- Как?!.. Будет жить?.. Жив!!!

Илья приподнял голову, повернулся к Всеволоду Юрьевичу искривил в гримасе рот.

- Густого свекольного сока надо!..

У Всеволода дернулась щека, но понял, крикнул одному из сопровождавших отроков-дружинников-охранников:

- Беги и скажи чашнику моему, пусть найдет свеклы и наделает густого свекольного сока.

- Княже, отварить его надо, тогда сгустится... - говорил Илья, вливая в рот, осторожно приподняв голову Изяслава Глебовича, сердечного отвара. (Опять остро, как тогда, когда с Михалком было плохо, запахло в шатре - запах этот на всю жизнь запомнился Всеволоду Юрьевичу.)

Духовник Изяслава подошел к своему князю, наклонился.

- Господи, отходит!.. Надо причастить, а то уйдет, - ну-ко, пусти меня - и оттолкнул лекаря в сторону.

Илья растерянно закрутил головой. Всеволод Юрьевич озлился, глаза налились бешенством, шагнул к попу, схватил его за пояс, потянул назад, и с гневом в дрожащем голосе:

- Святой отец, не торопи его на тот свет!.. - взял себя в руки и уже, стараясь быть спокойным, отпустил попа, заговорил: - Великая печаль по всему нашему войску. Нельзя ему умирать - иначе падет дух русского воинства... Иди и помолись за него, за нас всех, а умирать моему племяннику еще рано... А ты, Илья, не отходи от него - дневай и ночуй рядом - делай, что надо!.. Оставьте нас одних - мне нужно поговорить с лекарем моим.

- Скажи Илья... правду!

- Княже-господине, он в любой час может умереть... Самострельная стрела угадала между пластинами и глубоко зашла в грудь - задела само сердце... Там, в груди, и остался конец стрелы... - Нагнулся лекарь, послушал, - глаза его радостно блеснули. - Ясно стало слыхать тук!.. Будет жить... Сколько-то... Я пока здесь не нужен - без меня дадут свекольного сока, - пойду помогу, а то многие раненые без меня умрут, - никак не могут русские язычество-дикость забыть: все еще шептаниями да колдовскими заклинаниями "лечат", - лучше уж бы совсем не прикасались, чем раны замазывать заговоренными грязными зельями - от этого обязательно горячка начинается и раны загнивают, чернеют; нас, лекарей, не слушают, - перекрестился: - Господи, дай им человеческого разума!..

В шатер влез Михаил Борисович. С улицы плохо было видать, - глазами поискал, увидел лежащего Изяслава Глебовича. Осторожно ступая, подошел к нему, нагнулся (громадное туловище воеводы нависло над раненым князем), перекрестил его, пробормотал короткую молитву, разогнулся-выпрямился - голова под свод шатра, - спросил:

- Куда уязвлен?

Лекарь пояснил-ответил.

Дай Бог, чтобы он прожил дольше, чтобы мы успели взять Буляр, закончить поход... - перекрестился; и сразу же, озабоченно, - к владимирскому князю:

- Княже! Давай делать то, что я давеч тебе говорил... Немедленного действа ждут не только русские, но и булгары - все другое будет приниматься за слабость и нашими и врагами.

- Ладно... Пошли, - перед тем как выйти, обратился к своему лекарю: - А ты будь здесь, как сказал, никуда не ходи... Слуги, охрана, другое, что нужно - снаружи - спросишь, а внутрь никого не пускай, особо попов не пускай!.. - вышли.

Михаил Борисович сам (от помощи слуги-стремянного отказался) вскочил на своего белоснежного жеребца - конь под тяжестью всадника присел. Князю Всеволоду тоже подвели коня, помогли сесть в седло.

Главный воевода крикнул своей свите:

- В борзе соберите всех воевод!

Всеволод Юрьевич добавил:

- И князей попросите ко мне в шатер прийти.

* * *

После короткого совета воеводы поскакали в войска, где тут же, собрав сотских, дали указания-приказы, и вот уже ожило, зашевелилось, двинулось русское войско... Два отряда самострельщиков побежали: один к южным стенам, где втекала речка Буляра, другой - к северной, - откуда вытекала речка. Они, стоя на краю наружного вала, загородились длинными щитами, стали прицельно бить по бойницам деревянных стен, где сидели защитники города, - не давали им даже высунуться.

В это же время русские начали вокруг окруженного города ставить-собирать камнеметы и забивать сваи на речке (южной стороне) - готовясь запрудить ее - и пустить по новому руслу - в обход города, чтобы оставить без воды его жителей и защитников.

К вечеру пригнали под конвоем первую партию местных сельских жителей на большеколесных телегах-арбах и заставили их возить землю для плотины. Другая часть плененных булгар начала прокапывать новое русло.

На другой день речка потекла по новому руслу - воду отвели в ближайший овраг. По городу стали кидать огромные камни вперемешку с горящей смолой... Конечно, до центра города, где было немало каменных зданий (в том числе бани и мечети), ни камни, ни тем более горшки с горящей смолой не долетали. (Площадь территории города Буляра в 12-13 веке была более 500 га!)

А местное население окрестных сел и деревень (мужчин и женщин) все гнали и гнали... Плотину поднимали, удлиняли, уплотняли. По высохшему руслу речки с двух сторон к городу стали делать подкопы - рыли широкие, в рост русского человека траншеи, сверху для защиты закрывали бревнами и засыпали землей. Защитники Буляра, несмотря на большие потери, постоянно сменивая своих убитых и раненых товарищей, стоя на полуразвалившихся обгорелых стенах, стреляли по строителям - пленным булгарам и по русским лучникам и самострельщикам, которые одновременно охраняли и защищали их, беспрестанно ведя стрельбу по стенам...

Там, где велись подкопы (с южной и северной сторон - места входа и выхода речки) к стенам города Буляра, установили еще несколько камнеметов и практически снесли и сожгли деревянные городки-стены до земляных насыпей (рубленные городки стен заполнялись изнутри землей); но все равно остатки стен на валу были еще высоки - 12-15 метров.

Сильно переживая за своего очень тяжело раненого племянника ("Почему пошел у него на поводу?! - Разрешил Изяславу идти на бессмысленный приступ."), постоянно будучи в напряжении, - ему то и дело докладывали о происходящем, просили совета, помощи, указаний, - Всеволод Юрьевич за последние дни так устал-изнемог, что временами стал засыпать стоя, на ходу, - валился с ног в прямом смысле. Не замечал уже время: день - вечер - ночь; не ощущал вкус поедаемой пищи, не замечал вокруг природу... Он велел оставить его одного в своем шатре; прилег, чтобы отдохнуть-поспать, но (странно!) не мог... Закрыв глаза, полежал, - в голове какие-то слова, голоса, звуки; перед глазами - образы: виденные за день и не виденные. Раскрыл веки: солнце светило - через шатровую ткань виден был яркий круглый диск - в юго-западной стороне. ("Вечереет день.") Голова раскалывалась, ноги, руки дрожали мелко. Повернул кисть левой руки, приподнес близко к глазам палец с перстнем с большим фиолетово-сине-лазурным камнем в золотой оправе. Свет был не яркий, но достаточный для драгоценного камня (аметиста), чтобы ожить, заиграть тысячами огненно-цветными искорками. Всеволод впился глазами в этот живительно-целительный цвет чудодейственного камня, стал себя подстраивать под его... Успокоился. Голова прояснилась - мысли четкие, ясные: "Зело верно говорит Михаил - сам знаю! - что на войне должен быть единоначальник!.. То же самое должно быть и в государевом правлении. Только из-за того, что не стало единого великого князя на Руси, она распалась!.. Каким я мудрым, всезнающим должен быть! И не сделать ни одной ошибки; твердым стать, чтоб мочь доводить дела до конца, не уступив многочисленным советам и просьбам - всегда кому-то что-то не нравится, кто-то чем-то не доволен - всем не угодишь, и - не нужно!.. Каждый должен быть тем, кем должен быть! Делать то, что обязан делать!.. Я князь, который должен собрать куски земель, когда-то составлявших единую русскую землю - Русь!.. Хотя бы часть Руси восстановить - Великую Русь создать!.."

Уснул.

- Князь не велел к нему никого пускать...

- Что?! А ну, отойди и не смейте со мной!..

Голоса разбудили Всеволода. По басу-рокоту узнал Михаила Борисовича. Послышалась возня и громкий грозный (и удивленный) окрик-крик: