Вялая политическая поддержка Западом погибавшей Византии не была, конечно, случайной. Падение Константинополя совпало с заключительным этапом Столетней войны. Современники отнюдь не считали ее окончательно завершенной. Это служило для французского короля удобным поводом, чтобы отвергать любые планы крестового похода против турок. Интерес к этой идее проявлял при французском дворе только наследник престола - напомним, что речь идет о будущем короле Людовике XI, ставшем воплощением политики коварства и тайных козней.

Людовик XI вел упорную борьбу против крупнейших феодалов, могущество которых ослабляло власть короны, и прежде всего против герцога Бургундского Филиппа и его преемника Карла Смелого, также активных поборников - в теории - крестового похода. Примерно то же самое можно было сказать и о германском императоре Фридрихе III.

На определенных этапах конфликта, особенно в начале (или при возобновлении после длительного перерыва) и в конце, характерно известное расхождение во мнениях самих его идеологов и правящих кругов. Первые либо обгоняют время - и их призывы к участию в конфликте не встречают сочувствия у власть имущих, - либо отстают от требований времени и цепляются за это участие, бесполезность или вредность которого осознается теми, кто принимает политические решения.

Первоначально турецкие завоевания в Малой Азии и в Греции вызывали слабый отклик у западноевропейских монархов. Вскоре после смерти осуществившего эти завоевания султана Мурада II в 1451 году гуманист Франциско Филельфо обратился к французскому королю Карлу VII с призывом возглавить новый крестовый подход. В этом документе отчетливо различимы характерные черты мышления идеологов нового векового конфликта: и переоценка угрозы со стороны неприятеля, и недооценка его военных ресурсов, способностей его руководителей (сына Мурада - Мухаммеда II, через два года захватившего Константинополь), и преувеличение возможностей, которыми обладали потенциальные друзья и единомышленники в неприятельском лагере (в данном случае - христианские подданные турецкого султана), и, главное, преувеличение готовности основных государств, которые должны были образовать коалицию, оставив в стороне свои споры. Филельфо планировал участие в союзе под эгидой Карла VII даже англичан, хотя еще не закончилась Столетняя война и в Лондоне не оставили планов возвращения недавно утерянных обширных областей французского королевства5.

Влияние, которое оказывали друг на друга переплетавшиеся вековые конфликты, было весьма различным. Более того, один вековой конфликт мог оказывать внутреннее противоречивое воздействие на другой, так что историку приходится устанавливать, какое из этих влияний было все же преобладающим. К тому же надо учитывать, что это влияние могло ограничиваться только идеологическим воздействием, либо воздействием через систему международных отношений - то есть политической областью, либо, наконец, воздействием на социально-экономическое развитие. (Именно такой характер носило в VII в. столкновение христианства и ислама в Средиземноморье. Известный бельгийский историк А. Пиренн поэтому далее был склонен считать именно VII в. временем гибели античного мира и рубежом, с которого начинается средневековье.)

Влияние одного из конфликтов может обострять, расширять, углублять или, напротив, смягчать, отодвигать в сторону, постепенно сводить на нет другой конфликт. Возникают даже ситуации, при которых старый конфликт сохраняется как форма, как прикрытие, как отвлечение внимания от нового. Надо оговорить, впрочем, то, что не всегда новый конфликт доминирует над старым, иногда первый все время остается в подчиненной роли. Это зависит от многих факторов, и прежде всего от того, насколько глубоко данный конфликт отражает ведущий антагонизм эпохи.

192 года со времени восстановления Византийской империи в 1261 году волны турецкой экспансии разбивались о стены Константинополя. Последующие 230 лет, с 1453 по 1683 год, были временем то нараставшей, то ослабевавшей, но никогда не исчезавшей угрозы турецкого нашествия на Западную Европу. Это был внутриформа-ционный конфликт. Правда, в XV веке турецкий феодализм находился еще в процессе перехода от ранней стадии к развитой. В этом отношении турки отставали примерно на четыре столетия от Западной Европы, где подобное перерастание происходило в XI веке6. Энгельс отмечал, что османское нашествие «угрожало всему европейскому развитию»7, что «турецкое, как и любое другое восточное господство несовместимо с капиталистическим обществом»8.

Турецкое завоевание сопровождалось обычно грабежом и избиением населения, а позднее - постепенным усилением налогового гнета. Однако этот гнет первоначально не всюду был более тяжким, чем тот, который ранее испытывало крестьянство от местных феодалов.

Что же касается веротерпимости, то турки здесь выгодно отличались от завоевателей, обуреваемых «крестоносным духом». Насильственное обращение в ислам, правда, практиковалось, но в различных завоеванных странах его масштабы обычно зависели от условий, в которых происходило само завоевание. В ряде мест часть церквей была обращена турками в мечети, власти запрещали звон колоколов и вводили другие подобные ограничения. Однако, как правило, турки предпочитали превращать духовенство в орудие своего управления, в придаток турецкой администрации. Во всяком случае, православная церковь пользовалась значительно большей терпимостью со стороны турок, чем со стороны католических стран и Ватикана. Турецкое правительство, как правило, не было заинтересовано в вербовке новых приверлсенцев ислама - ведь христианское население облагалось дополнительным налогом, а из его среды насильственно изымали детей для воспитания будущих солдат султанской гвардии - янычар.

Надо добавить, что этот «налог кровью» был особенно тяжелым в XVI веке и постепенно уменьшался в следующем, XVII веке - как раз когда он стал широко известен в Европе и служил излюбленной темой обличения турецких завоевателей. Однако этот налог редко где встречал особое сопротивление, зачисление христианских детей в корпус янычар порой служило прологом к военной и придворной карьере, вызывавшей зависть самих турок.

Обращает на себя внимание соотношение турецкого продвижения и крестьянских войн. Хотя не было никакой прямой связи крестьянских войн во Франции и Англии с турецкой экспансией, этого нельзя сказать о косвенной связи - через воздействие этих войн на систему международных отношений. Что касается восстания в Венгрии и Крестьянской войны в Германии, то их связь с последующим турецким нашествием была более прямой. Попытки дальнейшего усиления феодального гнета, вызвавшие широкие крестьянские движения, сосредоточили основные силы господствующего класса на подавлении народных масс и ограничили их возможности и волю к отпору внешнему врагу.

Под стенами Вены

В начале правления султана Сулеймана Великолепного (1520-1566), при котором Оттоманская империя достигла зенита своего могущества, изменилось главное направление турецкой экспансии. После успешных походов против Персии и завоевания Египта Сулейман обратился против Юго-Восточной Европы. В 1521 году был захвачен Белград, в течение многих десятилетий успешно выдерживавший атаки турок. Был открыт путь в Венгрию. В 1522 году был захвачен остров Родос и созданы условия для дальнейшего турецкого наступления в Средиземноморском бассейне.

Султан рассылал повсюду своих лазутчиков. Обычно это были христианские ренегаты, скрывавшие свой переход в ислам. Сами же турки в качестве разведчиков нередко попадали впросак из-за незнания европейских нравов, обычаев и религиозных обрядов. Например, один из агентов так сообщал о католической мессе, на которой он присутствовал: «Они убили ягненка и выпили его кровь». Значительно более полезной оказывалась информация, получаемая с середины века через учрежденный в Константинополе баше Иосифа Мшсаса, имевший связи с купцами в Венеции, Севилье, Антверпене и других торговых центрах1.