Дикие лебеди
От переводчика
Перед вами одна из самых известных книг о Китае XX века. Автор с ее эпической неторопливостью рассказывает историю бабушки, матери и свою собственную: до отъезда в Великобританию в возрасте двадцати шести лет Юн Чжан (Имя автора (Jung Chang) в предшествующих российских публикациях писалось в традиционной русской транскрипции — Чжан Жун. В данном издании по просьбе автора закреплено иное написание.) успела побывать «барышней из благородной семьи», «красным охранником» — хунвэйбином, крестьянкой, «босоногим врачом», рабочей, студенткой, преподавателем английского языка и, наконец, выиграть стипендию на обучение в Англии — каждый раз она не сомневалась, что судьба ее определена на всю жизнь.
Родилась Юн Чжан в 1952 году в провинции Сычуань, самой большой, густонаселенной и до недавнего времени изолированной от остального Китая трудноодолимыми горными перевалами, — загадочной первозданной земле и «житнице Поднебесной». Но писательница знакомит нас не только со своей родиной, она ведет читателя через весь Китай — от суровых заснеженных маньчжурских степей до полудикой субтропической Юньнани.
Автору поразительным образом удалось сочетать взгляд изнутри с европейским мировосприятием. Пожалуй, именно умение, «не ведая ни жалости, ни гнева», рассказать о трагическом и прекрасном в судьбе своего древнего народа и принесло Юн Чжан огромную популярность на Западе, восторженные отзывы критиков и несколько крупнейших литературных премий, включая «Британскую книгу года».
Беспристрастность и честность, видимо, действуют всего сильнее — недаром книга до сих пор запрещена к публикации в Китае, где вышли в свет гораздо более политизированные произведения, обличающие темные стороны послереволюционной китайской истории.
Многое изменилось в его истории за пять тысяч лет (столько насчитывают сами китайцы), но и сегодня здесь на каждом шагу можно наблюдать сцены, описанные не только Юн Чжан, но и за столетия до нее. Читая эту книгу, вспоминаешь и внешнюю невозмутимость «Исторических записок» Сыма Цяня, и не утратившую своей справедливости сентенцию из великого романа «Троецарствие» («Судьба Поднебесной такова: когда она долго разъединена, то объединяется, а когда объединена — разъединяется»), и древний образ дикого лебедя — символ вести с далекой родины.
Роман Шапиро
Благодарности
Писать «Диких лебедей» мне помогал Джон Холлидей. Прежде всего, он помог мне написать их по — английски. Он каждый день обсуждал со мной будущую книгу, ее сюжет, призывал яснее излагать те или иные мысли, подсказывал более точные английские выражения. Я полагалась на его эрудицию, дотошность и логику историка.
Тоби Иди — идеальный литературный агент. Он — один из тех, благодаря кому я решилась взяться за перо.
Я горжусь, что работала с такими профессионалами, как Элис Мэйхью, Чарльз Хэйворд, Джек МакКьюн и Виктория Мейер из нью — йоркского издательства «Саймон энд Шустер» и Саймон Кинг, Кэрол О'Брайен и Хелен Эллис из лондонского «ХарперКоллинз». Особенно я признательна Элис Мэйхью, моему редактору в «Саймон энд Шустер», за вдумчивые замечания и удивительную энергию. Я многим обязана Роберту Лейси из «ХарперКоллинз», он прекрасно поработал над рукописью. Ари Хугенбум очень помог мне своими звонками из — за океана. Спасибо всем, кто работал над этой книгой.
Меня всегда поддерживали интерес и увлеченность друзей. Я чрезвычайно благодарна им всем, и прежде всего Питеру Уайтэйкеру, И Фу Энь, Эмме Теннант, Гэвану МакКормаку, Герберту Биксу, Р. Дж. Тидеманну, Хью Бейкеру, Янь Цзяци, Су Лицюнь, Й. X. Чжао, Майклу Фу, Джону Чоу, Клер Пеплоу, Андре Дейчу, Питеру Симпкину, Рону Саркару и Ванессе Грин. Клайв Линдли с самого начала работы давал мне ценнейшие советы.
Братья и сестра, родственники и друзья, живущие в Китае, разрешили мне поведать миру их истории, без их согласия книга не вышла бы в свет. Я безмерно им благодарна.
Во многом «Дикие лебеди» — это история моей матери. Надеюсь, я рассказала ее правдиво.
Юн Чжан
Предисловие автора к изданию 2003 года
«Дикие лебеди» вышли в свет в 1991 году. Это событие изменило мою жизнь: я стала писателем.
Об этом я мечтала всегда. Но когда жила в Китае, я и помыслить не могла о том, чтобы писать и публиковаться. В те годы страной управлял Мао, и во время его бесчисленных политических кампаний почти все писатели подверглись гонениям. Одних ошельмовали, других сослали в лагеря, третьих довели до самоубийства. В 1966–м и 1967–м, во времена устроенной Мао Великой чистки (ошибочно названной «культурной революцией»), большинство книг, которые хранились у людей в домашних библиотеках, предали огню. Моего отца, партийного работника, репрессированного как контрреволюционера, заставили сжечь личную библиотеку, что, среди прочего, стало причиной его безумия. Даже «в стол» писать было чрезвычайно опасно. Мне пришлось разорвать и спустить в унитаз свое первое стихотворение, сочиненное в день шестнадцатилетия, 25 марта 1968 года, — в доме шел обыск.
Но потребность писать продолжала жить во мне, и я делала это воображаемым пером. Несколько лет я занималась крестьянским трудом, потом работала электриком. Разбрасывая навоз на рисовых полях или взбираясь на электрические столбы, я мысленно шлифовала длинные фразы текста или старалась запомнить стихотворные строки.
В сентябре 1978 года я приехала в Великобританию. Мао умер двумя годами раньше, и Китай начал выходить из навязанной ему удушливой изоляции. Впервые со дня основания коммунистического Китая стипендии для обучения за границей распределялись по академическим, а не по политическим соображениям. Сдав экзамены, я смогла выехать из страны и после 1949 года стала, возможно, первой поехавшей учиться на Запад жительницей запертой горами и реками провинции Сычуань, население которой составляло тогда около девяноста миллионов человек. Это была невероятная удача, и я обрела свободу писать все, что душе угодно.
Однако именно тогда желание браться за перо исчезло. Писать мне хотелось меньше всего. Ведь для этого требовалось заглянуть в себя и вернуться мысленно в то время, воспоминание о котором приводило меня в содрогание. Я старалась забыть Китай. Я словно попала на другую планету и была так очарована увиденным, что стремилась ежеминутно отдаваться новым ощущениям.
Все в Лондоне восхищало меня. Мое первое письмо к маме было полно сентиментальных восторгов по поводу палисадников и ящиков с цветами на Мэйда — вейл, 42, где нас поселили — в одном из домов, принадлежавших китайскому посольству. Тогда в жилища моих соотечественников еще не вернулись цветы. В 1964 году Мао заклеймил любовь к цветам и газонам как «феодальную и буржуазную привычку» и отдал распоряжение «избавиться от садовников». В детстве мне вместе с другими учениками не раз приходилось выпалывать траву на школьных лужайках и с грустью замечать, что с подоконников исчезают цветочные горшки. В ту пору я не только старалась как можно лучше скрывать свои чувства, но и корила себя за то, что испытываю их — в результате промывания мозгов дети в Китае вечно мучились угрызениями совести. Хотя ко времени моего отъезда из страны разводить цветы уже не возбранялось, Китай по — прежнему являл собой безрадостное зрелище: зелень в домах практически вывелась, исчезли и торговцы цветами; почти все парки превратились в уродливые пустыри.
В свой первый день в Лондоне — как только меня отпустили на волю — я отправилась гулять под величественными каштанами Гайд — парка и радовалась как безумная каждой травинке, каждому цветку. Однажды, рискуя схлопотать строгий выговор, а может, что и похуже, я предложила политическому руководителю нашей группы перенести субботние занятия — так называемую «политинформацию» — на лужайки знаменитого ботанического сада Кью — гарденз.