— Я уже подъезжаю, сейчас найду парковку и сразу бегу. Ты кому-нибудь еще звонила?
— Нет, вам первой.
— Не звони пока никому, я приеду, сама разберусь…
— Хорошо, Алина Витальевна. Ой, тут какая-то записка на вашем столе лежит…
Через пять минут Алина уже стояла посреди своего кабинета между развороченным креслом и разбитым монитором. Сдерживая комок в горле, она взглянула на стол. Вот она, эта записка, о которой говорила секретарша:
«Ты что из себя вообразила? Ты — такая же шавка, как и пьяная лоточница, которую видно из твоего окна. Займись-ка лучше выпечкой пирожков для своего фрица. Целее будешь. Вали отсюда, пока не пожалела».
Записка была напечатана на ее же компьютере и распечатана тут же.
«Человек, который писал это, наверняка, чувствовал себя здесь уверенно, будто он не впервые в этом кабинете. К тому же, осведомлен о подробностях моей личной жизни… Неужели, кто-то из своих?» — размышляла Алина, стоя у окна и разглядывая ту самую вечно пьяную продавщицу овощного лотка, о которой упомянул злобный погромщик.
Алине казалось, что все, кто работал вместе с ней, ее команда, настолько «свои», что не считала нужным что-то прятать или скрывать от них. Кто же из них оказался предателем?
Алина была настолько морально подавлена, что решилась на шаг, который все ее знакомые сочли малодушным и совершенно не типичным для этой уверенной в себе волевой женщины. Она связалась с учредителями журнала и объявила им, что выходит замуж и уезжает из страны. Получалось так, что неведомые противники добились своего и она, сдав позиции, удалилась с поля боя.
Собственно, Алина к тому времени находилась на тяжком перепутье. Приближался критический возраст — тридцать пять лет, и самодостаточность в той роли, которую она до сих пор играла — довольной жизнью преуспевающей журналистки — начала ее тяготить.
У каждой женщины, насколько бы «эмансипэ» она ни была, возникает в жизни такой период, когда ей хочется бросить все к чертовой матери и стать просто женой. Наверное, и у Алины наступил такой момент. Но как взять и бросить все завоеванное нелегким трудом? Весы в голове Алины склонялись то в одну, то в другую сторону. И вот решающая «капля» упала на чашу «семья». Вечером Алина позвонила Маркусу и сказала ему долгожданное «да». Он сразу не понял даже, что вдруг такого переменилось за два дня со времени их последнего разговора.
Алина начала активно собирать необходимые для брака с иностранцем документы, Маркус прислал ей специальное приглашение-вызов «для заключения брака». Короче, через полгода они стали законными супругами. Алина, как могла, пыталась вычеркнуть из памяти свою бурную деятельность в Москве и тот майский день, резко повернувший ее жизнь.
Глава 3
Загребая длинными ногами, Игорь Пащук шел по бесконечному коридору Комиссариата полиции. Да, не думал он, что придется когда-нибудь побывать здесь. Да еще в каком качестве! Голову сдавило стальным обручем.
Он — хозяин жизни, в тридцать с небольшим получивший все, о чем большинство только мечтает всю жизнь.
Он — сам Игорь Пащук! — обвиняется (впрочем, нет, пока не обвиняется, а подозревается) в причастности к гибели этой чертовой журналистки.
В голове Игоря пронеслись какие-то отрывочные воспоминания. «Господи, прямо, как перед смертью, — подумал он. — Говорят, что, когда отлетает душа умирающего, перед ним проносится вся прожитая жизнь, как одно мгновенье. Этого еще не хватало!» Игорь не хотел признаться сам себе, но он панически боялся потерять свой статус, даже больше, чем материальные блага, которые он «коллекционировал» все пятнадцать лет жизни в Германии.
Приехал он в Германию семнадцатилетним мальчишкой. Окончив курс «лечения» в психиатрической клинике, он уговорил мать купить ему туристическую путевку по Европе:
— Все равно учебный год заканчивается, десятый класс придется повторять. Чего я буду торчать дома и бездельничать целыми днями? Не жмись, раскошелься на путевочку за бугор единственному отпрыску.
Ирина Савельевна с удовольствием удовлетворила просьбу сына — пусть развеется мальчишка, и она тоже отдохнет от его выходок. Она отдохнула. Следующий раз Ирина Савельевна увидела своего сына через шесть лет, когда он приехал в родной Львов. Приехал как победитель на сверкающем БМВ, сорил деньгами направо и налево, в общем, показал, что он и сам — без мамы, папы и всех вместе взятых — может добиться в жизни всего, чего захочет. Как ему все это далось — он не скажет никому. Никто не ждал его в Германии с распростертыми объятиями.
Когда он с туристической группой приехал в Берлин, то уже точно знал, что это — конечная цель его путешествия. Игорь не был наивным мальчишкой, с детства он крутился среди «фирмачей», для него были открыты двери валютной «Березки», но все-таки Германия произвела на него впечатление. Несмотря на проблемы с немецким языком (школьных знаний оказалось недостаточно), Игорь чувствовал себя здесь своим. К тому же, в Берлине, как выяснилось, несложно найти собеседника на любом языке. А уж на русском, и вовсе без проблем.
В первый же день, когда его тургруппа отправилась на экскурсию к свежеразрушенной Берлинской стене, он поехал на железнодорожный вокзал Лихтенберг, расположенный в восточной части теперь уже объединенного Берлина. Именно туда прибывают поезда из Восточной Европы, и именно там рассчитывал Игорь встретить «единомышленников». Он не ошибся.
— Слышь, ты русский? — обратился он к бренчащему на гитаре парнишке, подпирающему вокзальный переход к поездам.
— Ну!
— Чего, ну? Русский, спрашиваю?
— Тут полвокзала русских…
— Свистишь!
— Ты что, первый день здесь?
— Ну да…
— А чего хочешь?
— Остаться здесь хочу…
— Дезертир, что ли?
— Да нет, я не солдат, а турист. Езжу с тургруппой по Европе.
— Ну и езди себе дальше. Бабки ведь есть, раз путевочку купил. И сиди у себя в Зажопинске. Или откуда ты там?
— Я из Львова…
— А, хохол, значит… Знаешь, как фашистики Львов называют? Лемберг. Это немецкое название Львова. Они его, суки, уже своим считали, переименовали даже на своих картах. Так и осталось.
— Что это ты про них так… грубо. Живешь тут, домой не едешь…
— Это не твое дело. А падл этих ты еще и сам узнаешь, если жить тут хочешь. Понюхаешь, чем пахнет их гостеприимство. Так пахнет, что задохнешься от ароматов. Некогда мне тут с тобой лясы точить. Хочешь подробнее что-то узнать, иди к центральному входу, по дороге купи пару банок колы и сигареток, там увидишь девку и парня, оба с длинными волосами, одеты полностью в черное, а рядом собака колли. Скажешь, мол, Пашка-прапор прислал. Угостишь их, расскажут, куда идти и что кому свистеть.
— У них что, умер кто-то?
— У кого?
— Ну, у этих, с колли.
— Почему, умер?
— Сам сказал, что они во всем черном.
Пашка-прапор заржал:
— Ну, ты и впрямь из Зажопинска! Готы они. Течение такое модерновое, вид у них, как у вампиров — красятся в черный цвет и одежду только черную носят. А ты что, комсенок?
Игорь огрызнулся:
— Ничего, скоро я над всеми посмеюсь. Не такой уж я лох, как тебе кажется. Ну, покедова!
— Ну, ну, давай. Счастливо!
Вечером этого же дня он вместе с двумя ребятами из Пскова, тремя югославами и одним насмерть перепуганным вьетнамцем, переспрашивая друг друга, заполняли анкету-заявление о предоставлении убежища в Германии.
Преимущество этого статуса заключается в том, что вопрос о предоставлении права на жительство решается не менее полугода, потом можно подать заявление о повторном рассмотрении дела в случае отрицательного ответа. Все эти долгоиграющие процессы дают возможность заявителям осмотреться по сторонам и, воспользовавшись наличием дармового жилья и еды, попробовать найти свои пути-дорожки: если не прямые, то, по крайней мере, обходные, как остаться в благословенной Германии.