К вечеру на одном из поворотов вынырнул из-под кустов еще один челн и быстро подплыл к ведомцам-мари. Пошептались с седоусым, и челн ушел обратно в луговую сторону, срезая на очередном повороте путь.
Седоусый мари тут же попросился на палубу корабля.
Он оказался невысоким, плотным, еще не старым - несмотря на седину усов. Зло косясь на мурзу, отозвал Игоря Голубова и зашептал с акцентом:
- Убидал нас первым татар-сторож, вождь погнал за им; нужно поспешать...
Затем ловко, по-кошачьи, слез в свой челн, - на предложение Игоря Голубова остаться ответил: "С татар-малай не кочу!" - посмотрел снизу на голощекое лицо мурзы, сверкнул синими глазами, хотел еще что-то сказать, махнул рукой, отвернулся, сел на дно лодчонки...
Началась гонка. Гребцы менялись через каждые четверть часа. На ушкуях снова - течь, но уже не обращали на это внимания.
"Господи! Дай нам ветру" - молился кормщик, держась одной рукой за руль, другой - быстро, быстро крестясь.
Челн с ведомцами черной тенью скользнул по воде, приблизился к ушкую:
- Слушай, руш! Однако, за переворотом татарин заслон поставил - шум... Надо поспешать, помочь...
Увлекшись погоней, небольшая дружина мари попала в засаду - в плотное объятие татар - и была почти что полностью уничтожена, только несколько челнов с полуживыми, израненными воями вырвались из смертельной петли и скрылись в сгустившихся ночных сумерках...
Но не успели самоуверенные победители отторжествовать свою победу, как сами оказались окружены неожиданно налетевшими русскими - на лодках, на ушкуях...
И только темнота спасла их от полного истребления...
- Говори, собака, где собираетесь заслон поставить?! Много ли вас?.. Говори, успели ли предупредить?! - Игорь Голубов пнул носком сапога лежавшего на палубе связанного татарина. Мишка-мурза перевел. Пленный молчал. Тогда Мишка шагнул к нему, наклонился и повторил еще раз.
Снизу должно быть хорошо были видны стоящие над ним люди, потому что пленный, как только к нему подошел мурза, вмиг ожил, приподнял голову и испуганно-срывающимся гортанным голосом заговорил...
- Что он зататаркал?! - потребовал перевода у Мишки-мурзы младший воевода.
- Гаварит, шта большой сила под горой... Шта огненный змий на виршине той горы - огнем пльется... Гаварит, пока той змий секир башкам не сделаш - не пройти Кама... Больше она ничо не знаит...
- В воду!..
Несколько воев схватили забрыкавшегося пленного и под его женоподобный визг: "Айя-я-аа!.." - сбросили за борт, в темноту...
Игорь Голубов знал, что такое собраться татарам под Воробьевыми горами - это значит перекроют реку, попытаются не пустить их на Каму... И эти "огненные змеи" - большие самострелы, стреляющие зажигательными стрелами!.. Днем не уйти от них: татары пристрелялись - в щепу попадут... А в луга не уйти - в том месте берег приподнят... Да еще с лодок, коими перегородят Вятку в узком месте, начнут стрелять... "Задержат, великий урон учинят!.." И младший воевода принял решение не теряя времени действовать: сотню московских воев во главе с Иваном Федоровым пустить в погоню за вырвавшимися из окружения татарами, - догнать, уничтожить и, пока не успели опомниться враги, высадиться под Воробьевыми горами, - напасть, посечь лодки и, не ввязываясь в бой, отступить на реку, где их будет ждать Игорь Голубов - к тому времени должны подоспеть воеводские ушкуи; другой сотне вместе с татарами-ведомцами и тремя мари, знающими местность, приказал пробраться к большим самострелам и уничтожить их, спуститься вниз, присоединиться к Ивану Федорову...
Прощаясь друг с другом (который уж раз в жизни), Игорь Голубов и Евсей Великий - два боевых товарища - подумали, что, может, расстаются навеки, но вслух не сказали: кругом вои - нельзя при них показывать человеческие слабости... Да и неможно идти в бой, думая о смерти!..
Ватаман Иван Федоров стоит на корме и, держась за балясину руля, сам правит ушкуем.
Вот прошли последний поворот, и открылась в серой мгле невидимая из-за тумана, но осязаемая водная ширь перед узким местом напротив гор. Потянул легонький свежий встречный ветерок. На востоке забелело.
Он помнил это место, когда два года назад с московским войском, с присоединившимися к нему вятчанами ходил воевать Казань.
Тогда их тоже пытались остановить здесь татары: перекрыли дорогу, а когда все же прорвались через заслон, то окружили на лодках и стали огненными стрелами бить - больших самострелов не было...
Только на широкой Каме удалось ценой огромных потерь вырваться, отбиться от врагов и уйти на Волгу...
...Сзади за ним плотно шли - гуськом - еще два ушкуя.
К частому шлепанию весел, к надсадному шумному дыханию гребцов иногда примешивались стоны раненых. На носовой части лежали тела трех погибших воев.
"Надо бы похоронить их, да раненых, которые воевать не могут, оставить на берегу - может, поднялись бы тихонько до Вятской земли", - подумал Иван Федоров, хотя знал, что они не оставят своих товарищей.
Он рулил на подгорный берег, оцепленный темными силуэтами лодок и челнов.
"Успели ли опередить нас ихние сторожа-ведомцы?!" - тревожно гадал сотенный - он так и не догнал никого.
...Тяжелый ушкуй врезался в стадо пустых лодок, разбросал их, резко затормозив, выскочил носом на каменистый берег.
- За мной! - громовой голос сотенного, и сам Иван Федоров, легко неся плотное могучее тело, пробежал палубу, выхватив меч, спрыгнул, - за ним забухали об землю, хрустя пластинами белого известняка, шурша и хрумкая гальками, сапоги воев. - Вперед! - рванулся к лодкам...
Из-под берега, из-за темнеющих завалов бревен и древ сыпанули дождем стрел. "Успели... упредили сторожа, - подумал Иван Федоров, мечом разбивая в щепу лодку. - Лишь бы лодки у них побить - тогда они не страшны нам!.."
Несколько татарских стрел тюкнули сотенного в грудь по пластинчатой броне, одна - царапнула щеку... Новый рой стрел хлестнул - самая злая вонзилась колом в шею...
...Затопив лодки, торопливо отпев и похоронив на лесистом берегу - выше Воробьевых гор - погибших, повел Евсей Великий вслед за ведомцами-мари свой объединенный русско-татарский отряд: вверх по сырой глинистой тропе. Припадая на раненую ногу, шел за ним Мишка-мурза.
Проснувшийся лес кипел жизнью. Голоса весело, беззаботно поющих птиц, - как будто и не было войны, смерти, - запах весенне-летнего воздуха, наполненного душисто-смолистым духом распустившейся листвы, взбодрили Евсея, придали силы, но не давали покоя мысли о только что пережитом: погребении в сырую, холодную, не совсем отошедшую от зимних стуж землю своих товарищей-воев...
"Сколько ж погибло? - и начал в уме подсчитывать - выходило, что четыре утонуло в сражении, восьмерых похоронили. - А раненых?.." Не пошли они домой - отсюда-то дошли бы - близко, - остались храбры51, - сказали: "Хотим на Сарай!.. Вместе сложить за Русь свои буйные головы!.."
Бледный, хмурый, со сдвинутыми бровями, недовольный собой, шел, опираясь на древко копья, сотенный Евсей.
Получалось как-то не так: подождать надо бы полк и тогда уж рваться. Сейчас он каялся, что промолчал, безропотно подчинился, как этого требовала воинская дисциплина. "Што же будет, ежели поотстанет воевода, захочет ночью те горы пройти?!" - зашагал быстрее, горяча себя, стараясь сбросить навалившуюся усталость, собрать свою волю в кулак, настроиться к предстоящему бою.
Догнали охранную десятку, посланную вперед... сотенный ожил: "Мы еще посмотрим!.. Не было такого, штобы Евсея Великого татары бивали!.."
Седоусый мари на ходу знакомил с местностью: слева река, - если бы не лес, могли бы ее видеть; впереди поле - оттуда можно будет зреть вершину горы, опоясанную полукольцом - земляными городками, внутри на деревянных станинах были сооружены огромные самострелы. Незащищенная часть укреплений открывалась в сторону обрыва - берега.
"А может льзя с берега - крутояра во внутрь?.. Нет, не подняться оттуда - перебьют... Да што я гадаю - на месте увижу. Скорей бы!" Посмотрел под ноги - тропа здесь, на высоте, сухая; лес поредел; больше стало распустившихся, окутанных нежными ярко-зелеными листочками молодых белопегих берез, седоствольных осин с непривычно бесшумными бурыми листочками на прямых, смотрящих кверху веточках; у подножий стволов темнели пирамидки-елочки.