Прожитое в дурном ее плену.

Я позабыл, как ночью плачет дождь,

Стекая грязью к дну сырых окопов,

Как в них, насквозь промокшая пехота,

Пытается унять густую дрожь.

Как лопаются, складываясь в хлам,

Не выдержав огня многоэтажки.

Колонны беженцев униженных вчерашних,

Их слабый глас к давно минувшим дням.

Я позабыл. И нужно ль вспоминать

Тех черных лет кошмар переживаний,

Где столько бед за каждым из названий

Аулов, городов и даже дат.

Где память зла к былому и к судьбе

И ни одной ошибки не прощает,

Где до сих пор друзья не оживают,

Прижавшись к взрытой минами земле.

Приходят ли ночами сны тех лет

Или статья газетная тревожит,

Я через миг не помню и не должен

Вернуться в жизни прожитый сюжет.

Я все забыл и больше не хочу

Прижаться вновь к прикладу автомата.

Я долго так считал его за брата

И столько лет не верил в тишину.

Я позабыл Чечню и Дагестан,

Их горных зим простуды и бураны,

Глубокий снег, тяжелые туманы,

Седых вершин промерзший океан.

А город Грозный! Мрак его руин,

Кварталы стен, разорванные в клочья,

Смертельная безлюдность днем и ночью

Его войной истрепанных картин.

Я позабыл чеченскую войну.

Но отчего так долго и упрямо

Болят ее нелеченные раны

И лица тех, кто шел в одном строю?

Они приходят, павшие в бою,

И не спеша протягивают руки.

Зовут с собой, забыв в своей разлуке,

Что я живой. Я руку подаю.

Приходят вновь. Все вместе и одни.

А я так жду уже их в новый вечер.

Я их забыл бы с радостью, но нечем

Заполнить душу полную войны.

Из пустоты забытого никак

Не отыскать ни радости, ни счастья.

А может, просто жизнь была напрасной

И все сложилось в ней совсем не так.

Я все забыл, все даты, имена,

И не о чем уже не вспоминаю,

И больше по ночам не убиваю…

А там все не кончается война…

А там все не кончается война…

Это не книга. Это песня. Песня, под которой расписалась в своем авторстве Правда. Песня, когда звучит которая, встает на ноги зал.

И живые и мертвые.

…Мертвые, встаньте хоть на минуту. У вас же дети выросли.

IV. ПОСЛЕ "МИРА"

В ДЕНЬ МОЕЙ СМЕРТИ

2005 — 2006 год:

После Грозного я еще недолго терпел милицию. Недолго жил в этом маразме, в этом государстве графоманов и карьеристов. В ней же невозможно работать, в нашей милиции!.. Это труд сумасшедших — отдавать себя службе и не иметь за нее ничего, кроме взысканий и уголовных дел. И я ненавидел себя, что сидел целыми днями на совещаниях, вкалывал снова на "план", сутками разбирал новые заявления идиотов, которые, побоявшись идти к психиатру, искали помощи у меня.

Теперь, когда я давно оставил милицию, я понял, чего мне не хватало тогда. Оружия. Автомата или хоть пистолета. Когда бы были они у меня, я бы меньше страдал от работы, меньше бы обращал внимания на этот бедлам. Пистолет в кобуре, автомат на ремне — они дают человеку свободу, и возвращают веру в себя. Это не угроза другим, это лишь внутреннее спокойствие. У меня есть оружие, значит, я всегда смогу отстоять свое имя… Но после Грозного мне уже не везло с оружием. Когда-то я без присмотра таскал АГС, а вот пришло время, мне не дали и пистолета. Я никак не укладывался в норматив. У меня были порваны связки на пальцах, и с опозданием в две секунды я заряжал магазин. И инструктор, обычный уставной служака, всегда ставил заслуженный "неуд". Мне часто не хватало на службе его пистолета, я часто попадал в ситуации, когда он нужен был позарез. Часто хватался за камень или за палку. Но я презирал инструктора за верность уставу, и ни разу ни о чем не просил. А позже прочел у какого-то писателя: "Пусть по уставу служат те, кто пороха не нюхал". И понял, что был тогда прав.

Я очень тосковал по Чечне. Вспоминал Грозный, жалел, что уехал оттуда, что не согласился на новый контракт.

Не согласился на новый контракт… Теперь, когда давно написан "Комендантский патруль", когда найден и опубликован, считавшийся мною потерянным "Ночной патруль", я хочу рассказать правду, которую замолчал в обоих романах. Я испугался. В ту осень 2004-го, когда нужно было подписывать новый контракт, я испугался смерти. Почувствовал, понял, что стоит поставить роспись и полетит моя голова. Я знал даже месяц, когда она покатится с плеч: август. И мне стало страшно. И именно страх отправил меня домой. Я должен был остаться, должен был подписать новый контракт, но у меня не хватило духа.

Как я корил себя после, что испугался!.. Как ненавидел за трусость, как хотел доказать себе самому, что тоже достоин смерти!..

Предчувствие не обмануло меня, и время лишь подтвердило всю правоту.

Это случилось в обычный день, в перерыве между планеркой и совещанием. Я спал на лавке в большом кабинете службы. Спал, пока меня не подбросил на ноги голос: "Проснись. Тебя только что убили в Грозном".

— Какое сегодня число? — уставившись на часы, стоял я у своей лавки.

— Семнадцатое августа, — даже не обернулись, сидевшие за столом участковые.

Всё было верно. На часах почти что обед. А в Грозном раннее утро. Время зачистки или инженерной разведки.

17 августа 2005 года — день моей смерти. Она по привычке явилась на старый адрес, но никого не застала на месте. Но я знал, что смерть все равно найдет меня в Грозном. Не в этот, так в следующий день.

В сентябре я написал рапорт в Чечню.

Я знал, что погибну теперь. Спрашивал себя самого: "Что?.. Неужели меня убьют?.." И сам себя хоронил: "Да, Артур, ты погибнешь. Осталось совсем немного. У судьбы не бывает ошибки. Ты испугался тогда, но хорошо, что не боишься сейчас. Ты мечтал о покое. Ты его обретешь". Все друзья знали, что я не вернусь. Один в споре со мной, неожиданно выронил: "Зачем перечить покойнику?.." Второй, услышав первый раз о поездке, уже хвастал другим: "В Чечню уезжает. Его скоро убьют". А у меня бились в руках зеркала, а у меня из пальцев валились ножи. А я знал даже дату: 23 марта 2006 года — еще один день моей смерти.

У меня заканчивалась жизнь, а я ничего не делал, чтобы этому повредить. А только наоборот был полон унылой надежды на смерть. По вечерам я брал календарь и пересчитывал дни. Да, не сколько уже прожил, а сколько еще осталось. Их было так много, этих мучительных дней, они так ленились идти, что я начал переживать, что по капризу судьбы вдруг остановится время. Я стал бояться, что буду жить вечно.

Я не был никогда суеверным, а здесь поверил во всё. Вышел из дома, забыл какую-то вещь — не возвращался. Нечаянно просыпал соль — плевался через плечо. Пробежала черная кошка — пятился назад и поворачивал на другую дорогу. Мне казалось, любая из этих примет способна вызвать единственную беду — мне даст отставку Чечня. Как-то попал в руки автобусный "счастливый" билет. В жизни бы не посмотрел на него, а тут загадал желание — еще раз увидеть Грозный — разжевал и проглотил. Помню, держал его во рту и думал: "Как люди жрут эту гадость?"

И все же главное, что толкало меня на смерть, было в другом…

Грозный остудил мое сердце. Никогда после Грозного я уже ни в кого не влюблялся. Не посвящал кому-то стихи, не страдал без чьего-то внимания. До Грозного у меня бесилась душа. Я сходил с ума по случайной знакомой девушке. Я подходил к первой встречной и уже верил, что встретил любовь. Влюблялся утром в одну, а вечером терял голову от другой. Путался в именах, в телефонах и лицах. Одна была нимфой, другая богиней, а третья грацией. И в моем сердце уживались все! Мне снились даже заочно знакомые по фотографии. Я не мог жить, если по кому-то не сохла душа, если не мечтал о первом застенчивом поцелуе… И вот меня всего лишил Грозный. Всё это кануло в прошлое: волнения, бессонные ночи, признания и стихи. Осталось лишь равнодушие и пустота. Я уже не хватался за сердце, когда мимо проходила красавица. Уже не бежал ее догонять…