Гитлер 8 июня 1943 года выразил свое недовольство политической деятельностью Власова и категорически отказался менять Свою политику в свете тезисов Русского комитета, а также высказался против создания русской армии, потому что, по его словам, это означало бы отказ от первоначальных целей войны. Решительность, с которой Гитлер парализовывал деятельность русского генерала, убедительно опровергает версию советской пропаганды о Власове как „фашистском наемнике и презренном лизоблюде“. Вообще само отношение Гитлера к Власову свидетельствует о том, что русский генерал никак не мог служить интересам фюрера — его усилия были направлены на создание самостоятельной национальной русской „третьей силы“ — между Гитлером и Сталиным.
Из статьи в центральном органе Главного политуправления армии красноармейцы не могли вынести ни малейшего представления об истинных намерениях Власова. Неудивительно, что в этой публикации искажен также и облик солдат РОА. Власов, говорится в статье, с помощью немцев старается „сколотить несколько частей из таких же подонков, как он сам... и силой и обманом-заманить туда немногочисленных пленных“*. Это сомнительное утверждение было тут же опровергнуто в „Открытом письме добровольцев Русской освободительной армии“, распространявшемся в виде листовки, где подчеркивалось, что невозможно силой всучить мощное оружие многотысячной армии. К тому времени речь шла уже не о тысячах, а о сотнях тысяч вооруженных борцов против сталинского режима. На 5 мая 1943 года кроме „экспериментальных армий“ и нескольких крупных полностью русских формирований под немецким командованием (таких, как 1-я казачья дивизия, три отдельных казачьих полка — „Платов“, „Юнгшульц“ и „5-й Кубанский“) имелось 90 русских „восточных батальонов“, а также 140 более мелких русских формирований, 90 полевых батальонов и многочисленные отдельные части Восточных легионов и Калмыкский кавалерийский корпус. К тому же по меньшей мере 400 тысяч добровольцев служили на штатных должностях в немецких частях, а 60-70 тысяч работали в службе обеспечения общественного порядка местной вспомогательной полиции военного управления. Все эти русские солдаты стремились к изменению политической ситуации у себя на родине, а это в существовавших условиях было возможно лишь насильственным путем путем гражданской войны. И не странно ли, что именно большевики, объявившие гражданскую войну единственно справедливой (пока дело шло об установлении их власти), сейчас особенно возмущались тем, что Власов хочет, по их словам, натравить одну часть русского народа на другую и развязать братоубийство? Тут следует вспомнить, что Русский комитет призывал к борьбе „против ненавистного большевизма“ всех русских, приглашал записываться в ряды Освободительного движения всех соотечественников, независимо от их политической позиции в советском государстве. Исключение делалось лишь для тех, кто добровольно пошел на службу в карательные органы НКВД.
В советской антивласовской пропаганде бросается в глаза один примечательный момент: она ограничивалась призывами к защите родины, России, „святого правого русского дела“, не решаясь пускать в ход аргументы о защите дела большевиков, „завоеваний Октября“ и пр. Новой была и трактовка образа большевиков, которые представлялись, в первую очередь, вернейшими и преданными друзьями и самой России, и русского народа. В этом тоже можно усмотреть симптомы растерянности, в которую повергло советских руководителей появление Власова. В ход были пущены традиционные ценности русского прошлого, получила слово и православная церковь: в годы войны многолетнее наступление против нее было по тактическим причинам приостановлено. 12 (25) апреля 1943 года митрополит Ленинградский Алексей направил пасхальное послание священнослужителям и верующим городов и деревень, еще занятых вражеской армией, где сравнивал войну с извечной борьбой добра и зла, в которой, как во времена святого князя Александра Невского, на одной стороне стояли в образе немцев темные дьявольские силы, вознамерившиеся поработить русский народ и его духовную жизнь, а на другой — силы родины и ее геройские защитники — воины Красной армии. Митрополит Алексей звал всех на „священную войну“, призывал мужчин и женщин вступать в ряды партизан, воевать „за веру, за свободу, за честь родины“. Эта попытка представить картину „мирной и радостной жизни в свете истинной святой веры“ — в Советском Союзе, где христианство подвергалось жестоким гонениям! — не могло не вызвать возражений в православных кругах.
За пределами советского господства духовенство — именно вследствие своей оппозиции к оккупационной политике Германии — проявило нескрываемую симпатию к Власову, показав тем самым несостоятельность аргументов митрополита Алексея. Митрополит Анастасий, глава Русской православной церкви за рубежом, отколовшейся от русской патриархии после съезда епископов в Карловаце, и митрополит Германии Серафим были близки к Освободительному движению. Анастасий по собственному почину обратился к Власову, обещая ему поддержку Архиерейского Синода. 19 ноября 1944 года, после обнародования Пражского манифеста, он на торжественном молебне в берлинской русской православной церкви призвал верующих во имя „тысяч и тысяч мучеников... объединиться вокруг нашего национального освободительного движения“* и внести свой вклад „в великое дело освобождения нашей родины от страшного зла большевизма“*. Весной 1943 года, услышав о том, что генерал Власов вроде бы назначил протопресвитером РОА архимандрита Гермогена, бывшего секретаря Серафима и, следовательно, члена зарубежной церкви, считавшейся раскольнической, с посланием к Власову обратился известный священнослужитель патриаршей церкви экзарх Прибалтики митрополит Сергий. В послании о „религиозном обслуживании власовской армии“митрополит Сергий подчеркивал: то, что русской освободительной армией командует генерал-эмигрант, а во главе духовенства этой армии поставлен епископ-эмигрант, не должно отражаться на влиянии армии по обе стороны фронта. Предложив создать церковный центр для оккупированных районов, Сергий призвал, кроме того, к назначению протопресвитера также и от патриаршей церкви, объясняя, что только так можно опровергнуть советские слухи, будто немцы хотят из Берлина руководить русской православной церковью, чтобы „сломить этот бастион русского национального самосознания“*. Это означало бы, что РОА принципиально признает авторитет Московской патриархии, причем исключительно в вопросах веры, но не в политических делах (что вполне соответствует каноническому праву); только таким признанием делалась возможной борьба с большевистской пропагандой „в церковном секторе“. Так как русская патриаршая церковь, с точки зрения митрополита Сергия, пребывала в состоянии пленения, он считал политические высказывания московского и ленинградского митрополитов „навязанными или искаженными большевиками“* и потому не обязательными для верующих. Поэтому борьба за „освобождение церкви“ от большевизма становилась священным долгом православных.
В поддержку Власова выступил также и председатель собора епископов Белоруссии митрополит Пантелеймон.
Тот факт, что Власова и РОА поддерживала не только зарубежная церковь, но и известные священнослужители патриаршей церкви, находившиеся в оккупированных районах, очень беспокоил советское правительство. Не исключено, кстати, что именно это и послужило причиной смерти митрополита Сергия: 23 апреля 1944 года во время поездки из Вильнюса в Ригу он был убит партизанами при странных обстоятельствах. В послевоенные годы советская пропаганда распространила версию, будто митрополит использовал свое положение для просоветской пропаганды и потому был устранен по поручению немцев. Советская пропаганда без всяких оснований пыталась связать с этим делом полковника Позднякова, который в это время был уполномоченным генерала Власова и РОА при группе армий „Север“. Однако из всех имеющихся документов следует, что митрополит Сергий не скрывал своей вражды к большевизму и активно выступал за сотрудничество патриаршей церкви с вла-совским движением. Весной 1943 года он встречался в Пскове с Власовым и подружился с ним. Не случайно и то, что его секретарь И. Д. Гримм, бывший капитан Павловского лейб-гвардейского полка и профессор государственного права Дерптского университета, позже играл ведущую роль в юридическом отделе КОНР, а его сын был в РОА пропагандистом.