Коммунисты развесили объявления, призывающие население к порядку, и приступили к арестам коллаборационистов и сотрудников японских тайных служб. Среди арестованных был Ян, бабушкин отец, по — прежнему служивший заместителем начальника полиции в Исяне. Его посадили в его же собственную тюрьму, а самого начальника полиции казнили. За короткое время коммунисты восстановили порядок и наладили хозяйство. Заметно улучшилось ужасающее положение с продовольствием. Доктор Ся смог снова ходить по больным, открылась мамина школа.

Коммунистов расквартировали по домам местных жителей. Они казались честными, скромными. Одному из маминых друзей они сказали: «Нам не хватает образованных людей. Ты можешь стать начальником уезда».

Им нужны были новобранцы. После капитуляции Японии и коммунисты, и гоминьдановцы стремились занять как можно большую территорию, но у Гоминьдана армия имела значительное превосходство в численности и экипировке. Обе партии маневрировали в преддверии очередного этапа гражданской войны (в течение восьми лет сопротивления японцам она была приостановлена). На самом деле борьба между соперниками уже началась. Маньчжурия играла ключевую роль по экономическим причинам. Коммунисты вступили туда первыми, так как находились ближе к ней, почти без помощи русских. Однако американцы помогали Чан Кайши обосноваться в регионе, транспортируя в северный Китай десятки тысяч гоминьдановских солдат. В какой — то момент американцы попытались высадить часть из них в Хулудао, порту примерно в сорока пяти километрах от Цзиньчжоу, но под огнем коммунистов вынуждены были отступить. Гоминьдановцам пришлось высаживать свои войска к югу от Великой Китайской стены и перевозить их на север по железной дороге. США обеспечили авиационное прикрытие. В общей сложности в северном Китае высадилось более 50 000 американских десантников; они оккупировали Пекин и Тяньцзинь.

Русские формально признавали чанкайшистское, гоминьдановское правительство Китая. К 11 ноября советская Красная армия отошла из района Цзиньчжоу в северную Маньчжурию, выполняя обещание Сталина вывести войска в течение трех месяцев после войны. Таким образом, единственной властью в городе стали китайские коммунисты. Однажды вечером, в конце ноября, мама по дороге из школы увидела множество солдат, спешно хватающих оружие и устремляющихся к южным городским воротам. Она знала о тяжелых боях поблизости и догадалась, что коммунисты отступают.

Отступление было предпринято в соответствии с принципом лидера коммунистов, Мао Цзэдуна: не пытаться удерживать города, где у Гоминьдана было военное преимущество, и отступать в сельскую местность. «Окружать города, занимая деревни, чтобы в конце концов взять города» — так звучало руководящее указание Мао.

В день, когда китайские коммунисты отступили из Цзиньчжоу, в город вошла очередная армия — четвертая за последние несколько месяцев, в чистой форме, с блестящим американским оружием. Это был Гоминьдан. Люди выбегали из домов, запруживали немощеные улочки, хлопали в ладоши и приветственно кричали. Вдруг мама обнаружила, что тоже размахивает руками и выкрикивает приветствия. Вот эти похожи на солдат, бьющих японцев, подумалось ей. Вне себя от радости она побежала домой, чтобы рассказать родителям о новых чистеньких солдатах.

В Цзиньчжоу воцарилась атмосфера праздника. Люди наперегонки приглашали солдат остановиться у них в домах. Один офицер поселился у семьи Ся. Он вел себя очень уважительно и заслужил хорошее отношение домочадцев. Бабушка и доктор Ся считали, что Гоминьдан принес с собой долгожданные законность, порядок и мир.

Но народная симпатия к Гоминьдану вскоре сменилась горьким разочарованием. Большинство солдат происходили из других частей Китая и презрительно называли местных «ван го ну» («рабы, потерявшие отечество»). Они поучали население, как оно должно быть им благодарно за освобождение от японцев. Однажды в маминой школе устроили вечеринку для учениц и гоминьдановских офицеров. Трехлетняя дочь одного чиновника произнесла речь, которая начиналась словами: «Мы, Гоминьдан, боролись с японцами восемь лет и наконец спасли вас, рабов Японии…» Мама с подругами вышли из зала.

Маму возмущало, что гоминьдановцы начали охоту за наложницами. В начале 1946 года Цзиньчжоу стал заполняться войсками. Мама училась в единственной городской школе для девочек, и офицеры с чиновниками являлись туда косяками в поисках наложниц, а иногда и жен. Некоторые девушки выходили замуж охотно, другие уступали требованиям семей, считавших, что брак с офицером поможет им в жизни.

В пятнадцать лет мама была девушкой на выданье. Она обладала привлекательной внешностью, пользовалась большим успехом и считалась одной из лучших учениц в школе. Ее руки уже просили несколько офицеров, но она заявила родителям, что никто из них ей не подходит. Один из сватавшихся, начальник штаба, пригрозил послать за ней носилки как за наложницей — коль скоро от его золотой клетки отказались. Когда он высказывал эту угрозу родителям, мама подслушивала под дверью. Она ворвалась в комнату и крикнула ему в лицо, что там, в носилках, и покончит с собой. К счастью, вскоре он получил приказ покинуть город.

Мама решила сама выбрать себе мужа. Она не питала никаких иллюзий на счет отношения мужчин к женщинам и ненавидела институт наложничества. Родители разделяли ее взгляды, но, опасаясь офицеров, принуждены были вести сложную, изматывающую дипломатическую игру, стараясь сказать «нет», не обозлив женихов.

Маму искренне любила ее учительница по фамилии Лю. В Китае люди, которым вы нравитесь, зачастую стремятся с вами породниться. В те дни, хотя юношей и девушек уже не разделяла такая глухая стена, как в годы бабушкиной молодости, возможности для общения выпадали редко. Поэтому молодежь, не желавшая, чтобы ее сватали родители, сама старалась познакомиться с братом или сестрой подруги или друга — то был способ найти себе пару. Учительница Лю представила маму своему брату. Предварительно их знакомство одобрили господин и госпожа Лю.

В 1946 году маму пригласили на встречу китайского Нового года в роскошный дом семьи Лю. Господин Лю был одним из крупнейших в Цзиньчжоу владельцев магазинов. Его девятнадцатилетний сын производил впечатление человека светского; он носил темно — зеленый костюм с платочком, выглядывавшим из нагрудного кармашка, что в провинциальном городе, каким был Цзиньчжоу, казалось верхом утонченности и щегольства. Молодой Лю изучал русский язык и литературу в одном из пекинских университетов. На маму он произвел большое впечатление, а она пришлась по душе его домашним. Вскоре они послали к доктору Ся сваху, не говоря, конечно, ни слова ей самой.

Доктор Ся, человек куда более либеральный, чем большинство мужчин его времени, спросил маминого мнения. Она согласилась стать «подругой» молодого господина Лю. В те годы, если юноша и девушка разговаривали друг с другом на людях, им следовало быть по меньшей мере помолвленными. А мама жаждала веселья и свободы, ей хотелось общаться с мужчинами, не беря на себя брачных обязательств. Зная маму, доктор Ся и бабушка были осторожны с Лю и отказывались от положенных подарков. В соответствии с китайской традицией семья невесты часто не соглашалась на брачное предложение с первого раза, чтобы не показаться слишком в нем заинтересованной. Принять подарок означало неявно выразить согласие. Доктор Ся и бабушка опасались возможных недоразумений.

Мама некоторое время встречалась с молодым Лю. Ей нравились его хорошие манеры, и все родственники, знакомые и соседи говорили, что он ей подходит. Доктор Ся и бабушка думали, что они прекрасная пара и про себя уже считали его своим зятем. Но мама чувствовала его поверхностную натуру. Она заметила, что он никогда не ездит в Пекин, а слоняется по дому, наслаждаясь праздностью как человек без определенных занятий. Однажды она обнаружила, что он не читал даже «Сон в красном тереме», знаменитый классический роман XVIII века, известный всякому грамотному китайцу. Она не стала скрывать, что разочарована, но молодой Лю не смущаясь ответил, что китайская классика — не его конек и что ему больше нравится иностранная литература. Пытаясь утвердить свое превосходство, он добавил: «Читала ли ты «Госпожу Бовари»? Это моя любимая книга. По моему мнению, лучшее из написанного Мопассаном».