Тут мы тоже стали шутить: "Да вот мы сравниваем. Выбираем, в какую партию вступить, в лейбористскую или в консервативную". "Предлагаю в консервативную". "Подумаем, может быть, действительно пойдем к консерваторам". Наш ответ потом появился в печати. На следующий день мы должны были находиться на заседании в палате лордов. Там оказались и лейбористы, в том числе те, которые присутствовали на вчерашнем ужине. Они стали подходить к нам, здороваться. Среди них был один, который производил более порядочное впечатление, не помню сейчас его фамилии, уже пожилой человек. Он судил более здраво о наших делах, хотя, конечно, не был сторонником Советского Союза, но хотел улучшения отношений между нашими государствами и установления контактов лейбористской партии с нами. Я не говорю, что именно с коммунистической партией, хотя, когда лейбористы приезжали в Москву, велись переговоры нашего ЦК с ними. Однако эти встречи тоже ничего хорошего не принесли. У меня было плохое настроение, я был огорчен поведением лейбористов при нашей встрече. Браун тоже там оказался. Подходит он ко мне и сразу подает руку. Я глянул на него и говорю: "Господин Браун, я Вам руки не подам. После вчерашнего не могу!" Он протягивает руку, опять к себе, дернул туда-сюда раза два, смотрит на меня. Я не пошевелился. "Не подадите?". "Не подам". Опустил он руку, и мы разошлись.

Другие лейбористы видели, как я дал отпор Брауну, и когда подходили ко мне, то очень осторожно здоровались, протягивая руку медленно, чтобы определить, подам я им руку или нет. Я подавал руку всем, и мы здоровались, хотя я и высказывал им свое недовольство. Они прислали своего представителя и попросили принять их делегацию, которая хочет объясниться по поводу вчерашнего инцидента. Делегация будет состоять из трех человек. Пришел тот, о котором я говорил выше, и еще двое, не помню, кто. Они извинились за Брауна, сказали, что он позволил грубость, что они этого не хотели, а Браун сделал такой выпад от себя лично. Они же сожалеют, что так получилось. Тем самым вопрос был исчерпан. Из-за чего конкретно возник конфликт, я уже сказал. Собственно говоря, по всем вопросам международного характера и рабочего движения у нас имелись противоположные позиции. Поэтому по любому вопросу, за какой ни взяться, если пожелать, можно было создать конфликт.

Здесь особой мудрости не надо. Видимо, Браун был человеком очень антисоветски настроенным и решил использовать нашу встречу, чтобы подсолить наши отношения, отравить их. И он достиг своей цели. Так первый наш контакт с лейбористами потерпел крах. Консерваторы же были очень довольны и теперь проявляли еще больше любезности в отношении нас, всячески нас заверяли, что они с нами хотят и дальше улучшать отношения. В тот день на меня очень сильное, причем, комедийное, впечатление произвел председатель палаты лордов. Я уже был знаком с ним раньше. Он встретил нас в палате лордов перед заседанием в каком-то красном сюртуке, хламиде и в огромном парике, показал место, где он сидит во время заседания. Там лежал мешок с овечьей шерстью. Все это выглядело так театрально, что на меня произвело впечатление чего-то очень несерьезного. Я удивился, как это такие серьезные люди могут так кукольно обставлять свое заседание и рядиться в одежды балаганного типа. Ну, это традиции, я понимаю, я читал об этом, но когда увидел сам, то все невольно вызывало улыбку. Я не мог даже представить себе, что серьезные люди могут одеваться, вести заседание и представляться иностранной делегации в таком виде. Показали нам англичане и свои исторические места. В Лондоне крепость Тауэр, с местом казней. Они рассказали историю этого кровавого места, где совершались казни королями, и самих королей тоже казнили. Посмотрели мы смену караула, английскую экзотику. Солдаты в красных мундирах, в высоких шапках из медвежьей шкуры, мохнатых. Довольно театральное зрелище. Но эта церемония производит хорошее впечатление.

Тоже ведь история. Я с удовольствием смотрел, как англичане отдают дань своей истории. Говорят, что туристы обязательно приходят наблюдать смену караула как занятную процедуру. Естественно, в процессе переговоров пригласили мы Идена приехать с ответным визитом в Советский Союз. Он приглашение принял, поблагодарил, и думаю, что искренне хотел приехать. Идеи бывал в нашей стране не раз еще до войны, когда работал в министерстве иностранных дел. Тогда он занимал особую позицию в вопросах сближения с Советским Союзом и объединения усилий против нарастающей угрозы войны со стороны фашистской Германии. Несколько раз бывал он у нас и во время войны. Так что он знал Москву, был знаком с нашими условиями жизни и традициями. Но тут уже возникла другая основа. Он возглавлял правительство, а мы хотели через такие контакты с ним улучшить наши отношения. Старались прежде всего создать условия для расширения торговли между нашими государствами. Это было бы полезно для нашей страны, да и не меньше пользы было бы для Великобритании. Других каких-то надежд на расширение и укрепление контактов у нас не имелось.

Новые вопросы еще не созрели. Идеи так и не приехал к нам. Мы ведь были в Англии в 1956 г., сразу после XX съезда КПСС. Потом произошли события в Польше, в Венгрии. А самое главное, Англия, Франция и Израиль напали на Египет. Мы стали на его сторону, наши отношения резко обострились. Мы их не только критиковали, но и предприняли шаги по дипломатической линии, оказали давление на Англию, Францию и Израиль. Война была прекращена через 22 часа после того, как мы направили послания Идену, Ги Молле и Бен-Гуриону[58]. Война прекратилась, но полемика в печати накалилась до крайности. Тут уже не было Идену никакой возможности приехать к нам. Более подробно я расскажу об этом, когда буду говорить о событиях в Венгрии и Суэцком кризисе. Добавлю здесь лишь об эпизоде с одним левым английским лейбористом. Забыл его фамилию. Он умер года три тому назад[59]. Я с ним был хорошо знаком. Это был хороший наш друг, по национальности финн. Он настолько был предан Советскому Союзу, что лейбористы исключили его из своей партии. Он хотел приехать к нам. Сталин, уже больной, вдруг выдумал, что это агент, чужой разведчик (а он служил во время войны в войсковой разведке). Да тот и не отрицал, что служил во время войны разведчиком. Так ему и не дали визу на въезд в Советский Союз, хотя он в то время выступал за нас. Я потом встречался с ним, и он мне говорил: "Товарищ Хрущев, меня неправильно поняли, я всегда был вашим другом. Так поступать нельзя, я и умру вашим другом".

НАЧАЛО ВИЗИТА В США

В начале 1959 г. Советское правительство получило приглашение от правительств скандинавских стран посетить их на уровне председателя Совета Министров СССР с дружеским визитом. Это приглашение, конечно, было не коллективным от всех скандинавских стран. Не помню, кто первым проявил политическую инициативу. Кажется, шведы. Боюсь сейчас ошибиться, было ли это приглашение получено нами сначала от шведов или от норвежцев. Но пригласили нас и шведы, и норвежцы, и датчане. Затем по закрытым доверительным каналам мы получили информацию о том, что если мы окажемся с официальным визитом в скандинавских странах, то финны тоже хотели бы договориться с Москвой и прислать свое приглашение. В Финляндии мы уже ранее бывали, и финляндские делегации тоже нас посещали.

С финнами к тому времени у СССР установились, я бы сказал, хорошие, даже дружественные отношения. А со скандинавскими странами у нас, как говорится, не было ни мира, ни войны. Во вторую мировую войну мы с ними не воевали, отношения же складывались не холодные и не горячие. Так что мы с удовольствием приняли теперь их приглашения. О времени визита хотели потом сообщить дополнительно. Реакционные круги этих стран подняли большую кампанию в печати: критиковали свои правительства за то, что они пригласили советскую делегацию во главе с председателем Совета Министров, поносили нашу страну, угрожали, что организуют демонстрации протеста и прочее. Мы молчали. Но это, естественно, нас раздражало. Раздражение вызывалось с нашей стороны еще и непониманием реальной обстановки в буржуазно-демократических странах. Мы привыкли в СССР к тому, что наша печать печатает то, что ей позволено печатать, а иначе она просто не может действовать, потому что все у нас централизовано и контролируемо. В капиталистических странах существуют другие условия. Там много партий, и каждая занимает определенные позиции по любому вопросу, в какой-то степени независимо высказывает свое отношение к тому или другому решению правительства, к каждой его акции. Но нас это тогда оскорбляло, и мы "надули губы". Однако молчали.