Фотокарточек разных 10 шт

Две вещивых квитанции № 10473 и 6038

Денежных квитанций пять штук на сумму (пятьдесят один) 51 р. 86 к.

Мыло туалетное 1 кусок.

В 1930 году обыск в квартире делали при нем, а сейчас без него, и каждую бумажку прощупали, перевернули. Конфисковали охотничьи ружья…

* * *

Когда закончилось следствие, семье, как и в 1930 году, разрешили свидания. Только в 30?м обстановка была довольно свободной: в комнате собиралось человек 10-12, взрослые разговаривали, дети рядом играли. Теперь же Ирина Николаевна с детьми ездила в Бутырки, куда Бориса Сергеевича привозили из Тушина. Здесь все было по-иному. Стол. По одну сторону – Борис Сергеевич, по другую – жена с детьми. Во главе стола – охранник. «Дайте мне!» – говорит он, когда Ирина Николаевна хочет передать мужу фотографию. Из рук в руки уже нельзя.

Иногда Ирине Николаевне звонил следователь – Борис Сергеевич в это время сидел у него в кабинете. И тогда Стечкин говорил с женой по телефону, просил прислать нужные книги. Так удалось передать ему первый том учебника высшей математики Чезара.

Когда Стечкина арестовали, в ЦИАМе, как было принято тогда, состоялся митинг. Один из сотрудников института (не будем называть его фамилию, он здравствует и с большим почтением относится к Борису Сергеевичу) выступил с речью:

Я давно чувствовал, что Стечкин – вредитель, но теперь понял, что он – настоящий враг!

Не будем осуждать этого сотрудника, тем более что вскоре его тоже арестовали – припомнили связь с троцкистами и документ, подписанный с теми людьми, с кем не следовало подписывать. В тюрьме он встретился со Стечкиным, и Борис Сергеевич не упрекнул его. Что думал- неизвестно. Да и не одинок был этот сотрудник. Но иные отстаивали на собраниях своих товарищей, в невиновности которых были убеждены.

Люди бывают трусливые и смелые. Какие бы еще оттенки ни прослеживались в их характерах – это так. А тяжелые испытания проявляют в человеке основное.

…Сроки еще не объявляли. Когда привезли Туполева, многие решили, что его скоро освободят, и их всех вместе с ним. Стечкин и тут оказался мудрее и прозорливее:

Легче нам всем дать сроки, чем его освободить! – сказал он.

…В Бутырской тюрьме собрали человек 80 из разных камер и огласили постановление Особого совещания при наркоме внутренних дел Ежове. С некоторыми случилась истерика, кто-то упал, один на костылях стоял – стал костыли ломать. Читают, вручают кви-точек: слушали дело, постановили: заключить в исправительно-трудовой лагерь сроком на пять лет по подозрению в шпионаже.

«Распишитесь!»

«Разве по подозрению можно сажать? По подозрению ведется следствие!»

«Вы недовольны? Через шесть месяцев можете обжаловать. А не хотите – не расписывайтесь».

Туполеву – пятнадцать лет, Стечкину – десять…

Было бы неправильным в жизнеописании Бориса Сергеевича делать упор на его аресты. Он сам не любил об этом вспоминать. Будем и мы сдержанны. Но и совсем умолчать нельзя, ибо в эти суровые отрезки жизни проявилась стечкинская сила характера, его умение вынести обиду и горе, не озлобиться на жизнь и людей. Но не только это побуждает не опустить в биографии Стечкина горькие времена. Борис Сергеевич и в новом заключении сделал много ценного и полезного для Родины и ее обороноспособности. «Отец не был жертвой культа личности. Он был великим техником, а не жертвой», – говорил его сын профессор Сергей Борисович Стечкин.

Жизнь Стечкина славна трудами, а не арестами. И что очень важно, оба раза он выходил на свободу с новой специальностью. В 1931 году- это мощные моторы, лопаточные машины, в 1943- реактивные двигатели.

Стечкин был излучателем, а не поглощателем. Первый директор московского планетария К. Н. Шистов-ский предлагал называть планеты, в отличие от светил, «темнилами». Среди людей, наверно, тоже есть светила и темнила. От Стечкина исходил свет, его любили и уважали даже тогда, когда он спокойным тоном говорил довольно неприятные вещи. Говорилось это для того, чтобы в конце концов выяснить, где путь к истине и как надо работать. Собеседник после таких слов не только не становился маленьким, но и вырастал в собственных глазах, чувствовал, что он куда больше, чем есть на самом деле. И что немаловажно,

люди, которые были со Стечкиным в тюрьме, продолжали так же хорошо к нему относиться и потом, на свободе.

Это была великая личность, которая влияла на окружающих людей, и будем говорить о его трудах, о свете, который исходил от него, а не о муках и переживаниях, выпавших на его долю. Кто-кто, а он мог сказать: «Ах, сколько я сидел! И тогда-то, и тогда-то…» Но не говорил.

…Берия заявил на Политбюро, что, если ему дадут возможность, он создаст организацию из арестованных ученых и инженеров, которая будет работать не хуже наших вероятных противников в войне. Такую возможность ему дали, и при Наркомате внутренних дел СССР было создано Особое техническое бюро.

Одним из тех, кто там работал, был известный конструктор авиационных дизелей А. Д. Чаромский. Сейчас у метро «Аэропорт» в его честь висит мемориальная доска. В этом доме я был в гостях у Алексея Дмитриевича, и он рассказывал мне: «В самом начале Особого технического бюро, когда решался вопрос о помещении, основной коллектив некоторое время находился в известном москвичам здании на Лесной улице в одной общей комнате Бутырской тюрьмы. Не было ни справочников, ни инструмента, дозарезу была нужна логарифмическая линейка. Борис Сергеевич подсчитал значения логарифмов, а Александр Иванович Некрасов помнил наизусть значения синусов и тангенсов. Из кусочков картона, неизвестно как раздобытых, сделали логарифмическую линейку, и некоторое время она служила, пока бюро не получило настоящие линейки и нужные справочники».

Был в ЦИАМе работник из НКВД по кличке Умойся Грязью, безграмотный, беспутный, но любивший командовать. Приехал большой начальник, Умойся Грязью водит его по камерам, показывает:

Вот бывший профессор Стечкин. Начальник возмутился:

Что значит – бывший профессор?

Невольно вспоминается кадр из сатирического кинофильма «Каин XIX», где король (артист Эраст Гарин) говорит разжалованному профессору: «Идите, студент!»

Обижаться на судьбу и на таких Умойся Грязью

было бессмысленно, да и некогда. Надо было трудиться. Работа развернулась в Тушино, куда перевели ОКБ в 1938 году. В Тушино они жили и работали на территории огромного авиационного завода в длинном одноэтажном коттедже и в корпусе, построенном в виде самолета, где помещался дирижаблеучебный комбинат. За планировку корпуса кое-кому влетело: с воздуха нетрудно было догадаться, какого типа предприятие тут помещается. Ветераны завода помнят, как заключенные ученые и конструкторы выходили в перерыв отдыхать, как Туполев, разминаясь, бросал камешки вверх. Его узнавали и смотрели с недоумением…

Поныне у заводских корпусов растут деревья, посаженные Стечкиным, Туполевым, Чаромским…

Когда стали решать, чем конкретно заняться собранным в бюро специалистам, они обратились к Сте-чкину:

– Борис Сергеевич, организуйте дело, а мы будем осуществлять одну из ваших идей.

Стечкин не согласился. Видимо, он считал, что в этих условиях есть люди, более способные к организаторской работе, и стал руководить малой группой по проектированию нагнетателей. Его приглашали на обсуждение всех объектов, разрабатываемых и у двигателистов, и у самолетчиков, которыми руководил Туполев.

«В коллективе специалистов Особого технического бюро,- говорит А. Д. Чаромский,- в работах которого принимали участие выдающиеся конструкторы и ученые Андрей Николаевич Туполев, Владимир Михайлович Петляков, Сергей Павлович Королев, Валентин Петрович Глушко, Александр Иванович Некрасов, Владимир Михайлович Мясищев, Иван Иванович Си-дорин и многие-многие другие высококвалифицированные специалисты нашей страны, Борис Сергеевич был общепризнанным авторитетом, с ним советовались, консультировались по многим вопросам, возникающим при разработке проектов, а их было немало».