– Каюмов, иди сюда. Этот солдат с твоей батареи?

Старший офицер батареи неторопливо подошёл к ПРП, глянул на контрактника и отрицательно качнул головой: – Не… а, я его не знаю.

Солдат дёрнулся из люка, но я стремительно развернувшись успел ударить прикладом автомата того в плечо. От сильного и неожиданного удара нерусский вылетел из люка и слетел с машины. Я мгновенно выскочил из своего люка, потеряв при этом шапку и передёрнув затвор автомата, спрыгнул с машины прямо на лазутчика, завалив его в грязь.

– Колись сука. Кто тебя послал? С какой задачей? Откуда шёл? Говори сволочь – пристрелю. – Заорал я на него, приставив автомат к его голове.

– Я свой, я свой. Не надо стрелять…, – гримаса сильного испуга исказила лицо небритого мужика. Он вскинул глаза на меня, но увидев мой жёсткий взгляд, отшатнул и истошно заревел, – я свой, я свой. Я с батареи.

Обильные слёзы тридцатилетнего мужика потекли по грязным щекам, оставляя светлые дорожки на лице. Я чуть отвёл ствол от головы стоявшего на коленях мужика и вопросительно посмотрел на Каюмова.

– Каюмов, так он твой или не твой в конце-концов?

Старший офицер ещё раз глянул на задержанного и решительно произнёс: – Нет – это не мой. Что я своих солдат не знаю? – Уже почти обиженно произнёс он.

Я чуть довернул ствол и выстрелил у нерусского над ухом и заорал на него страшным голосом: – Тебе конец, душара. Если сейчас не скажешь кто твой полевой командир – я тебе пулю в башку вгоню.

– Товарищ подполковник, я всё вам скажу, только больше не стреляйте…, – взвизгнул от страха подозреваемый.

– Ну вот, другой разговор. Говори, только смотри не ври, – уже другим тоном произнёс я, обрадованный, что мой психологический прессинг так быстро сработал.

Я победно взглянул на собравшихся вокруг меня офицеров, солдат и довольный произнёс: – Учитесь пионеры, пока я живой…

– Борис Геннадьевич, что тут происходит? – Из-за моей спины появился командир, со своими телохранителями Нуриком и Тимуром.

Я слегка пнул ногой стоявшего на коленях и продолжавшего безутешно рыдать духа: – Вот, товарищ полковник, боевика словил. Что интересно – всё знает. Знает командование миномётной батареи, знает другие данные. А сейчас был готов перейти наш передний край, но я его разоблачил, "расколол" и он теперь готов всё рассказать.

Командир со всё возрастающим удивлением смотрел то на меня, то на задержанного, но молчал, только переминался с ноги на ногу.

Я снисходительно пнул боевика ногой: – Говори, кто твой командир и с какой целью ты оказался на командном пункте?

Задержанный уже не ревел, а лишь всхлипывал, размазывая слёзы и сопли по лицу: – Старший лейтенант Каюмов и я без разрешения ездил к своему земляку…

Я с досады крякнул и с силой ударил его по голове, вновь мгновенно заведясь: – Да ты что, шутить тут вздумал? А ну снимай бушлат. Я сейчас тебе сначала ногу прострелю, чтобы тебе мозги прочистить.

Боевик снова зарыдал и стал послушно стаскивать с себя бушлат. Скинув его с плеч, он залепетал что то по нерусски и совсем потерял контроль над собой. Допрашивать его в этом состоянии было невозможно. Мы топтались вокруг него, пережидая приступ истерики. А я решил про себя: как только он более-менее успокоится связать и отправить его к особистам. Пусть там с ним разбираются.

Из-за машин появился командир миномётной батареи и направился к нам.

– Мустаев, тут душара твоим солдатом прикидывается и прекрасно тебя знает, да и твоего СОБа. Как это тебе?

Миномётчик раздвинул собравшихся и глянул на продолжавшего всхлипывать задержанного, который смирился с судьбой и обречённо держал руки на затылке.

– Да это мой контрактник. Неделю назад с пополнением прибыл…

– Как твой солдат? Да ты на его рожу посмотри, он и по-русски еле говорит, а Каюмов вообще не признаёт его. Как это всё понимать? – Мы все с удивлением смотрели на Мустаева, даже задержанный из под локтя с надеждой смотрел на командира батареи.

– Да мой это солдат… Прибыл с пополнением из Тюменской области. Недавно из Грузии приехал, поэтому и плохо по-русски разговаривает.

Каюмов присел перед солдатом на корточки и в полной тишине с минуту рассматривал того, потом выпрямился и забурчал: – Что, я всех солдат что ли должен сразу запоминать. Чёрт его знает – может и наш. Петька, иди сюда.

С высотки мигом слетел разбитной солдат и, глянув на зарёванного нерусского, подтвердил: – Да наш это, товарищ старший лейтенант. Наш…

Я кинул грузину бушлат и накинулся с руганью на миномётчиков: – Каюмов, Мустаев, да вы что тут охренели? Я из-за вас чуть не застрелил своего, чуть грех на душу не взял. Мустаев, что тут у тебя за порядки: солдат запросто уходит в самоволку с огневой позиции, да ещё без оружия. Где, вот, его автомат?

– Нет у него автомата, и ещё у тринадцати солдат их нет, – пробурчал недовольно командир батареи.

Командир полка, я и остальные, сгрудившиеся вокруг нас, с удивлением воззрились на комбата, а Сергеев и я почти синхронно воскликнули: – Как нет? А где они?

Ясного ответа мы не получили: лишь из сумбурного и путанного ответа Мустаева и Каюмова поняли одно – начальник службы РАВ не выдал оружие увольняемых, которое Мустаев сдал на склад.

– Товарищ старший лейтенант, оружие получить и в шестнадцать часов доложить. А этого балбеса наказать, чтобы знал, как в военное время в самоволку ходить.

Зарёванному, но счастливому солдату сразу же вручили в руки лопату и поставили на отрывку траншеи, откуда яростно полетели комья земли. Иной раз показывалась голова и глаза нерусского пристально следили за мной, но стоило только мне глянуть в его сторону, как она пропадала из виду и оттуда начинали вылетать новые, щедрые порции мокрой земли.

До обеда находились на КНП второй роты, обеспечивая выход второго батальона 245 полка на новые позиции. После чего заехали в гости к командиру нашего арт. полка, погостили чуть-чуть и убыли к себе. Даже не обедая, умчался во второй дивизион, быстро помылся в бане прохладной водой, постирал форму и вместе с Чикиным убыл на совещание. Только успел расположиться на своём месте, как в палатку ворвался разъярённый командир полка и затащил за собой двух пьяных сапёров, которых тут же здорово отрепал и вышвырнул из ЦБУ и также разгорячено провёл совещание. Причина нездорового возбуждения командира выяснилась после совещания. Сегодня, когда мы обеспечивали со своего направления выдвижения второго батальона, в том районе заместитель командира 245 полка со своей группой попал в засаду и погиб. А он был одним из близких друзей нашего зама – подполковника Тимохина. Вчера полковник Ткач и его зам приезжали к нам в гости, а сегодня он погиб. 15 полк при штурме моста на перекрёстке дорог у Алхан-Юрта потерял убитыми 15 человек и 43 было ранено. Подорвался на фугасе во время атаки и танк нашего полка. Взрыв был такой сильный, что от танка, кроме башни и решётки над двигателем, ничего не осталось. А через полчаса миномётным обстрелом накрыло ещё нескольких наших танкистов: они после атаки загружали боеприпасы в танк и от разрыва нескольких мин были тяжело ранены 2 солдата и офицер – командир взвода. Командир танкового батальона, когда прибыл на место взрыва танка, от трёх человек экипажа в цинк из патронов сумел собрать лишь несколько фрагментов – большой палец чей-то руки, часть затылочной кости и ещё несколько обрывков. Хоть смерть была мгновенной. Вася Фоменко похоронил эти остатки там же у моста.

Вечером к себе вызвал командир полка, тут сидел Тимохин, начальник разведки полка Шадура. Молча налили мне стакан водки, также молча дождались, когда я её выпью.

– Борис Геннадьевич, давай отомстим за смерть зама полковника Ткач и за наших ребят-танкистов. – Командир взял с моих колен мою карту и стал её рассматривать, – вот смотри, здесь он и погиб – Солёная балка называется. Давай туда, куда-нибудь долбанём.

Я взял из рук командира карту, прикинул, где там могли располагаться позиции боевиков, потом определил цели около Алхан-Юрта и передал координаты целей и порядок их поражения, а через пять минут мы встали с водкой в руке, услышав слитные залпы дивизионов. Сто снарядов ушли в Солёную балку и сто в центр Алхан-Юрта, где держались боевики.