Федот выдернул онемевшую татарку, стряхнул с нее вцепившихся детей, посрывал драгоценные украшения, занес нож... В голове что-то лопнуло, разорвалось; в глазах - фиолетовый сноп искр - все погасло... Упал, но тут же очнулся, и не успел еще понять, что с ним, а рука сама выхватила меч из ножен, вскочил на дрожащие ноги, увидел Людмила - седобородого красавца-воя, его синие презрительно сверкавшие глаза.

- Ирод!.. Не смей марать русское оружие невинной кровью!..

Эдак дедами принято - нам завещано, и не тебе велено осквернять...

- Знаешь, как над моей мати надругались!.. Братьев моих!..

- Видел я, сучий сын, и поболе тебя ихние зверства! Помню отцовы рассказы о Бектуте⁶², но не озверел, как ты, не потерял обличье и дух руссково человека! - Людмил повернулся, прорубил одним взмахом выход - вышел. Федот поднял нож и выскочил из занявшейся пламенем юрты...

Сзади бушевал огонь, - как огромный рыжегривый зверь, кидался на выстроившиеся в ряд юрты и с треском, с урчанием пожирал одну за другой.

С обгорелой бородой - тело мокрое, как в бане, - с обжигающим мечом в руке, погнавшись за тремя татарами, Федот выбежал из моря огня и, еще не успев увидеть, понял, почувствовал, что в ходе боя что-то изменилось. На миг - ровно на столько, чтобы глаза успели увидеть, что случилось, - он остановился - его тут же обогнали несколько русских - и увидел: на другой стороне улицы все пространство между домами-землянками заполнено ордынцами; впереди пешие, сзади сплошной стеной подпирала степная конница, окутанная рыжей пылью. "Только подошли! - различил лес копий, ощетинившихся в его сторону. Екнуло в груди: - Ахмедка?!"

* * *

...Плыли, вытянувшись гуськом, по середине Старицы - подальше от берегов: справа со стен-забора летели хвостатые зажигательные стрелы, слева - со степи - "стрелы стрелили" верховые татары.

Впереди, с первой сотней - на четырех ушкуях - шел ватаман Юрий Волковцев; со второй - на пяти - молодой сотенный Осип Кириллов.

Уже горели дома, гремела-шумела сеча в Сарае, а они все еще осторожно пробирались к мосту...

Вот-вот должен быть мост...

Рядом с кормщиком стоит Юрий Волковцев. Тревожно-напряженно всматривается, прислушивается, стараясь сориентироваться; негромким звенящим голосом командует; раздувая ноздри, вдыхает возбуждающе-тревожный запах дыма, - глаза его временами вспыхивают, как у большой кошки, жутким желтым светом...

"Почему так долго нет моста?! Уж Сарай прошли!" - пСтом покрылась спина у сотенного.

...Он вздрогнул, схлынул с груди холод тревоги, лицо ожило: по приближающимся звукам понял - мост! Сердце крутнулось белкой и успокоилось, застучало ровно и сильно - теперь знал, что делать...

Юрий Волковцев вытянул меч - впереди зажглись факела и широкой огненной лентой перекрыли Старицу, осветили мост с ордынцами, ослепили русский ушкуй.

"Ну, бох, помогай! А мы уж помолимся - покрестимся мечом по бусурманским головам!.."

Еще два-три взмаха, и... - факела, зажигательные стрелы сыпанули по ушкую - вспыхнули паруса, просмоленный борт...

- Русичи!.. - Юрий Волковцев поднял длинный меч - на бородатом лице бешеная ярость. - За Русь! - за мной!..

...Константин Юрьев, стоя с пятью воями с Георгием на площадке-гульбище полуразрушенного дома, в сотый раз развязывал-рвал, связывал на шее завязки накинутой на плечи ферязи⁶³. В груди - под парчовым кафтаном, булатной броней - мечется-бьется сердце...

Поднимающийся чадящий дым коптил чужим тошнотворным запахом, заставлял кашлять, чихать; ело глаза.

Порывы ветра рвали иногда дымовую завесу, и тогда лучшего места для обзора и не нужно: здесь, на "глядени", у воеводы открылись глаза, откупорились уши - он услышал бой, и, как опытный бортник по звуку определяет здоровье и силу пчелиной семьи, по ширине летка состояние улья, он определил, что ударный полк далеко продвинулся вперед, что - справа - боярин Андрей Воронцов все еще не прорвался в царский дворец...

Посмотрел налево - на север - темно, мост молчал.

Впереди - на востоке - покраснело. Теперь все как на карте: он стоит лицом на восход солнца, справа царский дворец за стенами - забором - у самой Ахтубы (весной она сливалась с Итилем, образовав широкое займище). Старица, как круто загнутая дуга лука, уходила на северо-восток, снова возвращалась. На основании лука-острова лежал Сарай; на вершине - холмы...

Ревела битва за город, вспыхивали юрты-дома, поднимая к небу огромные, загнутые на северо-запад, рыжие с чернобурыми опушками хвосты - дымы...

Он смотрел, напрягая зрение в темноте, за город, на холмы: "Где у них сторожевой конный полк, - во дворце? - Тогда ох как тяжко будет боярину; это не пеший татарин - на комони они вои..."

Повернулся направо: "Так и есть: не прорвались!.."

Воевода заметался по площадке-гульбище: такими небольшими силами нужно бы ударить ниже Пристани - сразу за стенами Дворец с мечетями...

Перерезать мост, и, сделав свое дело, - назад...

"Мы счас, аки щука, схватившая не по себе рыбину: ни заглотить, ни выпустить!..

Где ж Волковцев?!"

Поперек Старицы потянулась тонкая гирлянда искорок; расширяясь в середине, превратилась в живой рой-комочек шевелившихся огненных пчел; и вдруг этот рой взлетел, высветив ушкуи, - "Добрались!.." - осыпал их звездным дождем...

Яркой свечкой вспыхнул ближний к мосту ушкуй.

Константин Юрьев повис, перегнувшись через перила гульбища, смотрел, боясь дыхнуть...

С горящего ушкуя попрыгали, как вначале показалось, на мост; но присмотрелся - ловушка: бревна...

Вспыхнули еще два подошедших ушкуя, с них тоже посыпались черные фигурки воев...

Теперь отчетливо было видно, как бревна, приподнявшись одним концом, уходили вместе с воем на другом под воду. С моста стреляли... Это не чистая вода - не выплыть!..

"Иех!" - скрежетнул зубами воевода - тяжело - в груди сдавило, - он еще никогда так не страдал - в тысячу раз легче самому быть там: сражаться, умирать - чем смотреть, как гибнет войско!..

Подошла вторая сотня - пять ушкуев - замешкались... "Ну! - сворачивай!.." - и, как бы услышав его, один, затем остальные развернулись и стремительно понеслись к правому берегу...

- Смотри, воевода, кажись, прорвались во дворец! - Константин Юрьев повернулся, - отпустило в груди.

...Такого не ожидал Андрей Воронцов: на открытой площади перед Дворцом и налево перед амбаром с оружием плотно друг к другу разместилась конница ордынцев.

С пиками, с саблями встретили первых атакующих русских, прижали к стене-забору, не давали передыху, вытащить луки. Андрей Воронцов в кольчуге, с щитом - круглым, железным, - крутил мечом, отбиваясь от пик, ударов сабель... Слетела личина, кровью зашло лицо, но он не чувствовал боли: "О, Господи - помоги!.. Прости мне все грехи!.." Удар копьем надорвал стальное кольцо, жало застряло в подкольчужных кожаных платинах. Он упал на колени...

Кто-то поднял, на руках передали его в задние ряды, перебросили через забор грузное тело боярина. Уложили на пыль. Он испугался, вскочил, оглядел свое войско - большая часть стояла в бездействии. "Эдак мы не одолеем татар!.. Что я скажу государю, детям, люду русскому? - стыд!.." - еще раз обвел воев белыми безумными глазами.

Подскочил Ефимка. Вытер лицо своего боярина; смазал дегтем рану на скуле и - на ухо:

- Ондрей Ондреевич, вели стрелы стрелить...

Вернулась синь в глаза, разум. Великокняжеский боярин выпрямился, поднял меч.

- Не для тово мы пришли сюда, чтобы дать поганым отсидеться!.. Бох поможет нам покарать их за лютость, грехи великие пред Русью!.. Миром!.. Самострелы!.. Луки!.. И на стену - стрелите...

...Сотня Юрия Волковцева так и не добралась до моста. Татары били из луков, кидали пики. Израненное, истерзанное тело сотенного Юрия Волковцева на этот раз не удержалось на бревне - соскользнуло, пошло на дно...

...Зачиркали кресала о кремень, высекая снопы бледно-хрустальных искр; затлели, вспыхнули труты - и вот уже несколько бочонков со смолой, с подожженными фитилями поскакали, высоко подпрыгивая, по земляным широким ступеням вниз... ударились об дубовые двери, разлетелись, брызнули черной смолой, рыжим пламенем...