Синди предложила:
– Пожалуйста, садитесь.
Положив передо мной сервировочную салфетку, она поставила на нее высокий стеклянный бокал с охлажденным чаем.
– Просто смесь, надеюсь, вам понравится.
Прежде чем я успел ответить, она отошла к холодильнику и коснулась его дверцы. Я сделал глоток:
– Прекрасно.
Она взяла тряпочку для мытья посуды и провела ею по чистому кафелю стойки. Избегает смотреть на меня.
Я отпил немного чая, дождался, пока наши глаза встретились, и еще раз попытался улыбнуться.
Ее ответная улыбка была быстрой и напряженной, и мне показалось, что ее щеки слегка порозовели. Она потянула майку вниз, сжала ноги, вновь протерла стойку, прополоскала тряпочку, отжала, сложила и держала ее в обеих руках, будто не зная, что с ней делать.
– Ну вот, – промолвила она.
Я посмотрел на горы:
– Отличный день.
Она кивнула, резко отвернулась, бросила взгляд вниз и повесила тряпку на смеситель. Оторвала квадратик от рулона бумажных полотенец и начала протирать кран. Ее руки были мокрыми. Что это: хитрость леди Макбет или ее метод разрядить напряжение?
Я некоторое время наблюдал за процессом чистки крана. Вдруг Синди еще раз опустила глаза, я проследил за ее взглядом. Она смотрела на свою грудь. Под тонкой черной хлопчатобумажной тканью майки резко выделялись маленькие соски.
Когда Синди подняла глаза, я уже смотрел в другую сторону.
– Кэсси скоро должна проснуться, – проговорила Синди. – Она обычно спит с часа до двух.
– Простите, что приехал так рано.
– О, ничего страшного, все в порядке. Я все равно ничего не делала.
Она протерла кран и засунула бумажное полотенце под мойку, в мусорное ведро.
– Пока мы ждем, – начал я, – может быть, у вас есть вопросы по поводу развития Кэсси? Или что-то еще?
– Гм... в общем-то нет. – Синди прикусила губу, потерла кран. – Мне просто хотелось бы... если кто-нибудь сказал бы мне, что на самом деле происходит... Хотя я не ожидаю, что вы это сделаете.
Я кивнул, но Синди в это время смотрела в окошко с оранжереей и не заметила этого.
Внезапно она оперлась о мойку, стала на цыпочки и поправила одно из растений. Она стояла спиной ко мне, и я видел, как ее майка задралась, обнажив пару дюймов тонкой талии и позвоночник. Пока женщина копалась в своем цветнике, ее длинные волосы раскачивались из стороны в сторону, как конский хвост. Мышцы икр подтянулись, бедра напряглись. Она поправила горшок, потом другой, потянулась дальше и сделала неловкое движение. Одно из растений упало, зацепив край мойки, горшок разбился, и земля рассыпалась по полу.
В мгновение ока Синди оказалась на четвереньках, сгребая и собирая землю. Руки испачкались, шорты были измазаны. Я поднялся, но, прежде чем смог помочь ей, она вскочила на ноги, поспешила к хозяйственному шкафу и взяла щетку. Начала подметать, как-то усердно и неистово. Когда она убрала щетку, я оторвал кусок бумажного полотенца и протянул ей.
Ее лицо горело, глаза были влажными. Она взяла полотенце, даже не взглянув на меня. Вытирая руки, проговорила:
– Прошу прощения, мне нужно переодеться.
Она вышла из кухни через боковую дверь. Я воспользовался ее отсутствием, чтобы побродить по комнате, открывая ящики и дверцы. Дурацкое ощущение. В шкафах ничего более зловещего, чем предметы кухонного обихода и полуфабрикаты. Я выглянул за дверь, через которую она вышла, обнаружил небольшую ванную комнату и черное крыльцо, проверил и их. Стиральная машина и сушилка, шкафы, забитые моющими средствами, дезодоранты и полироли – сокровищница, обещающая сделать жизнь сверкающей и приятно пахнущей. Большинство средств токсичные, но что это доказывает?
Я услышал шаги и поспешил обратно к столу. Она вошла, одетая в свободную темную блузку, мешковатые джинсы и сандалии – ее больничная униформа. Волосы заплетены в свободную косу, лицо посвежевшее, умытое.
– Простите, я такая недотепа.
Прошла к холодильнику. Грудь не колышется, соски уже не заметны.
– Хотите еще охлажденного чая? – спросила Синди.
– Нет, спасибо.
Она достала банку пепси, открыла ее и подсела к столу лицом ко мне.
– Хорошо ли вы доехали?
– Очень хорошо.
– Да, приятно, когда на дороге мало машин.
– Согласен с вами.
– Я забыла сказать вам, что закрыли перевал – расширяют дорогу.
Она продолжала болтать. О погоде и работе в саду. Морщила лоб.
Изо всех сил старалась быть обычной.
Но казалась чужой даже в собственном доме. Вымученные разговоры, будто она отрепетировала реплики, но не была уверена в своей памяти.
Из большого окна открывался вид на неподвижный, как смерть, пейзаж.
Почему они живут здесь? С чего вдруг единственный сын Чака Джонса выбрал пригородный, изолированный от внешнего мира участок, принадлежащий его же не слишком расторопной строительной компании, когда он мог позволить себе жить где угодно?
Близость к новому колледжу не могла служить серьезным основанием для этого. Великолепная земля, множество вилл вокруг загородных клубов располагались на западной оконечности долины. А на Топанга-каньон все еще существовала мода на времянки.
Какая-то форма протеста? Одна из составляющих идеологии Чипа – желание стать частью той общины, которую он собирался создать? Именно такая форма, которую мог бы применить бунтарь, чтобы заглушить чувство вины за большую прибыль. Хотя, судя по всему увиденному, до прибыли еще было слишком далеко.
Другой сценарий также подходил к данному случаю: жестокие родители часто скрывают свои семьи от пытливых глаз возможных спасителей.
Из размышлений меня вывел голос Синди. Она рассказывала о своей посудомоечной машине; слова изливались нервным потоком. Говорила, что редко пользуется ею и предпочитает надеть перчатки и включить очень горячую воду, чтобы посуда высыхала почти мгновенно. Она все больше оживлялась, как будто долгое время ни с кем не разговаривала.
Возможно, так и есть. Я не мог себе представить Чипа, присевшего на кухне, чтобы поболтать о домашних делах.
Интересно, сколько книг в гостиной принадлежит Синди? Что у них с Чипом может быть общего?
Синди умолкла, чтобы передохнуть, и я заметил:
– В самом деле очень приятный дом.
Не к месту, но от моих слов она оживилась. Широко улыбнулась. Глаза, как терн, влажные губы. Я понял, какой она может быть красивой, когда счастлива.
– Вы бы хотели взглянуть на все остальное? – спросила она.
– Конечно.
Мы вернулись в столовую, Синди вынимала отдельные вещи из свадебного набора серебра и демонстрировала их мне. Затем мы осмотрели уставленную книгами гостиную, и Синди говорила о том, как трудно было найти искусного плотника, чтобы сделать прочные, не фанерные полки.
– Фанера выделяет газ. Мы хотели, чтобы дом был максимально чистым.
Я притворился, что слушаю, а тем временем изучал корешки книг.
Научные работы: социология, психология, политология. Немного художественной литературы, но ни одной книги, написанной после Хемингуэя.
Среди книг стояли различные сертификаты и награды. На одной из них, на бронзовой пластинке было написано: «Искренняя благодарность мистеру Ч. Л. Джонсу-третьему от клуба выпускников средней школы Лурдена. Вы показали нам, что преподавание и обучение являются просто составной частью дружбы».
Дата десятилетней давности.
Прямо под ним лежал свиток, преподнесенный Йейльским советом наставников: «Чарльзу „Чипу“ Джонсу за преданное служение детям бесплатной клиники в Нью-Хейвене».
На полке повыше виднелась награда за наставничество, выданная землячеством университета. Еще две пластиковые таблички, преподнесенные колледжем искусств и наук университета штата Коннектикут в Сторсе, которые подтверждали мастерство Чипа в обучении выпускников. Папа Чак не солгал.
Еще несколько недавних свидетельств, врученных колледжем Уэст-Вэлли: благодарность преподавательского состава отделения социологии, председательский молоток на пластине от совета колледжа Уэст-Вэлли с благодарностью профессору Ч. Л. Джонсу за работу в качестве консультанта факультета, групповой снимок на спортивном поле: Чип в окружении пятидесяти сияющих улыбками девушек из землячества, причем и он, и девушки одеты в красные тенниски с греческими буквами. На фото автографы: «Наилучшие пожелания. Уэнди», «Спасибо, профессор Джонс. Дебра», «С любовью. Кристи». Чип присел на корточки на задней линии площадки, обнимает двух девушек, сияет улыбкой, похож на талисман команды.