Замок находился в том обширном районе страны, где часть населения поддерживала одну сторону, а часть — другую. Одна деревня, предводительствуемая своим лордом, выступала за парламент, другая же, следуя за своим, — за короля. Большинство народу предпочло бы вообще ни во что не вмешиваться и спокойно обрабатывать свою землю, но война неумолимо надвигалась на графство.

Три крупные усадьбы укрепили для защиты парламента; один замок и еще одна усадьба выступили под знаменем короля, и все пять их гарнизонов совершали рейды за провизией. Ни та, ни другая стороны не трогали земель сэра Джорджа: парламентаристы, вероятно, все еще считали его своим, а роялисты надеялись, что он примкнет к ним.

Сэр Джордж не мог до бесконечности лавировать между двух огней. Его зять, граф Флит, вместе с женой побывал у него в ноябре и потребовал объяснить позицию. Сэр Джордж дал понять, что никого не поддерживает, но сидевшая на другом конце огромного обеденного стола леди Маргарет гордо заявила, что замок Лэзен на стороне короля.

Ее дочь Анна пришла в ужас.

— Это невозможно, мама!

— Почему же нет? Ты ждешь, что я восстану против своего короля? Флиты, возможно, так и поступят, но не Лэзендеры, нет уж.

Граф Флит был огорчен:

— Жаль, очень жаль.

— Конечно жаль, Флит. Мне совершенно не хочется смотреть, как муж моей дочери лишится головы. Неприятно умирать на Тауэр-Хилле.

Сэр Джордж поспешно сказал, что вряд ли кого-то будут казнить на Тауэр-Хилле. Времена теперь не те, люди проповедуют умеренность и, без сомнения, смогут найти компромисс, но леди Маргарет была непреклонна:

— Повстанцы есть повстанцы и должны быть казнены. Анна, графиня Флит, смотрела на мать широко открытыми глазами.

— Я тоже одна из повстанцев, мама?

— Надеюсь, топор окажется острым. Передай масло, Кэмпион. Джордж, у тебя рукав в подливке.

На этом тему закрыли. Удрученные Флиты уезжали на другой день, обещав наведаться к Рождеству. Война портила отношения в семье. Но, несмотря на войну, то были счастливые дни для Кэмпион. Впервые в жизни она одевалась в платья, которые были задуманы для того, чтобы наряжаться, а не скрывать принадлежность к женскому полу. Когда-то леди Маргарет была страстной портнихой — теперь в замке эта обязанность была благоразумно вюзложена на двух швей. Были отперты старые сундуки, и Кэмпион разодели в атлас, муслин, кружева и шелка. Ее новые платья отличались мягкими и плавными линиями; юбки были с разрезами, чтобы показать нижние юбки, а на талии они туго затягивались. Воротник с глубоким вырезом были отделаны кружевами или атласом. И, хотя носить эти платья полагалось, набросив шаль, они сначала казались Кэмпион столь нескромными, что вызывали смущение. Леди Маргарет ничего не желала слушать.

— В чем дело? Кэмпион указала на вырез.

— Как-то странно.

— Странно? Ничуть. — Она потянула за ромбовидный бархатный корсаж, туго облегавший талию Кэмпион. — Ты такая худенькая, дорогая! А теперь покажи мне голубое.

Голубое платье Кэмпион любила больше всего. Оно было того же цвета, что и накидка, которую подарил Тоби. Примерка была долгой, но ждать стоило.

Очень низкий квадратный вырез, отделанный белым шелком, холодил ей грудь. Рукава тоже были из белого шелка, но у запястья и на плечах крепились голубые ленты. Так что при движении рукава создавали какое-то бело-голубое сияние над тремя рядами кружевных манжет. Юбка была разрезана посредине и забрана назад, чтобы продемонстрировать длинную белую атласную нижнюю юбку. Даже скупая на комплименты леди Маргарет в восхищении прищелкнула языком:

— Ты очень красива, дорогая. Просто очень. Волосы у Кэмпион были длинные, светло-золотистые, цвета пшеницы за две недели до сбора урожая. Мать заставляла безжалостно зачесывать их назад и туго затягивать косы в пучок, который можно было скрыть пуританским чепцом. Каждый месяц в Уэрлаттоне Кэмпион вместе со служанками усаживалась на кухне, и Гудвайф подравнивала всем волосы, корная длинными ножницами по прямой линии. Этим и исчерпывался опыт Кэмпион в области причесок. Кэролайн Лэзендер, младшая сестра Тоби и третья выжившая из семи детей леди Маргарет, взялась поправить положение. У самой Кэролайн были темные длинные волосы. И у Кэмпион сложилось впечатление, что шестнадцатилетняя девушка может полжизни провести за их завивкой и укладкой. Кэролайн пришла в восторг, получив в свое распоряжение еще одну голову.

— Обязательно должны быть локоны.

— Локоны? — переспросила Кэмпион.

Кэролайн появилась с подносом, заваленным ножницами, щипцами, горой бледно-голубых лент и странными приспособлениями, которые нужно было нагревать.

— Сейчас у всех локоны. Абсолютно у всех, — это было сказано тоном, не допускающим возражений. Значит, будут локоны.

Итак, у нее появились локоны. Несколько дней Кэмпион видела свое непривычное отражение в зеркале или темном окне и не узнавала себя. Вместо скромной пуританки, одетой так, чтобы скрыть женские прелести, она видела настоящую обольстительницу. Мягкие линии платья, обнаженные плечи, длинная шея, золотистые кудри, выбившиеся из-под серебряной сетки на волосах. На груди висела печать, а пальцы были украшены кольцами, которые одолжила ей леди Маргарет. В тот вечер, когда она впервые появилась во всем своем великолепии, сэр Джордж изобразил удивление и попросил, чтобы его представили. Кэмпион засмеялась, сделала реверанс и пожалела, что Тоби нет поблизости.

Дни она проводила вместе с леди Маргарет, участвуя во всех ее затеях, а каждый вечер перед трапезой читала вслух своей хозяйке. Голос у нее был красивый, и читала она хорошо, хотя поначалу иной раз содержание ее шокировало. Она даже не подозревала о существовании подобных книг, равно как и о том, что леди Маргарет специально выбирала их для нее. Леди Маргарет особенно нравилась поэзия, и как-то вечером Кэмпион вдруг замолчала и покраснела. Леди Маргарет нахмурилась.

— Что, черт возьми, происходит, дитя?

— Это грубо.

— Боже всемогущий! Джон Донн был членом Святого ордена, настоятелем собора Святого Павла. В молодости мы все его хорошо знали. — Леди Маргарет воздержалась от упоминания о том, что в юности, прежде чем стать священником, Джон Донн отличался на редкость буйным нравом.

— Он умер?

— Увы, да. Читай дальше!

Кэмпион продолжала, несмотря на смущение;

Рукам блуждать дай волю, без стесненья,

Вперед, назад, кругом, во все владенья…

Моя Америка! Моя земля!

Здесь я один на троне короля.

Она снова покраснела, дойдя до последних строк строфы:

Чтоб дать пример, вот я уже раздет…

Укроешься ты мною или нет?[4]

Глядя в окно, Леди Маргарет улыбнулась:

— Очень мило, дорогая. Ты продекламировала вполне сносно. — Она вздохнула. — Милый Джон. Он принадлежал к числу тех мужчин, которые не снимают ботинок.

— Которые что, леди Маргарет?

— Ничего, дорогая. О некоторых вещах молодым говорить не следует.

Впрочем, леди Маргарет знала, что ее компаньонка не столь уж молода. Кэмпион исполнился двадцать один год.

К этой поре большинство ее ровесниц уже давно замужем а она до сих пор невинна. Правда, леди Маргарет усердно просвещала ее, пробуждала сознание и — не без удовольствия — напичкивала разнообразными сведениями.

В замке все время царило оживление и нескончаемое веселье. Леди Мадэгарет приобщала Кэмпион к военным приготовлениям. Следом за фортификационными работами начались занятия по стрельбе из мушкетона. Однажды ноябрьским утром, когда Кэмпион установила мишень, леди Маргарет помахала ей листком бумаги:

— Новое письмо от Тоби. Не беспокойся, для тебя тоже есть.

Кэмпион увидела, что во дворе замка почтальона угощают элем.

Почтальоны тех лет не отличались расторопностью. Особенно если путь был неблизкий и ради депеши приходилось делать изрядный крюк. Тогда на доставку уходило несколько недель. Римский нос леди Маргарет склонился к посланию.