Сесил если и был обманут, то только наполовину. Его шпионы во Фландрии уже успели известить его о каких-то приготовлениях к новому заговору. Кроме того, он был поражен наглым тоном, в котором была написана книга Лесли: в ней явно проглядывали расчеты посла Марии Стюарт на то, что плененная королева займет не только шотландский, но и английский престол. Однако Берли ничем не выдал своих подозрений. Он предпочитал, чтобы его считали одураченным. Главным его козырем было то, что под арестом находился, очевидно, немало знавший Байи. Настойчивость, с которой Лесли пытался добиться освобождения фламандца, ссылаясь на принадлежность последнего к штату шотландского посольства, лишь укрепила Берли в убеждении, что Байи держит в своих руках ключ к тайне. А когда к Байи, заключенному в лондонскую тюрьму Маршалси, попытались проникнуть люди испанского посла, а потом какой-то ирландский священник по поручению епископа Росского, эта уверенность еще более укрепилась. Тюремные власти перехватили людей, направленных к фламандцу, который томился в неизвестности и в отношении своего будущего, и того, какой линии держаться на предстоящих ему допросах. Берли отлично понял смятение, в котором находился Байи.

…Ночью в мрачной, сырой камере, где на вязанке соломы лежал, дрожа от холода, Байи, неожиданно появился человек. Узник с радостью узнал в нем своего старого знакомого Уильяма Герли, отважного католика, которого его благочестивые единоверцы почитали за святого великомученика. Он уверял, что является двоюродным братом леди Нортумберленд, жены предводителя недан-него католического восстания. За участие в этом восстании Герли был брошен в тюрьму. Заключенные и посетители тюрьмы Маршалси видели, как несчастного страдальца заковывали в тяжелые цепи и неделями держали в подземных темницах на хлебе и воде. Католики, включая епископа Росского и дона Герау, считали Герли невинной жертвой протестантов. Многие пытались даже заручиться советами или благословением узника в благочестивой уверенности, что на него нисходит божья благодать. Доказать последнее, конечно, трудно. Доподлинно известно другое: Герли находился на постоянном жалованье у лорда Берли, который характеризовал его как «джентльмена, обладающего высокими достоинствами, мудростью и образованием, большим опытом… Он хорошо известен Ее величеству, которая благосклонно относится к нему».

Как происхождение Уильяма Герли, так и причины его смерти в 1588 году остаются неизвестными. Его родственные связи с семейством лорда Нортумберленда, возможно, относятся к легенде, изобретенной им для пользы службы. Установлено, что Герли был родом из Уэльса. Его письма свидетельствуют о том, что он получил основательное образование. Он утверждал, что хорошо знает несколько иностранных языков, и это, видимо, не было выдумкой. Некоторые его послания написаны по-латыни. Известно, что он говорил по-итальянски. Впоследствии этот тюремный шпион значительно продвинулся на службе у лорда Берли. Ему даже была поручена дипломатическая миссия.

История Герли - история одного из многих дворян - прожигателей жизни, не слишком разборчивых в средствах, когда речь шла о деньгах или о возможности разделаться с докучливыми кредиторами. В 1565 году его обвиняли в том, что он занимался пиратством в районе острова Уайт. Корабль, захваченный Герли и его компанией, оказался вдобавок голландским, а не испанским, а конфликт с Нидерландами не входил в планы правительства. В оправдание Герли составил подробный дневник собственных деяний с 3 по 27 июля 1565 г. (документ этот сохранился с пометкой Уильяма Сесила). Как бы то ни было, Герли получил право отправиться в Лондон, чтобы лично представить свои оправдания. Видимо, они были приняты, а сам «безвинно обвиненный», возможно, принялся за прежнее ремесло. К 1569 году относится письмо Герли к Сесилу с попытками оправдаться уже за новые предосудительные действия. В следующем году Герли опять оказался в конфликте с законом и властями. В ноябре 1570 года он был в числе четырех лиц, направленных по решению Тайного совета в тюрьму Маршалси. Им запрещались контакты с другими арестантами. Герли выражал раскаяние, униженно предлагал свои услуги Сесилу, умоляя об освобождении и помощи, ибо «свобода без милости - все равно что жизнь без движения». Милость была оказана,., но в стенах Маршалси. Герли была обеспечена «полная движения» жизнь тюремного шпиона и провокатора.

Разумеется, Байи не имел ни малейшего понятия о щекотливых подробностях биографии «тюремного святого», а тот, успев приобрести немалый навык в своем хлопотливом ремесле, вначале ничего не выспрашивал у Байи. Напротив, Герли доверил ему «важные тайны», а потом фламандец сам отплатил доверием за доверие. Спрос на услуги расторопного «великомученика» быстро возрастал. Герли был отнесен к числу арестантов, которым разрешали свидания с посетителями. Одним из них оказался посланец епископа Лесли, попросивший Герли помочь в установлении связи с Байи. Герли с готовностью согласился. Переписка между фламандцем и послом Марии Стюарт стала проходить через руки Герли, а фактически - через канцелярию Сесила, где снимались копии со всех писем. Но письма были шифрованными, а раскрыть код никак не удавалось. Тут еще Герли допустил досадную ошибку. Ему приходилось чуть ли не ежедневно писать длинные отчеты лорду Берли, в которых, разумеется, полагалось использовать официальную правительственную терминологию при упоминании всех недругов королевы. В разговорах же с Байи Герли нужно было находить совсем иные слова для наименования тех же лиц и событий. И вот у «святого», как на грех, один раз сорвалось с языка слово «мятежники» в отношении участников недавнего католического восстания. Этого было достаточно, чтобы фламандец догадался о подлинной роли Герли.

Пришлось действовать в открытую. Байи доставили к грозному министру, который потребовал от него расшифровать переписку с Лесли. Заключенный сослался на то, что якобы потерял ключ к шифру. После этого допроса Байи был переведен в Тауэр. Там в одиночной камере он был надежно изолирован от своих сообщников. Министр приказал подвергнуть фламандца пытке, чтобы заставить раскрыть секрет шифра.

Байи был, по-видимому, склонен давать наставления даже самому себе. На стенах его камеры сохранилась вырезанная на камне надпись: «Мудрым людям следует действовать с осмотрительностью, обдумывать то, что они намерены сказать, осматривать то, что они собираются брать в руки, не сходиться с людьми без разбора и превыше всего не доверять им опрометчиво. Шарль Байи». Однако он, вероятно, забыл то веское обстоятельство, что люди слишком часто поступают вопреки собственным мудрым поучениям.

В Тауэре Байи подвергли допросу под пыткой, впрочем, не очень суровой по понятиям того жестокого времени. Понятно, что и испанский посол дон Герау, и тем более епископ Лесли с напряженным вниманием ждали известия о том, удалось ли сломить упорство фламандца. Дон Герау сообщал в своих депешах, что Байи напуган, но ему не нанесли больших телесных повреждений. Представителю Филиппа II было легко сохранять невозмутимость - не то что его коллеге, епископу Лесли, которого очень слабо защищал пост посла королевы, свергнутой с престола в Шотландии и содержащейся под стражей в Англии. Он понимал, что в любую минуту может разделить участь Байи, если пытка развяжет язык его сообщника. Однако единственное, что мог сделать Лесли, это посылать Байи постельные принадлежности и хорошую пищу с напоминаниями, как надлежит вести себя в языческих темницах христианским борцам за веру.

Между тем Берли по-прежнему не считал дыбу наилучшим способом узнать от фламандца тайны заговорщиков. Пусть Герли опростоволосился. Но, учитывая выявившуюся податливость Байи на уговоры «христианских великомучеников», надо было подослать к нему «святого» с безупречной репутацией. И здесь сама собой напрашивалась кандидатура доктора богословия Стори. Это был ярый католический фанатик, призывавший к убийству Елизаветы.

Стори эмигрировал в Нидерланды, где герцог Альба поручил ему роль таможенного цензора. Его обязанностью было просматривать книги, находившиеся на кораблях, прибывавших в Антверпен, и конфисковывать протестантские сочинения, которые контрабандным путем пытались провозить во владения Филиппа II. Понятно, что ни сам доктор Стори, ни его богоугодная, как он считал, деятельность не вызывали восторга в Лондоне. Поэтому, когда однажды Стори явился на английский корабль для обычного досмотра, команда неожиданно подняла паруса, и доктор вскоре очутился в одной из лондонских тюрем. Суд приговорил его к смерти, но Елизавета, в эти годы нередко разыгрывавшая комедию милосердия и твердившая о нежелании отправлять людей на эшафот за политические преступления (это после казни сотен участников восстания на Севере!), не утвердила смертный приговор.