Я вскинул бинокль и стал осматривать видимую часть посёлка, которая практически и была окраиной Грозного. Отсюда была видна лишь часть частного сектора, какие-то двухэтажные каменные здания, полуразрушенная промышленная зона с большими шарообразными цистернами. Мы уже знали, что там хранится аммиак и туда было запрещено стрелять. Недалеко виднелся участок железной дороги, неширокая река Сунжа и большое поле тянулось до самой окраины Алхан-Калы, покрытое большими участками кустарников. На противоположном его конце виднелся Алхан-Юрт всё ещё не занятый 15 полком.

Основные налёты артиллерией закончились и по населённому пункту вёлся беспокоющий огонь. Чуть в стороне низко с не передаваемо приятным для моего слуха звуком пролетали снаряды и разрывались среди домов, следом за ними с коротким свистом и резким звуком рвались мины. Но всё это было в основном в другой части посёлка, не наблюдаемой из-за выступающего вперёд края крутого холма.

Моё желание пройти вдоль обрыва ещё дальше совпало с решением Тимохина и после небольшой подготовки мы, полусогнувшись и рассыпавшись в цепь, начали перемещаться вдоль обрыва. Продвинувшись по обрыву метров пятьсот-шестьсот, мы залегли на краю, с интересом разглядывая открывшуюся панораму. Весь посёлок сверху был как на ладони. Окраина его начиналась прямо под нами в ста метрах и на протяжении триста метров от нас, вправо и влево тянулся частный сектор, который разрезала железная дорога и река Сунжа. Над частным сектором возвышалось трёхэтажное здание школы, как мы уже определили по карте, рядом с ним располагались двухэтажные жилые здания, переходящие в небольшой микрорайон, но уже четырёхэтажных "хрущовок" из красного кирпича. Над всем этим гордо подымались громадные корпуса ТЭЦ и три её большие, кирпичные трубы. Штаб боевиков, который мы обстреливали два дня назад как раз и располагался на её территории. Чуть в стороне и ближе к нам виднелось большое и высокое здание, этажей так в шестнадцать, мукомольного завода. И всё это плавало в сизом дыму от горевших зданий, от разрывов снарядов и мин, а также в красной кирпичной пыли от попаданий снарядов в "хрущёвки" Картина впечатляла и радовала. Я не мог найти не одного дома куда бы не попал снаряд или мина, а в бинокль можно было рассмотреть и более мелкие детали: развороченные стены, выброшенный домашний скарб из домов разрывами, брошенная и бродящая по улочкам и переулкам частного сектора мелкая домашняя живность, которая шарахалась от каждого близкого разрыва. То в одном месте, то в другом внезапно высоко в воздух подымались дымы от разрывов снарядов или появлялись более светлые и круглые разрывы мин. Очень часто из этих разрывов вылетали обломки зданий, заборов и сараев. Мы находились как раз под самой низкой точкой траектории полёта снарядов и их звук будоражил мою душу артиллериста. Рядом со мной расположился начальник клуба, которого мы взяли с собой, чтобы он снимал всё на видеокамеру, правее расположились мои разведчики Попов и Сашка Шараборин, которые тоже с интересом разглядывали окраину Грозного.

Невысоко над нами тонко свистнула пуля, следом вторая. Значит нас уже засекли, а ещё через минуту радостно завопил разведчик: – Вижу, вижу! Я засёк снайпера в школе, – и стал энергично тыкать рукой в сторону красного, кирпичного здания. Все стали пристально вглядываться в здание, а я вновь вскинул бинокль и уже вооружённым взглядом мог рассматривать детали фасада и проёмы разбитых окон, а также и самих боевиков, которые перемещались внутри здания от окна к окну. Я подозвал Шароборина с радиостанцией и выхватил у него из рук микрофон, одновременно доставая из внутреннего кармана бушлата обрывок карты. Развернув его, нашёл на нём школу:

– "Самара, Я Лесник 53", Монреаль 9, точно пять. – Продиктовал я координаты по "Зоопарку", – один снаряд дымовым – Огонь!

Пока дивизион наводил орудия, разведчики в азарте лупили по зданию из автоматов и пулемётов, но дальность была достаточно велика и, осознав что эффекта от такой стрельбы мало, постепенно прекратили стрелять, а послали одного из солдат за танком.

Дымовой снаряд лёг далеко влево от школы, перед четырёхэтажками и задымил белым дымом всё вокруг домов.

Я прикинул на глазок и подал корректуру на огневую позицию: – "Самара, Я Лесник 53" правее 0-50, дальше двести – Огонь!

В ожидании второго дымового снаряда в бинокль стал рассматривать частный сектор посёлка слева от нас и внезапно увидел замаскированный, бетонный дот с чернеющей амбразурой. Я приподнялся над канавой, в которой мы расположились и стал махать зажатой в руке картой в ту сторону: – Внимание – слева дот, под тремя тёмными ёлками.

Руку дёрнуло и у самой головы противно свистнуло, я стремительно упал и, боясь увидеть кровь, медленно перевёл свой взгляд на руку. Посередине обрывка карты, на самом верху светилось пулевое отверстие.

– Ни хрена себе, Сашка, Попов смотрите, куда снайпер попал, – я радостно, словно дурачок, совал своим солдатам чуть ли не под нос обрывок карты и веселился, потом стал показывать начальнику клуба, но в этот момент Шароборин крикнул.

– Товарищ подполковник, "Самара" – Выстрел, – услышав звук высоко пролетающего снаряда, удивился. Но удивился ещё больше, когда увидел далеко впереди разрыв дымового снаряда и гораздо правее школы.

– Чёрт побери, что дивизион опять что ли ошибся? – В досаде я выругался. Но измерив в бинокль первое отклонение, прикусил язык – ошибся я. Нужно было только довернуть вправо 0-15 и всё, а я сгоряча долбанул вправо 0-50, да ещё дальше двести.

Через пять минут на исправленных установках дивизион подручной батареей дал четыре выстрела и с удовлетворением увидел четыре разрыва, поднявшиеся в школьном парке. Я подал новую команду и стал ждать её результатов. Но к этому времени обстановка для нас несколько усложнилась. Теперь к снайперше из школы, присоединился ещё один, но вычислить его не удавалось и они вдвоём гвоздили по нашей группе. Рядом лежащий начальник клуба на своей видеокамере дал максимальное увеличение и сунул её мне: – Смотрите, товарищ подполковник.

Блин, фиговина маленькая, а увеличение даёт классное, я как будто с расстояния в сто метров рассматривал школу: вот прошлась хорошая очередь из нашего пулемёта по шиферной крыше и в разные стороны полетели осколки шифера, а вот мигнула вспышка ответного выстрела в верхнем углу окна – Чёрт, хорошо видно.

Я с сожалением отдал обратно Серёге камеру и вновь схватил бинокль, услышав Шароборина – "Самара – Залп".

Классно! Снаряды рванули кучно прямо за зданием школы и от взрывной волны сорвало часть шиферной крыши, сбросив её на нашу сторону.

Уменьшил дальность ещё на пятьдесят метров и с досадой ударил кулаком по земле – четыре разрыва взметнули землю в тридцати метрах сбоку от здания и лишь посекли осколками кирпичную стену и деревья школьного парка.

– "Самара", левее 0-02 – Огонь, чёрт побери! – Обиженно прокричал я в микрофон и в бессилье развёл руками, опять увидев разрывы в школьном дворе.

В это время на обрыве появился танк и Тимохин сам лично нырнул в башню на место наводчика. Все затаили дыхание; танк немного поводил из стороны в сторону стволом и внезапно выстрелил. Угол двухэтажного каменного дома, стоявший рядом со школой вспух большим облаком штукатурной пыли. В разные стороны полетели мелкие обломки кирпича и более крупные от стены. Танк довернул чуть вправо и выстрелил во второй раз и теперь ещё больший, но уже красноватого цвета, шар вспух прямо в центре переднего фасада здания школы. Даже на таком расстоянии был слышен свист разлетающихся осколков, а когда вокруг школы, в непосредственной близости, поднялись разрывы четырёх снарядов второго дивизиона, стало ясно, что сейчас у боевиков одна мысль – как бы спасти свою шкуру. Тимохин ещё дал пару выстрелов по школе и прекратил огонь, а я уже дивизионом дал туда 24 снаряда и мне тоже стало не интересно. Оттуда, по крайней мере, до следующего утра больше никто не выстрелит.

Не сговариваясь мы все стали смещаться влево прикрывая друг-друга автоматным огнём и всё дальше отдаляясь от своих. Теперь я вторым дивизионом наносил удар впереди себя и тут же перемещался туда, а огонь артиллерии переносил дальше. Удивительно, но второй дивизион сегодня работал точно, быстро, чётко – я только радовался такой работе.