Он отхлебнул немного вина, прислушиваясь, как постреливают за каминным экраном выловленные из реки влажные дрова. Каждая секунда была для Кэмпион томительной. Наконец Лопес заговорил снова:

— Начнем с моего друга Кристофера Эретайна. Взгляд его был рассеянным. Он рассматривал печать словно какой-то давно забытый, малознакомый ему предмет.

— Говорили, что Кит Эретайн — самый красивый мужчина в Европе, думаю, так оно и было. К тому же он был настоящим повесой, острословом, поэтом, борцом и лучшим собеседником, которого я знал.

Лопес грустно вздохнул и продолжал рассказ, двигаясь к книжным полкам.

— Он обожал женщин, Кэмпион, хотя, думается мне, женщинам его любить было опасно.

Он дотянулся до верхней полки, покряхтел и достал книгу.

— Кит страдал чудесной формой безумия, не уверен, что даже смогу объяснить ее. По-моему, он не ведал страха, был слишком горд, слишком зол, никогда ни перед кем не склонял головы. Я иной раз думаю, не ненависть ли руководила им в его поисках любви.

Лопес улыбнулся своему предположению, снова сел и положил книгу на колени.

— У Кита Эретайна могло бы быть все, Кэмпион, абсолютно все. Он мог бы быть графом! Старый король предлагал ему графский титул, но Кит отмахнулся от него.

Он сделал паузу и отхлебнул еще вина. Кэмпион переспросила:

— Отмахнулся?

— Да, дорогая моя. Поймите, что король Иоанн был похож на сэра Гренвилла Кони. Ему нравились любовники-мужчины. По-моему, он влюбился в Кита, но тот об этом и слышать не желал. Ни в какую. Король предложил ему все, а взамен Кит подарил ему стихотворение. — Лопес заулыбался. — Опубликовано оно было анонимно, но все знали, что его автор — Кит Эретайн. Он даже хвастался этим! В этом стихотворении он назвал короля «шотландским чертополохом с бесполой колючкой».

Лопес засмеялся, радуясь, что и Кэмпион улыбнулась. А потом грустно произнес:

— И стихотворение было плохим, и замысел никудышным, и кончиться все это могло только одним, Кит оказался там, где были вы, — в Тауэре. Все говорили, что он обречен, что оскорбление было слишком серьезным и слишком публичным, чтобы оставить его неотмщенным, но мне удалось вызволить его.

— Правда?

Лопес сказал:

— Я был перед Китом в большом долгу, а король английский передо мной в маленьком. Я простил королю его долг, за это он отдал мне Кита Эретайна. Но было еще одно условие. Киту Эретайну запрещено было ступать на английскую землю.

Лопес взял лежавшую на коленях книгу.

— Тогда он перестал быть поэтом, если согласиться, что когда-то он им был, и сделался солдатом. Вот, — он протянул книгу, — это его.

Книга казалась какой-то странной, будто кожаный переплет был слишком велик для поэтических страниц. Кэмпион все поняла, когда открыла ее. Кто-то выдрал все страницы, оставив лишь две. Одна из них — с заглавием: «Стихотворения и пр. На несколько тем. Мистер Кристофер Эретайн». На другой странице была помещена гравюра в замысловатой рамке, изображавшая поэта. Рисунок был маленький, безжизненный, но художнику удалось передать высокомерную красоту. Это было гордое лицо человека, взиравшего на мир, который он собирался покорить.

Она перевернула первую страницу и увидела оборванные нити на переплете. Здесь была какая-то надпись, сделанная крупным стремительным почерком: «Дарю моему другу Мордехаю эту значительно улучшенную книгу. Кит. Кэмпион посмотрела на Лопеса:

— Он вырвал стихи?

— Да. И сжег. Вот в этом самом камине. Лопес усмехнулся, вспоминая происшедшее:

— Думаю, он знал, что никогда не сможет стать великим поэтом, поэтому решил вообще им не быть. Но я подозреваю, он не понимал, насколько он необыкновенный человек. Кит Эретайн, дорогая моя, это огромный талант, растраченный впустую.

Мордехай Лопес потягивал вино. Он глядел на печать, но когда поставил рюмку, то перевел взгляд на Кэмпион и произнес слова, которые почему-то не удивили ее, но все равно вывернули всю душу наизнанку:

— Он был к тому же вашим отцом.

Глава 24

Колокола на церкви Святой Девы Марии пробили одиннадцать. На противоположном берегу реки со стороны города, карабкавшегося вверх к огромному собору, эхом отозвались десятки других колоколов. Ворота Лондона запирали, большинство его жителей уже заснуло; утром они пробудятся, чтобы встретить новый день, такой же обычный, как и оставшийся позади. Но для Кэмпион все выглядело иначе. Ее словно выхватили из привычной обстановки. Оказывалось, что Мэттью Слайз, угрюмый пуританин, взваливший на нее груз гнева Господня, не был ей отцом. Ее отцом был поэт-неудачник, острослов, любовник, изгнанник. Кит Эретайн. Она перевернула страницу в разорванной книге и снова посмотрела на портрет. Она попыталась найти сходство между собой и этим надменным, властным обликом, но не смогла.

— Это мой отец?

— Да, — мягко подтвердил Лопес.

Ей казалось, будто она летит в черную бездну и будто в безотрадной мгле пытается взмахнуть крыльями, чтобы снова выбраться на свет. «Стихотворения и прочее. На несколько тем». Но какие? Какие «темы», какие замыслы руководили действиями ее настоящего отца?

— История эта началась очень давно, Кэмпион, еще в Италии. — Лопес прислонил голову к высокой спинке своего стула. — Там подняли восстание против моего народа. Не помню даже, с чего все началось, наверное, ребенок какого-нибудь христианина упал в речку и утонул, а толпа решила, что это мы, евреи, похитили малыша и принесли в жертву в синагоге. — Он улыбнулся. — Так частенько считали. На нас напали. Там был и ваш отец, совсем еще молодой человек, и, думаю, ему просто показалось забавнее драться против толпы, чем присоединиться к ней. Он спас жизнь мне, моей жене и дочери. Он дрался за нас, спас нас и оскорбился, когда я предложил ему вознаграждение. Но в конце концов я все-таки расплатился с ним. Я прослышал, что он в Тауэре, а я как раз одолжил королю Англии некоторую сумму. Так что я аннулировал долг короля Иоанна в обмен на жизнь вашего отца.

Когда я привез его в Голландию, у него ни гроша не было. Я предложил ему денег, он отказался, а потом заключил со мной сделку. Он возьмет деньги, а через год вернет с процентами. Все же, что он наживет сверх того, достанется ему.

Вспоминая это, Лопес улыбался.

— Это было в 1623 году. Он купил превосходный корабль, нанял людей, приобрел оружие и пустился в плавание сражаться с Испанией. Попросту говоря, стал пиратом. Правда, голландцы снабдили его какими-то документами, но эти бумаги едва ли помешали бы испанцам предать его медленной смерти. К счастью, до этого не дошло. Когда фортуна улыбалась вашему отцу, она улыбалась широко. — Лопес пригубил вина. — Нужно было видеть его возвращение. Он привел с собой еще два корабля, оба захваченные и оба доверху набитые испанским золотом. — Он покачал головой. — Таких денег я никогда не видел, никогда! Только два человека на свете когда-либо отбирали у испанцев больше, но никому это не было до такой степени безразлично, как вашему отцу. Он выплатил мне долг, взял немного денег себе и дал мне новое поручение. Я должен был устроить так, чтобы все остальные деньги достались вам. Это было целое состояние, Кэмпион, настоящее состояние.

Огонь угас за экраном, в комнате становилось прохладно. Однако ни Лопес, ни Кэмпион не пошевелились, чтобы подложить дров в догорающий камин. Кэмпион с замиранием сердца слушала, как чужой человек рассказывал ей, кто она такая.

Лопес поглаживал бородку.

— До того, как все это произошло, до того, как Кит сочинил стихотворение о короле Иоанне, он влюбился. Боже мой! Он был потрясен. Он писал мне, что нашел своего ангела и непременно женится. К тому времени я знал его уже шесть лет и считал, что он вообще не создан для брака. Через полгода он снова написал мне, что по-прежнему влюблен. Он писал, что это невинное, нежное и очень сильное создание. Он добавлял, что она очень очень красива. — Лопес вздохнул. — Думаю, так оно и было, ведь она была вашей матерью.