— Лачуги… Плюс огромное количество недвижимости, — заметил Бишоп.

— Хорошо, но главным образом это ничего не стоящая собственность. Заброшенные здания, оставленные предприятия, и немного земли. Какой прок от обладания всем этим? Особенно если ты ничего не делаешь, чтобы привести всю эту собственность в порядок?

— Хотел бы я знать.

Холлис, нахмурившись, посмотрела на Бишопа, а затем перевела глаза на Демарко.

— Ты не знаешь, зачем ему нужна земля?

— Нет.

— Его правая рука и не знает? — в ее тоне явственно слышался сарказм.

Демарко проигнорировал колкость.

— Да. Его правая рука не имеет ни малейшего представления. Сэмюель ведет себя скрытно. Очень скрытно. Он никому не доверяет свои мысли, насколько я знаю — возможно, за исключением только Рут Хардин, которая была с ним дольше, чем кто-либо еще. И, как сказал Бишоп, он не читается как экстрасенс, и пока мы не нашли экстрасенса, который может прочитать его. Хотя бы частично.

— Включая тебя?

— Включая меня.

Руби задержалась в душе так надолго, насколько осмелилась, используя специальное мыло, которое принесла мама. Оно пахло розами так приторно, что ее тошнота стала еще сильней, пока она намыливала себя от головы до кончиков пальцев ног. А потом просто стояла под струями горячей воды.

Ритуал.

Она ненавидела Ритуал.

Но две другие девочки любили, Руби знала это. Эмми и Тереза. Она видела это в их распахнутых ошеломленных глазах и вспыхнувших щеках. Она слышала это в возбужденном взволнованном хихиканье.

Они были в стадии Становления, и это восхищало их.

Отец восхищал их.

Но Руби и Брук знали правду, и то, что они знали заставляло их дрожать.

И стоя в душе и думая о предстоящем Ритуале — она уже дрожала, в ее желудке поднималось ощущение отвратительного холодного ужаса, и Руби была не уверена, как долго сможет притворяться. Она даже не была полностью уверена, что Отец верит в ее притворство, за исключением…

Казалось, он получает то, что хочет от нее. То, что ему нужно. Он казался довольным. Возможно, поэтому у нее получалось заставить Отца видеть то, чего не было. Она позволяла себе надеяться, что это — правда. Что даже его можно заставить видеть то, что она хочет, верить в то, во что она хочет, чтобы он верил…

Может быть.

И если она может делать это…

— Руби, поторапливайся! Ты опоздаешь.

Она неохотно выключила воду, вышла из душа и начала вытираться полотенцем. И в тот момент, когда Руби стояла на коврике с мокрыми спутанными волосами, до нее дошло, что же она сделала.

Она отослала Лекси.

Она отослала Лекси к не члену церкви.

Что если Отец видит это? Что если он знает?

Что я наделала?

— Руби??

Все, что она сейчас могла сделать — это сильней сконцентрироваться и изо всех сил стараться, чтобы щит, который она воздвигла вокруг себя, стал еще прочнее. Прочнее, чем когда-либо раньше, даже когда она наблюдала за смертью Брук. Ее голова начала бешено пульсировать, и она чувствовала, как стучит ее сердце, сначала бешено, а затем, постепенно замедляясь, становясь все более спокойным — она вновь обретала контроль над собой.

Он не может знать, куда я отправила Лекси. Не может.

— Руби!

Она чувствовала, что ее пальцы слегка онемели, но Руби торопливо вытерлась полотенцем и обернула его вокруг себя. Она вышла в спальню — в спальню родителей, где ждала Эмма Кемпбелл.

— Давай, милая, садись за мой туалетный столик, пока я буду заниматься твоими волосами.

Руби подчинилась, пристально вглядываясь в свое отражение в овальном зеркале. Все еще ее лицо, слава Богу, под кожей не было ничего темного и пустого. Она проверяла каждый день, всегда беспокоясь, что это может случиться ночью, пока она спит. Когда она не могла концентрироваться, чтобы поддерживать щит вокруг себя для защиты. Она трепетала от страха каждое утро, вглядываясь в зеркало.

Руби не знала, что стала бы делать, если бы увидела под своей кожей то, что было во многих людях вокруг нее.

Правда, меня бы уже не было. Я бы ушла. Осталась бы только моя пустая оболочка.

Она мельком взглянула на отражение Эммы Кемпбелл, и стремительно перевела взгляд на свое собственное лицо. Она не знала, где были они — люди, которые когда-то жили в этих телах. Руби хотела бы поверить, что они ушли на небеса, но знала — это не так. Души людей отправляются на небеса, когда умирают их тела — это естественный ход вещей. В это Руби верила.

Но то, что делал Отец, то, что Отец забирал, это было нечто другое.

Нечто ужасно неестественное.

Он забирал это, Руби была уверена, у тех людей, которые больше не верили, и эти люди просто… уходили.

И он забирал это у Избранных.

Эмма Кемпбелл была из числа Избранных.

И сейчас Руби была на этапе Становления. Почти готова. Достаточно взрослая, чтобы выдержать Истинный Ритуал. Именно тогда, она потеряет себя. Отдаст себя, как говорил Отец, Богу.

Тогда она перестанет быть Руби Кемпбелл и станет просто пустой оболочкой, потерявшей свою личность.

— Думаю, я заберу твои волосы наверх в этот раз, Руби. Ты выглядишь такой красивой, когда твои волосы так уложены.

Она взяла себя в руки и внимательно посмотрела на отражение лица Эммы Кемпбелл. Лицо принадлежало ее матери, но за ним пустота. Это лицо было так знакомо, и одновременно так чуждо.

Это — не моя мать. Больше нет.

— Вы не можете прочитать его, потому что он прикрывается щитом? — спросил Сойер.

— Может быть. — Демарко пожал плечами. — Хотя я думаю об этом скорей, как о черной дыре. Он постоянно всасывает энергию. Сначала это казалось довольно незначительной особенностью его негативной энергии, возможно еще одна интересная разновидность щита, но со временем она стала сильней. Находясь в десяти-двенадцати футах от него, создается физическое ощущение, что вас притягивает к нему.

— Но его паства называет это божьей искрой, — пробормотала Холлис.

— Они называют это частью божественного дара, — спокойно произнес Демарко. — И либо это врожденное качество, либо он обладает удивительной концентрацией и сосредоточенностью, но когда он всасывает энергию — наружу из него ничего не вырывается. Ничего из его личности. Ничего из его мыслей или эмоций. Даже когда он… возбуждает женщин — прихожанок, чтобы качать их энергию, он все равно читается, как пустое пространство. Будто нет человека, нет разума, нет души.

— Как это вообще возможно?

— Я не знаю.

— Но вы знаете, что Сэмюель это делает? — спросил Сойер. — Питается от тех женщин?

— Я считаю, что он уже давно этим занимается. Сначала это было не так очевидно, и сомневаюсь, что тогда он выкачивал много энергии. Думаю, он больше отдавал, нежели брал, по крайней мере, в начале, пытаясь завоевать доверие членов своего прихода и делая их каким-то образом… зависимыми от себя. Возможно даже подчиняя их. Я потратил много времени, пытаясь понять, как ему удается так основательно контролировать их. Не было никаких типичных признаков «промывки мозгов» своим последователям, чем грешат многие лидеры культов. И все же люди были преданы ему до такой степени, что это выходило за пределы нормальной привязанности. Это было очевидно. Поэтому меня послали туда двадцать шесть месяцев назад.

— Как группа, — продолжил Бишоп, — они стали более изолированными, более отчужденными. Мы стараемся учиться на нашей истории и на собственных ошибках. Нам необходимо было знать, что происходит внутри церкви.

— Чтобы избежать еще одного Уэйко [19]. Еще одного Джонстауна[20] .

— Вот именно. Но культы, по своей природе, изолированы и крайне подозрительны к посторонним. Поэтому единственный способ узнать, что происходит внутри — попасть туда. Это нелегко, особенно когда параноидальный лидер постоянно предупреждает своих последователей, что повсюду враги, а Апокалипсис все ближе.