— Что скажешь, Кэмпион?

— Замечательно. Очень красиво.

— Так значит, врать ты тоже научилась? Кэмпион заразительно засмеялась:

— По-моему, очень красиво. Леди Маргарет была довольна.

— Думаю, у нас будут прекрасные отношения. Мы тебя отшлифуем, дитя, а потом спровадим к Тоби в Оксфорд. Пошли.

Она властно повела за собой Кэмпион по длинной галерее мимо проказливых божеств, отдававших дань восхищения стройной Диане.

— По-моему, Тоби очень умно поступил, что прикончил ради тебя человека. Джордж ради меня никогда не убивал. Как только он вернется, я от него этого потребую. Я буду ждать, пока вся дорога от Лэзена до Шефтсбери не будет усыпана трупами поклонников. Идем, дитя, не теряй времени. И расправь плечи, ты же в Лэзене, а не в Уэрлаттоне. Спать ты будешь вон в той комнате, рядом с моей спальней. Это комната Кэролайн, младшей сестры Тоби. Ей уже шестнадцать и пора бы замуж. Что у тебя на ногах? Стук как у ломовой лошади. Боже милостивый, дитя, и это у вас называется туфлями? Немедленно сними, я велю их сжечь. А почему ты смеешься? Ты что решила, что ты здесь для того, чтобы развлекаться?

Именно так. Ведь ей все же удалось добраться до Лэзена, и теперь Кэмпион снова была счастлива.

Сэр Гренвилл Кони еще не забыл, с каким ужасом он выслушал известие о смерти верного Гримметта. Мертв! А девчонка сбежала, ее освободил кто-то, вероятно, тот, кто убил слугу сэра Гренвилла. Услышав новость, адвокат взвыл от ярости, а через несколько часов в его обширном животе начались боли. Боль была похожа на огромную змею, которая поднималась и опускалась кольцами внутри него, раздирая его отравленными клыками. И диета из козьего молока и голубятины, предписанная доктором Чэндлером, ни капельки ее не облегчала.

На этом плохие известия не кончились. Его вызвали с заседания в палате общин. Там шли бесконечные дебаты о том, вносить ли поправки в существующий порядок обращения с захваченной у роялистов собственностью. Сэр Гренвилл знал, что никаких изменений внесено не будет — уж он об этом позаботится, но важно было создать у разговорчивых дурачков впечатление, будто их самодовольная болтовня, имеет какой-то вес в государственных комитетах. У дверей Вестминстер-Холла его ждал секретарь.

— Сэр Гренвилл!

— В чем дело?

— Вот. От Коттдженса.

Сэр Гренвилл выхватил письмо. Секретарь его уже распечатал, прочитал и счел необходимым немедленно доставить в Вестминстер. Сэр Гренвилл прочитал его раз, другой, потом будто зарычал, Рычание сменилось руганью.

— Скотина. Вонючая еврейская скотина! Джулиус Коттдженс был купцом на амстердамской бирже, занимался одеждой и изысканными пряностями; с избранными же клиентами он торговал еще одним товаром — информацией. За частным образом собранные сведения Коттдженс брал высокую плату, но на это шли, потому что в мире необыкновенных слухов он был точен и надежен. Джулиус Коттдженс был гениальным слушателем, человеком, внешне благоразумным, но наделенным неудержимым любопытством и феноменальной памятью. Однако новость, которую он только что сообщил сэру Гренвиллу Кони, не потребовала от него проявления ни одного из этих качеств. Сэр Гренвилл давно уже пользовался услугами Коттдженса, и перед голландцем была поставлена долгосрочная задача сообщать сэру Гренвиллу любые сведения о Мордехае Лопесе, какими бы банальными они ни казались. Два года ничего не было, а теперь вот. Лопес вернулся в Амстердам. Еврей вновь зажил в своем старом шикарном доме, а его корабль «Уондерер» стоял у причала в Амстердаме. Из Венеции он привез десять сундуков имущества, сообщал Коттдженс, и не было никаких признаков, что в ближайшее время он собирается двигаться дальше. С «Уондерера» сняли мачты и поставили на капитальный ремонт.

Сэр Гренвилл Кони отвел секретаря в тихий уголок у старой башни Джуэл. «Почему? Почему? Ну, почему эта еврейская скотина заявилась именно сейчас?» Сэр Гренвилл повернулся спиной к нищему, который волочил по траве свои искалеченные ноги. Он якобы был ранен, сражаясь за парламент.

Боже милостивый! Только этого сейчас сэру Гренвиллу и не хватало. Сначала девчонка исчезает в озаренной пожаром лондонской ночи, Гримметт, верный Гримметт убит, а теперь еще и это! Вдобавок ко всему этот жирный индюк Скэммелл не успел даже уложить сучку в постель прежде, чем она смылась. Хорошо хоть свидетельство о браке не пострадало в уцелевшем кирпичном доме Скэммелла, а оно сохраняло силу, пока не было доказано обратное. Единственное удовольствие, которое сэр Гренвилл получил от всего происшествия, — это вид скорчившегося Скэммелла, когда его как следует отчитывали.

А теперь еще и это! Лопес приехал на север, в Амстердам. Сэр Гренвилл пнул нищего, который потянул адвоката за камзол, потом пнул его еще раз.

— Он все знает, Джон! Он все знает! Секретарь пожал плечами.

— Вы так думаете, сэр Гренвилл?

— Конечно! Иначе какого же черта он объявился? Девчонка, должно быть, успела ему сообщить. Проклятие! Печать у нее, Джон. Печать у нее!

Он шагал взад и вперед по траве, но при последних словах остановился и осуждающе ткнул пальцем в секретаря, будто виноват был именно Джон Морз.

Секретарь говорил все так же мягко.

— Нам это неизвестно, сэр.

— Нам неизвестно, будет ли второе пришествие! Конечно, он знает! Иначе, зачем он приперся? — Сэр Гренвилл зажмурил свои выпученные глаза. — Черт побери! Черт побери! Черт побери! Она все время была у нее! Все время! Она провела меня! Черт побери!

Он зарычал, потом будто застыл.

Когда сэр Гренвилл снова зашевелился, он уже вполне овладел собой. Морз привык к таким метаморфозам. Гнев прошел, настало время спокойно принимать решения.

— Кто из наших людей может узнать девчонку? Морз задумался:

— Я сам, сэр. Гребцы.

Сэр Гренвилл щелкнул пальцами:

— Гребцы. Кто из них лучший?

— Тейлор, сэр Гренвилл.

— Отправь Тейлора в Амстердам. И с ним двух наших охранников. Если заметят, как девчонка пробирается в дом к еврею, пусть хватают ее. Каждому по сотне фунтов, если сумеют.

Секретарь поднял брови, но ничего не сказал. На миг сэр Гренвилл затих.

— Ее нужно найти, Джон. Нужно. Кто у нас в Уэрлаттоне?

— Дэвис, сэр.

Сэр Гренвилл отослал одного из стражников в Уэрлаттон, чтобы проследить, достаточно ли усердно Скэммелл перерывает дом в поисках печати.

— Пошли записку Дэвису. Или он не умеет читать?

— Не умеет, сэр Гренвилл.

— Черт. Пошли посыльного. Двадцать фунтов тому, кто обнаружит девчонку.

— В Уэрлаттоне, сэр? Морз был удивлен.

— Не строй из себя большего дурака, чем на самом деле. Кроме Уэрлаттона, она ничего не знает. Где ей еще обзавестись друзьями, которые могут спасти ее? — Сэр Гренвилл думал стремительно. — Лопес может послать к ней своих людей, а не ждать, пока она сама проделает весь путь. Я хочу, чтобы ее нашли. Я заплачу двадцать фунтов тому, кто ее увидит, понятно? Пусть слуги Скэммелла тоже ищут, только найди ее! Найди!

Сэр Гренвилл понимал, что это нелепо, но ничего другого не приходило в голову. Он всегда знал, что этот час настанет, час сбора печатей, и не собирался проигрывать неизбежное сражение.

Печатей было четыре: Матфея, Марка, Луки и Иоанна. Важно было собрать вместе любые три из них. Какие именно не имело — значения. Три печати давали право контроля над Договором, и победа доставалась тому, кто первым предъявит их.

Обо всем этом он думал, возвращаясь в палату общин. Впрочем, он думал об этом все годы с тех пор, как был заключен Договор, и старался, чтобы никакие пертурбации, связанные с печатями, не застали его врасплох.

Ясно было, по крайней мере, одно: Лопесу никогда не наложить лапу на печать святого Марка. Она была у Кони, и он бдительно стерег ее. Святой Марк был в безопасности.

С другой стороны, сэр Гренвилл знал, что ему никогда не завладеть печатью святого Луки. Она была у Лопеса, и еврей охранял ее как зеницу ока.

Таким образом, оставались две печати. Печать святого Матфея — в этом он уже не сомневался — была в руках Доркас Слайз. Если она попадет к Лопесу, тот может почти наверняка торжествовать победу. От этой мысли становилось больно.