— …или просто убьют,— невозмутимо продолжал Маклай,— я все же перед этим успею спрятать записки. Передайте их Географическому обществу. Передайте их моей родине, капитан!

— Да вы еще подумайте! почти закричал капитан, хватая Маклая за пуговицу.— Еще ведь не поздно. Плюньте вы на этих дикарей с их происхождением. И не все ли равно, какой они там расы? Дикари и дикари, и так видно!

Маклай сдвинул брови и тихонько освободил свою пуговицу.

— Мой учитель Чернышевский,— сказал он, отчеканивая каждое слово,— писал, что между людьми белой и цветной расы нет, по существу, никакого различия. Он писал о том, что все человеческие расы происходят от одного ствола, как ветви одного дерева, как ручьи из одного озера. Он всегда повторял, что люди, которые утверждают иное, делают плохое и нечестное дело. Они говорят, будто люди с белой кожей должны быть господами, люди с цветной кожей — рабами. Белым они отдают всю землю, цветных же толкают к нищете и вымиранию. Доказать, что все люди равны,— стало делом моей жизни. Но нам нужны факты. Мы должны исследовать. Мы должны изучать. Мы должны собрать тысячу доказательств, чтобы разбить наших врагов. И я соберу их здесь, на этом берегу, среди этих папуасов. Я буду учиться их языку, изучать их обычаи, собирать их сказки, исследовать строение их тела, волос, кожи. Я докажу, что они способны на все, на что способен белый, что нет высших и низших, нет рабов и повелителей…

Так длинно Маклай говорил очень редко. Надо было уж очень рассердить его или задеть за живое, чтобы он сказал такую пространную речь. Но капитан и вправду задел его за живое. Отчего это неглупые люди не понимают таких пустяков? Разве задача Маклая — не большая задача? Разве это нужно доказывать и объяснять?

— Ну хорошо, хорошо!— уговаривал капитан рассердившегося Маклая.— Поезжайте к своим папуасам и успокойтесь. Дело хорошее, спорить не буду. Только все-таки будьте поосторожней. Как личного одолжения прошу, голубчик. Сказки сказками, а человечье мясо ваши папуасы все-таки кушают. Уж как-нибудь постарайтесь не попасться им на обед. Приятного мало!

Маклай засмеялся и потрепал капитана по плечу.

— Обойдется! — уверенно сказал он.— Кто же ест своих друзей? А я к ним еду как друг. Не поймут? Значит, моя вина. А о бумагах все-таки не забудьте. Самое высокое дерево, и стрела на нем. Там и копайте. И… кланяйтесь России.

ПОСЛЕДНИЙ САЛЮТ

— Спустите флаг,— сказал Маклай Ульсону.— «Витязь» уже поднял якорь.

Ульсон подошел к дереву, но остановился, не в силах поднять руки. Его колени дрожали, на глазах блестели слезы.

— Вы, кажется, боитесь? — спросил его Маклай.— Ну так что ж — еще не поздно. «Витязь» еще здесь. Если хотите, вы можете ехать. Я останусь вдвоем с Боем. Только торопитесь. У вас всего несколько минут.

Ульсон сделал два-три шага и остановился. Решительный голос Маклая успокоил его. Он поднял голову и посмотрел на Николая Николаевича.

Маклай стоял у дерева, на верхушке которого развевался флаг. Лицо его было спокойно, движения уверенны. Руки ловко потянули веревку, и флаг медленно пополз вниз, салютуя уходящему кораблю:

«Прощай, «Витязь»! Прощай!»

Дым белой лентой растянулся над океаном. Корвет делался все меньше и меньше.

Казалось, он таял в голубоватом тумане моря.

Глазам было больно от солнца и ослепительного блеска воды, но Маклай смотрел не мигая на уходящий, тающий вдали корабль.

— Прощай, «Витязь»! — сказал он еще раз тихонько и повернул к своему дому.

Ульсон и Бой разбирали вещи.

Набрав гвоздей в рот, Ульсон прибивал над своей постелью портрет жены. На ней было смешное платье с оборками и бантами и высокая шляпа с перьями.

Маклай подошел к своему столу. Листы бумаги уже лежали на нем аккуратной стопочкой. В чернильнице темнели свежие чернила. Карандаши были очинены и остры. Солнце блестело на медной трубке микроскопа. Легкая тень от шевелящихся веток колыхалась на книгах, на свежевыструганных досках стола.

Маклай сел на скамью и открыл тетрадь.

— Вы бы лучше зарядили ружья,— шепнул ему на ухо Ульсон, встревоженно поглядывая в сторону.— Я уверен, что они понадобятся нам еще сегодня ночью. Смотрите, эти черномазые уже лезут к нам.

Маклай посмотрел на берег. Папуасы плясали у воды. Они размахивали копьями. Движения были воинственны и грозны. Перья колыхались на их головах. Коричневые руки поднимались и опускались в такт, как будто грозили кому-то.

— Это они радуются, что «Витязь» ушел,— продолжал шептать посеревший от страха Ульсон.

Он выронил свой молоток, не окончив работы, и портрет нарядной жены упал на пол.

— Они знают, что мы одни, и вы увидите, что они сделают с нами сегодня же ночью…

— Глупости!— резко прервал его Маклай.— Если вы боитесь, спрячьтесь куда-нибудь, но только не показывайтесь им в таком виде. Они не должны знать, что мы их можем бояться. Мы их не боимся! Понятно?

И, сдвинув брови, Маклай вышел на крыльцо. Папуасы смотрели издали на белого человека и его дом.

Лица их были суровы, движения решительны. «Ты нам не нужен,— говорили их жесты.— Уходи! Уходи от нас, чужой человек. Вот море! Уходи! На нашем берегу тебе нет места!»

От толпы папуасов отделился Туй. На этот раз он уже не улыбался. Твердыми шагами он шел к хижине. Он смело шагнул на ступеньку и протянул руку к двери. Он хотел войти в хижину как хозяин, но Маклай остановил его.

— Нет, Туй!— сказал тихо, но серьезно Маклай.— Туда тебе нельзя. Здесь — табу. Понимаешь— табу! Запрет.

Туй сердито нахмурился и сделал еще шаг вперед. Маклай не шевельнулся. Опершись рукой о притолоку, он стоял в дверях и смотрел в глаза Тую. Потом легкая улыбка пробежала по его лицу.

— Не хмурься, Туй,— весело сказал он.— Сюда нельзя. Здесь — табу,— и, приложив руку ко рту, показал, что хочет пить.— Принеси мне кокосовых* орехов. Я хочу пить. Понимаешь, Туй, много, мною хороших кокосовых орехов.

Туй понял. Слова «кокосовые орехи» были сказаны на его языке — за эти дни Маклай успел научиться кое-чему.

Туй посмотрел на бледное лицо Маклая. Брови его раздвинулись. Он задумался.

Но думал Туй недолго. Ему стало жалко голодного и бледного человека. Он снисходительно потрогал его мускулы, снисходительно кивнул головой и, обернувшись, что-то крикнул своим товарищам.

Маклай не понимал его слов. Но улыбка стала шире. Он догадался, о чем крикнул Туй своим товарищам.

— Не бойтесь его!— крикнул Туй.— Он ничего не хочет, кроме кокосовых орехов. Он не будет делать нам зла. Да и руки его куда слабее наших. Пойдем и принесем ему то, что он просит.

Вооруженные папуасы внимательно выслушали Туя. Копья их опустились. Они повернулись к Маклаю спиной и медленно вошли в густую заросль кустов. Помедлив минутку, Туй махнул на прощание рукой и пошел за ними.

Маклай обернулся и посмотрел на Ульсона. Крупные капли пота блестели у шведа на лбу. Рука с молотком чуть-чуть дрожала. Гвозди сыпались из разжатой ладони…

— Идите и прибивайте свои карточки, Ульсон,— сказал Маклай. — Все в порядке.

И, насмешливо поклонившись, он поднял с полу упавшие гвозди.