательно прогнало сон.

Клодин прошла в ванную.

Франсис уткнулся головой в подушку, устроился поудобнее и решительно закрыл глаза.

Хотя он не остался равнодушным к прелестям Клодин, ему было противно начинать любовные игры в таких условиях. Возможно, это было идиотизмом, но главным препятствием являлось то, что Клодин была проституткой, а он не хотел обращаться с ней как с таковой.

Коплан погасил одно бра, дернув за шнурок, но оставил включенным второе, освещавшее вторую подушку.

Он постарается настроить свои мысли на Зайеда Халати и капитана Саббаха. Ночь с двадцать восьмого на двадцать девятое... Нефтепроводы...

Наконец Клодин легла, и волнующий запах ее духов атаковал его, как коварное приглашение. Гибкие движения совсем близкого прекрасного женского тела нервировали его.

— Ты спишь? — спросила она, лежа на спине, положив руки за голову.

— Нет, — ответил он, лежа к ней спиной.

— Ты не женат?

— Нет.

Молчание. Второе бра погасло, и комната погрузилась во мрак.

— Сколько времени будет продолжаться наш туфтовый брак?

— До двадцать девятого.

— А потом?

— Потом? Полагаю, что мы разойдемся каждый в свою сторону. Это зависит от Халати.

Снова молчание.

— Ты на меня дуешься? — спросила она шепотом.

— Нет. Почему ты так решила?

— Ты не разговорчив.

— Я хочу спать.

Она пошевелилась, почти коснувшись бедром ноги Коплана.

— Ты не будешь возражать, если я положу голову тебе на плечо?

Он решительно вздохнул.

— Нет, — сказал он, неподвижный как камень. — Ложись, как хочешь, только перестань вертеться.

Ее светлые волосы легли на затылок Франсиса, и она свернулась калачиком, не касаясь его спины.

— Какие мерзавцы тебя избили? — спросила она еле слышно.

— Легавые.

Он закрыл глаза, но заснул только через час.

Звонок телефона вырвал его из блаженного забытья. Клодин открыла глаза одновременно с ним. Они посмотрели друг на друга с сосредоточенной серьезностью людей, чей мозг еще затуманен.

— Сними трубку, — прошептала молодая женщина. Он протянул руку, поднес трубку к уху и пробормотал слова благодарности. Его мысли разом прояснились. Он отбросил простыню, сел и спустил ноги на ковер.

— В путь, — произнес он вслух, чтобы придать себе мужества. — Поезд отходит через час с четвертью.

Клодин зевнула, с наслаждением потянулась, изогнувшись. Ее грудь натянула прозрачную ткань ночной нейлоновой рубашки и обрисовалась с дерзкой четкостью.

Коплан, направлявшийся в ванную, не смог не бросить взгляд на свою спутницу. Он был доволен собой. Мужчина, не способный справляться со своими чувствами, — погибший человек.

Капитан Саббах проверит это на себе.

После бесконечно долгой поездки — поезд останавливался на каждой станции — Коплан и Клодин около четырех часов дня вышли в маленьком иорданском городке Мафрак. Неся чемодан, Коплан пошел по улочкам, ища маленькую гостиницу, адрес которой дал ему Халати. Клодин, шедшая рядом с ним, производила сенсацию.

Европейских туристов в Мафраке было мало. Последние годы они почти совсем перестали ездить в эту страну, охваченную внутренними раздорами и подвергавшуюся угрозам со всех сторон.

Иордания переживала тяжелый период. Эта маленькая страна, получившая от англичан автономию, не находила мира. Три противоположные силы постоянно оказывали на нее давление: чрезвычайно амбициозная Сирия, поддерживаемая Советами; Саудовская Аравия — яростный враг Хашимитской династии, царствующей в Иордании и Ираке; наконец, Израиль — пария Среднего Востока.

Коплан отклонил многочисленные предложения услуг носильщиков, гидов и переводчиков. По пути он заметил несколько гаражей, где машины сдавались напрокат для экскурсий и поездок по стране.

Утомленные дорогой, мокрые от пота, Франсис и его спутница были рады оказаться в прохладе весьма невзрачной комнаты. Они дали себе два часа отдыха, что возвратило им силы, затем приступили к туалету.

Немного взволнованная Клодин вдруг спросила:

— А как я должна взяться за тою капитана? Знаешь, я не говорю ни по-арабски, ни по-английски.

— Не ломай себе голову, — раздраженно ответил Коплан.

Он надел легкий пиджак, переложил бумажник и паспорт во внутренние карманы. Теперь рубцы начали чесаться.

Поджав губы, Клодин закончила свой туалет. Одетая в легкое платье без претензий, но облегавшее ее как перчатка, она была еще привлекательней, чем накануне.

Перед уходом Коплан бросил взгляд на заметки, сделанные у Халати. Он вспомнил некоторые детали, мельчайшие подробности, которые сириец сообщил о личности Саббаха.

— Пошли, — сказал он ей менее ворчливым тоном. Они вышли; Клодин с самым естественным видом взяла его под руку. Через пятьдесят метров они увидели гараж и вошли в него.

Коплан с большим трудом смог нанять на вечер машину с шофером по разумной цене. Хозяин, изъяснявшийся на смешанном жаргоне, в котором английские слова были в явном меньшинстве, наконец понял, что машина должна отвезти двух туристов в военный лагерь в двух километрах к северу от города. Он отдал громкие инструкции здоровяку шоферу подозрительного вида, одетого, как кочевник — в длинное белое платье, спускавшееся до пят, и с сероватым платком на голове, который удерживался красным обручем.

Они сели в машину — старый синий «воксхолл», — и она поехала к перекрестку, где ответвляется шоссе, идущее через пустыню на Багдад.

— Вообще-то мы намереваемся посетить руины Умм-эль-Джемаля, — сказал Франсис, показывая польцем на восток. — Видишь, два нефтепровода идут вдоль этой дороги, но отсюда можно видеть только один, а второй уходит на северо-запад примерно в десяти километрах за руинами.

Клодин из вежливости посмотрела в окно и увидела толстую стальную змею.

— Какая связь между мной, тем офицером и этой трубой? — спросила она.

— Узнаем утром двадцать девятого, — уклончиво ответил он.

Машина ехала вдоль заграждения из колючей проволоки. Внутри заграждения были разбросаны палатки и несколько бараков. На мачте развевался иорданский флаг.

Машина подъехала к воротам, которые охранял часовой в полевой форме и с покрывалом на голове, удерживаемым двумя параллельными жгутами. Солдаты с автоматами на груди стояли неподвижно.

Такси остановилось. Шофер окликнул ближайшего солдата и объяснил ему по-арабски, что привез двух иностранцев, желающих встретиться с капитаном Саббахом. Хмурый часовой заглянул в машину. В его бархатных глазах блеснул огонек, когда он увидел Клодин, но лицо осталось суровым. Убедившись, что приехавшие не имеют фотоаппаратов, он громко свистнул.

Из лагеря прибыл дежурный. Часовой в двух словах объяснил ему, в чем дело.

Тем временем, предвидя бесконечные переговоры, Коплан и Клодин вышли из машины. Солнце заходило, окрашивая небо в красноватый цвет. На этом плато, расположенном на высоте в тысячу метров, воздух был кристально чист.

Пять минут спустя дежурный вернулся с инструкциями, и часовой знаками объяснил приезжим, что они могут вернуться в машину; затем он сказал шоферу, что автомобиль может проехать в лагерь. Дежурный сел рядом с водителем.

По разбитой дороге такси, переваливаясь, подъехало к одному из бараков и остановилось перед широко открытой двустворчатой дверью. На пороге стоял офицер.

Он поприветствовал гостей, коснувшись рукой лба, а потом сердца. Потом он протянул Коплану руку и представился по-английски: