В Китае полномочия должностного лица всегда были неотделимы от права пользования печатями. Любой документ, даже подписанный президентом, считался недействительным, если не был скреплен соответствующей печатью.
Понимая, что никто не может стать президентом без печатей, президент Ли спрятал их у одной из своих наложниц, которая в ту пору находилась в пекинской больнице, основанной французскими миссионерами.
Когда президент Ли уже приближался к Тяньцзиню, его поезд остановили вооруженные полицейские и приказали ему отдать печати. Поначалу он не признавался, где они спрятаны, но несколько часов спустя подчинился. В три часа ночи генерал Сюэ отправился в больницу. Когда он появился у кровати наложницы, та сперва не удостоила его даже взглядом: «Как я могу отдать президентские печати простому полицейскому?» — надменно спросила она. Но генерал Сюэ в своем ослепительный парадном мундире выглядел так внушительно, что вскоре она послушно отдала ему требуемое.
В течение последующих четырех месяцев Сюэ и его полицейские сделали все возможное, чтобы в результате так называемых «первых китайских выборов», которые были узаконенным надувательством, победил Цао Кунь, креатура его партии. Следовало подкупить 804 депутатов парламента. Сюэ и генерал Фэн выставили в здании парламента свою охрану и обещали щедрое вознаграждение всем, кто проголосует «правильно», вследствие чего многие депутаты поспешили вернуться из своих провинций. К моменту, когда для выборов все было готово, в Пекин уже прибыло 555 членов парламента. За четыре дня до голосования, после долгого торга, они получили по пять тысяч серебряных юаней, что составляло весьма существенную сумму. 5 октября 1923 года Цао Кунь 480–ю голосами был избран президентом Китая. В награду Сюэ был произведен в полные генералы. Наград удостоились и семнадцать «особых советников» — любовницы и наложницы различных диктаторов и генералов. Этот эпизод печально известен в китайской истории как пример инсценированных выборов. О нем до сих пор вспоминают те, кто считает, что Китаю противопоказана демократия.
На следующий год в начале лета генерал Сюэ посетил Исянь. Город, хотя и небольшой, занимал стратегически важное положение. Именно здесь кончалась власть пекинского правительства и начиналась область влияния могущественного северо — восточного диктатора Чжан Цзолиня, известного под именем Старый Маршал. Официально генерал Сюэ совершал инспекционную поездку, но у него были в этих местах и личные интересы. В Исяне ему принадлежали главные зерновые склады и крупнейшие лавки, а также ссудная касса, которая одновременно выпускала и собственные деньги, имевшие хождение в городе и округе.
Для моего прапрадеда то был единственный в своем роде шанс — из тех, что выпадают раз в жизни: никогда еще он не оказывался так близко к столь важной персоне. Благодаря интригам обеспечив себе возможность сопровождать генерала Сюэ, он объявил жене, что попытается выдать за него дочь. Не то, чтобы он советовался с женой, — просто ставил ее в известность. Таковы были тогдашние обычаи, но дело было не только в обычаях: прапрадед презирал жену. В ответ она заплакала, но смолчала. Он приказал ей ни слова не говорить дочери. О том, чтобы спросить у той, согласна ли она, не могло быть и речи: брак был сделкой, не имевшей отношения к чувствам. Дочери узнавали обо всем уже после того, как семьи договаривались о свадьбе.
Прапрадед понимал, что действовать нужно исподволь. Прямое предложение руки дочери понизило бы цену товара, можно было нарваться на отказ. Генералу Сюэ следовало продемонстрировать, какое сокровище ему достанется. В те дни приличная женщина не имела случая встретиться с чужим мужчиной, поэтому Яну предстояло придумать, как продемонстрировать генералу дочь. Встреча должна была выглядеть случайной.
В Исяне имелся величественный девятисотлетний буддийский храм, построенный из драгоценных пород дерева и подымавшийся почти на тридцать метров в высоту. Он стоял в чудесной местности, в кипарисовой роще, занимавшей более двух квадратных километров. Внутри восседал девятиметровый ярко расписанный деревянный Будда, а стены украшали фрески, повествующие о его жизни. Ян, конечно, не мог не привести сюда высокого гостя. А храмы были одними из немногих мест, куда приличные женщины могли ходить сами.
В определенный день бабушке велели туда отправиться. Желая продемонстрировать свое благоговение перед Буддой, она сначала приняла ароматические ванны и несколько часов медитировала перед курильницей в маленькой кумирне: перед молитвой в храме следовало привести себя в состояние полного спокойствия и отрешености от всех тревог. В путь она отправилась в наемном экипаже в сопровождении служанки. На бабушке была юбка в складку с мелким цветочным узором, вышитым по розовому полю, и нежно — голубая — цвета утиного яйца — кофта с золотым кантом, подчеркивавшим простоту и изящество линий, с застежками — бабочками по правому борту. Свои длинные черные волосы она заплела в косу и приколола к ним шелковый темно — зеленый пион редчайшего сорта. Она не накрасилась, но обильно надушилась, как надлежало паломнице. Зайдя в храм, она преклонила колени перед огромным Буддой. Отбив перед деревянным изваянием несколько земных поклонов, она осталась на коленях, сложив руки в молитвенном жесте.
В таком положении ее и застали отец с генералом Сюэ. Они смотрели на нее из темного прохода. План прадеда удался. Поза бабушки позволяла видеть не только ее шелковые шаровары, обшитые золотой нитью, как и кофта, но и крошечные ножки в вышитых атласных туфельках.
Помолившись, бабушка трижды поклонилась Будде до земли. Вставая, слегка пошатнулась, что выглядело естественно — трудно устоять на бинтованных ножках, — и оперлась на руку служанки. В это время к ней направились генерал Сюэ и ее отец. Бабушка зарделась, опустила голову, повернулась и устремилась прочь — в полном соответствии с этикетом. Ее отец сделал шаг вперед и представил ее генералу. Она поклонилась, не поднимая головы.
Как и пристало человеку его положения, генерал не стал обсуждать эту встречу с Яном, довольно мелкой сошкой, но тот видел, что он очарован. Далее предстояло развить успех. Пару дней спустя Ян, пойдя на огромные траты, снял лучший в городе театр, заказал местную оперу и пригласил почетного гостя, генерала Сюэ. Театр, по распространенному в Китае обычаю, имел форму прямоугольника: с трех сторон под открытым небом располагались деревянные сидения, четвертой стороной служила сцена, лишенная занавеса и каких — либо декораций. Зал скорее напоминал кафе, чем европейский театр. Мужчины сидели за столами на открытой площадке, ели, пили и громко разговаривали во время представления. В стороне на возвышении находился своеобразный бельэтаж, где за столиками поменьше скромно сидели дамы, а позади стояли их служанки. Прадед посадил свою дочь так, чтобы ее хорошо было видно с места генерала Сюэ.
Она была одета гораздо более пышно, чем в храме. Ее стан облекало богато украшенное вышивкой атласное платье, а в прическе сверкали драгоценности. На этот раз она не скрывала природной живости и веселости, смеялась и болтала с подругами. Генерал Сюэ почти не смотрел на сцену.
После представления началась традиционная китайская игра — разгадывание загадок на фонарях. В одном зале играли мужчины, в другом — женщины. В каждой комнате висели десятки искусно сделанных бумажных фонарей с наклеенными на них стихотворными загадками, и тот, кто давал больше правильных ответов, выигрывал приз. Среди мужчин победителем оказался, конечно, генерал Сюэ. Среди женщин — бабушка.
Ян уже предоставил генералу возможность оценить красоту и ум своей дочери. Теперь ей следовало блеснуть талантами. Через два дня он пригласил генерала к себе на ужин.
Вечер был ясный, теплый, светила полная луна — классическая обстановка для того, чтобы слушать цинь. Отужинав, мужчины уселись на веранде, а бабушке было велено играть в саду. Со шпалеры над головой свешивались цветы, кругом благоухал жасмин — генерал был в восторге. Позднее он признался бабушке, что ее игра в лунный вечер пленила его сердце. Когда родилась моя мать, он назвал ее Баоцинь, что значит «Драгоценная цитра».