Я решил отблагодарить президента за подаренную телку. Когда он похвалил березовое дерево, я предложил: "Если не возражаете, мы пришлем для вас посадочный материал. Я попрошу специалистов-лесников: подобрать материал получше, они приедут и произведут по вашим указаниям посадки на ферме. Пусть это будет моей благодарностью вам и в знак памяти о нашей встрече на ферме". Он в свою очередь поблагодарил, и я заметил, что ему было приятно. Так мы потом и сделали, прислали посадочный материал. А пока, попив чаю, улетели в Кэмп-Дэвид и продолжили беседы. Теперь изложу в общей форме их содержание. В Кэмп-Дэвиде мы вели вольные беседы, гуляли по парку и обменивались мнениями. Нужно сказать, Эйзенхауэр в личной беседе, при личных контактах показал себя очень добродушным человеком и хорошим собеседником. Во время одной из прогулок Эйзенхауэр как-то сказал мне: "Хотел бы спросить вас, господин Хрущев. Вот у меня порой возникают такие трудности.
Приходят ко мне военные и говорят: "Нам нужно на такое-то мероприятие столько-то миллиардов долларов". А я смотрю на них и отвечаю: "Нет денег". Мои генералы давят на меня: "Господин президент, если вы не дадите нам денег и мы не будем иметь этого вооружения, то предупреждаем, что СССР уже занимается этой проблемой или вообще успел сделать подобное (они говорят по-разному), так что наши вооруженные силы уступают советским". Я его спросил: "И что же вы потом отвечаете?". "Даю им, приходится давать". Я сказал ему: "Господин президент, я сталкиваюсь с теми же трудностями. Ко мне как к председателю Совета Министров СССР приходит министр обороны и говорит: надо столько-то миллионов. Я тоже развожу руками: это невозможно, нет таких денег, СССР имеет большие потребности, нужны крупные суммы для развития экономики и средств потребления, дать вам столько не можем". А он мне в ответ: "Если вы не дадите, то предупреждаю, что военное ведомство США уже получило кредиты и производит идентичные работы, возникнут условия, при которых мы резко будем уступать США по вооружению". Что тут можно сделать? Приходится и мне соглашаться". Обо всем этом мы разговаривали с улыбочками, как и положено при такого рода беседах. Тут Эйзенхауэр предложил: "А давайте договоримся, что ни вы, ни я в будущем не станем давать деньги на такие проекты. Зачем нам сталкиваться лбами?". Я ему: "Это наша мечта. Мы всегда хотели этого и если бы смогли договориться по данному вопросу, то как облегченно вздохнули бы все народы".
Поговорили мы с ним, кино посмотрели, поужинали. А потом не раз возвращались к тому же вопросу, но так и не сдвинулись с места. Я верю, что Эйзенхауэр искренне заявлял, что хотел бы договориться. И я искренне ему отвечал. Но тогда наши позиции были противоположны до такой степени, что не возникли условия для соглашения. Мы-то стояли на классовых, пролетарских позициях социалистического строительства, а США - могучая капиталистическая страна, преследовавшая иные цели и взявшая на себя обязанности мирового жандарма. В конце концов я сказал Эйзенхауэру: "Давайте договоримся на такой основе: главной целью будем считать взаимное разоружение, а главным принципом наших отношений - невмешательство в дела других стран". То были не переговоры, а вольная беседа, но очень важная. Тем не менее, вскоре наши отношения обострились до невероятного накала. Какие еще вопросы мы обсуждали? Мы продолжили разговор о ленд-лизе, и оба высказались исчерпывающе. Каждая сторона охарактеризовала свою точку зрения, но сближения не произошло. Хотя Диллон, как я уже говорил, высказывался неприязненно, ибо понимал, что, если мы получим кредиты, это укрепит нашу экономику и будет способствовать ее дальнейшему развитию, что не входило в планы американских монополий. Эйзенхауэр подавал реплики, из которых было ясно, что у них единая позиция правительства США.
Но не этот вопрос оставался главным, и в Кэмп-Дэвиде мы к нему непосредственно не возвращались. Главная проблема - договоренность о разоружении. Я видел, что Эйзенхауэра это серьезно беспокоит, и чувствовал, что он не рисовался, а действительно хотел договориться, чтобы не возникло войны. В первую голову договориться надо двум великим державам. И он высказывался так: "Я военный человек, всю свою жизнь нахожусь на военной службе, участвовал в войне, но очень боюсь ее и хотел бы сделать все, чтобы избежать ее. Прежде всего, нужно договориться с вами, это главное. Если хочешь, чтобы не было войны, договорись с Советским Союзом!". Я ответил: "Господин президент, не было бы для меня большего счастья, чем договоренность с вами; чтобы исключить войну между нашими странами и, следовательно, мировую войну". Но как конкретно договориться? Этот вопрос нас очень занимал. Прочие вопросы оставались производными: как улучшить наши отношения, развивать торговлю, экономические, научные, культурные и прочие связи. Мы знали их позицию, они знали нашу. И я не видел, чтобы что-то изменилось, произошли какие-то сдвиги. Поэтому и не надеялся, что можно будет договориться по главной проблеме, хотя обе стороны понимали, что надо исключить войну, а конкретнее - запретить термоядерное оружие. Американская сторона отстаивала установление международного контроля.
Но в ту пору на международный контроль мы никак не могли согласиться. Я подчеркиваю: "тогда не могли". Поэтому хотели договориться о прекращении испытаний ядерного оружия, что считали возможным и без международного контроля. Ведь любой взрыв сейчас фиксируется техническими средствами. Обеспечить контроль можно, и не устанавливая такой техники на территории другой страны и контролируя с собственной территории или с территории союзников. Американцы окружили нас военными базами, все просматривали и прослушивали, так что такой контроль они уже давно установили. И все же добивались посылки контролеров, хотя и не обязательно контролеров от США. Но мы не могли принять и международного контроля. Вот теперь, когда я нахожусь на пенсии, я вновь обдумывал этот вопрос и считаю, что теперь такой контроль возможен и без ущерба для нашей обороны, так как оказался бы взаимным. А тогда мы значительно отставали в процессе накопления ядерного оружия и не имели нужного количества его носителей-ракет. Самолетами же мы не доставали до территории США и поэтому оставались слабее.
Конечно, мы могли в пух и прах разнести союзников США в Европе и Азии, где находились их базы, но экономический потенциал самих США находился на недосягаемом расстоянии для нашего оружия. Естественно, контроль на месте оказался бы не в нашу пользу: США получили бы возможность чисто арифметически все подсчитать и определить, что мы слабее. И возникло бы для них наиболее выгодное время покончить с нами путем войны. Завтра им будет уже поздно. Мы это понимали и не соглашались на проведение инспекций на своей территории. Американцы настаивали также на широком обмене туристами и предлагали обмен научными силами, чтобы их ученые приезжали к нам, работали в наших научных учреждениях, а советские ученые - в научных учреждениях США. Они предлагали и широкий обмен студентами, а также присылку к ним наших управляющих предприятиями на переподготовку. Это как раз довольно полезное дело, нам можно было бы извлечь большой прок из этого, чтобы позаимствовать их опыт управления и организации производства. Далее их предложения были направлены на открытие границ, чтобы расширить обмен людьми, открытие организаций или обществ, в которых продавалась бы американская литература у нас и наша - в США, все на основе взаимности. В принципе, любые их предложения, кроме контроля, нам можно было бы принять, но мы внутренне не были готовы к этому, еще не отделались от наследия сталинских времен, когда в каждом иностранце видели неразоблаченного врага, приезжающего к нам только с целью вербовки советских людей или шпионажа. Так мы были воспитаны и не освободились еще от сталинского груза. Сталин считал, что это классовая борьба другими средствами, без войны, и она - самая острая. Сталин страдал недоверием к своему народу, недооценивал внутреннюю сопротивляемость советского человека, полагал, что при первой же встрече с иностранцем наш человек капитулирует и будет подкуплен материальными либо другими средствами воздействия.