Одновременно с либерализацией экономики началась политическая оттепель. Со многих помещиков сняли ярлык «классового врага». Немало пострадавших от предыдущих чисток реабилитировали. Это относилось к «контрреволюционерам» 1955–го, «правым элементам» 1957–го и «правым оппортунистам» 1959 года. Поскольку в 1959 году маме сделали выговор за «правый уклон», в качестве компенсации в 1962 году ее повысили на один разряд. Появилась большая свобода в области литературы и искусства. Жизнь в целом стала более спокойной. Отцу и матери, да и многим другим, казалось, что режим демонстрирует способность исправлять свои ошибки и учиться на них — и это восстановило их веру в государство.

Я же тем временем жила в коконе, за высокими стенами территории провинциальной администрации. Меня трагедия напрямую не касалась. В этой «безоблачной» атмосфере и началось мое отрочество.

_12. «Барышня из благородной семьи»: В коконе привилегий (1958–1965)

Когда в 1958 году мы с мамой пошли записываться в начальную школу, меня нарядили в новую розовую вельветовую куртку и фланелевые штаны, а в волосы повязали широкую зеленую ленту. Мы направились прямо в кабинет директрисы, которая ждала нас вместе с завучем и учительницей. Они почтительно улыбались и уважительно обращались к маме «заведующая Ся». Потом я узнала, что школа находилась в ведении маминого отдела.

Меня пригласили на особое собеседование, потому что мне было только шесть лет, а в школы, из — за малого их количества, брали с семи. Но в этот раз даже отец не возражал против некоторого отступления от правил, они с мамой хотели отдать меня в школу пораньше. Я без запинки декламировала классическую поэзию, красиво писала, и в школе меня сочли достаточно развитой. Я выдержала обычное вступительное испытание, после чего директриса и ее коллеги решили принять меня в виде исключения. Родители очень мною гордились. Многих детей их сослуживцев не приняли.

Все желали, чтобы их дети учились именно в этой лучшей в Чэнду, главной, «ключевой» школе провинции. Попасть в «ключевые» школы и университеты было очень сложно, принимали туда строго по результатам экзаменов, детям из семей партработников поблажек не делали.

Каждый раз меня представляли новой учительнице как «дочь заведующего Чжана и заведующего Ся». Мама часто приезжала в школу на велосипеде по работе. Однажды резко похолодало, и она привезла мне теплую зеленую вельветовую куртку с вышитыми на ней цветами. В класс ее занесла сама директриса. Я очень смутилась, на меня смотрел весь класс. Как большинство детей, я стремилась не выделяться из рядов сверстников, быть как все.

Каждую неделю мы сдавали экзамены. Оценки вывешивались на доске. Я всегда шла первой в списке, чем раздражала других детей. Иногда они мне мстили: обзывали «барышней из благородной семьи» (цяньцзинь сяоцзе), засовывали в парту лягушек, привязывали косы к спинке стула. Они утверждали, что мне не хватает «духа коллективизма» и что я отношусь к окружающим свысока. Но я знала, что просто люблю одиночество.

Предметы были такие же, как в западной школе, если не считать той поры, когда мы плавили сталь. Политических занятий не проводилось, но мы много занимались спортом; бегали, прыгали в высоту и в длину, плавали, упражнялись в гимнастическом зале. После уроков посещали секции. Меня приняли на теннис. Поначалу отец не хотел, чтобы я стала спортсменкой — это было целью обучения. Но тренер, красивая молодая женщина, пришла к нему в своих изящных шортах — отец, в частности, курировал спорт — и с очаровательной улыбкой объяснила, что, поскольку в Китае пока мало кто играет в теннис, самую элегантную игру, — его дочь может «подать народу пример». Пришлось отцу согласиться.

Я любила наших замечательных учителей, они умели сделать свой предмет необычным и увлекательным. Помню преподавателя природоведения Да — ли, который рассказывал нам, почему летают спутники (русские только что запустили на орбиту свой первый спутник), о будущих полетах на другие планеты. Во время его уроков даже самые непослушные мальчишки сидели как завороженные. Я слышала от одноклассников, что он бывший «правый элемент», но мы этих слов не понимали и они ничего не значили для нас.

Годы спустя мама объяснила мне, что учитель Да — ли писал детскую научную фантастику. В 1957 году его причислили к «правым элементам» за статью о мышах, которые толстеют на краденой еде, в чем увидели завуалированное нападение на партработников. Ему запретили писать и хотели было послать в деревню, но маме удалось перевести его в нашу школу. Редкому чиновнику хватало храбрости трудоустроить «правого».

Мама осмеливалась это делать, и именно поэтому занималась нашей школой. С точки зрения расположения, она должна была находиться в ведении западного района Чэнду. Однако городская администрация хотела, чтобы в школе работали лучшие учителя, даже с «неблагонадежным» прошлым, а глава отдела пропаганды западного района боялся брать на работу таких людей. Муж нашего завуча, бывший гоминьдановский офицер, находился в лагере. Обычно такие как она не могли занимать подобных должностей, но мама отказывалась переводить их куда — либо и даже присваивала им почетные звания. Начальство одобряло, но предпочитало, чтобы ответственность лежала на ней. Мама не возражала, под косвенной защитой отца она чувствовала себя в большей безопасности, чем сослуживцы.

В 1962 году отцу предложили отправить детей в новую школу, только что учрежденную поблизости от нашего дома. Она называлась «Платаны», по платановой аллее на ее территории. Школу основало руководство западного района с явным желанием сделать из нее «ключевую» — до сих пор ни одной такой в районе не было. В «Платаны» перевели из других районных школ хороших учителей. Вскоре она приобрела репутацию «элитной», потому что учились в ней дети работников провинциальной администрации.

До «Платанов» в Чэнду имелся интернат для детей старших офицеров. Туда же отдали детей некоторые высокопоставленные чиновники. Преподавали там неважно, чувствовался дух снобизма, дети хвастались родителями. Нередко они говорили: «Мой отец — командующий дивизии, а твой — только бригадный генерал». К концу недели у ворот выстраивалась длинная очередь автомобилей: няни, телохранители, водители развозили детей по домам. Многие считали, что такая атмосфера развращает детей, наши родители всегда относились к этому заведению крайне отрицательно.

«Платаны» задумывались не как школа для избранных. Встретившись с директором и несколькими учителями, родители решили, что в ней уделяют внимание этике и дисциплине. В каждом классе было не более двадцати пяти человек. Даже в моем старом классе было пятьдесят. Конечно, благоприятные условия «Платанов» предназначались отчасти для руководства провинцией, жившего по соседству, но смягчившийся в последнее время отец не обратил на это обстоятельство внимания.

Большинство моих одноклассников происходили из семей сычуаньского начальства. С некоторыми мы вместе жили на территории администрации. За пределами школы вся моя жизнь проходила здесь в садах, наполненных цветами и роскошными растениями: пальмами, агавами, олеандрами, магнолиями, камелиями, розами, гибискусами; там были даже две редкие китайские осины, склонившиеся друг к другу и сплетавшиеся ветвями, как возлюбленные. Осины чутко отзывались на самое легкое наше прикосновение дрожанием стволов и трепетом листвы. Летом во время обеденной перемены я усаживалась на каменный стул в форме барабана под шпалерой глициний, клала локти на каменный стол и читала или играла в шахматы. Вокруг меня сияло буйство красок, вдали гордо устремлялось в небо кокосовое дерево. Больше всего я любила душистый жасмин, увивавший широкую шпалеру. Когда он цвел, аромат долетал до моей комнаты. Мне нравилось сидеть у окна и купаться в его благоухании.

После переезда на территорию администрации мы поселились в чудном доме в один этаж с собственным двориком. Дом был традиционный, без современных удобств: водопровода, канализации и ванны. В 1962 году в углу территории построили современные многоквартирные дома со всеми этими благами цивилизации. Прежде чем мы переехали туда, я побывала в этой стране чудес и осмотрела новые для меня волшебные краны, унитазы с бачками и зеркальные шкафчики на стенах, провела рукой по прохладной, приятной на ощупь блестящей белой плитке ванных комнат.