Где-то недели через две, после долгого и трудного дня, мы легли спать. Обложив костер зелеными березовыми ветками, мы прикорнули в своем убежище. Свирепая ночь осталась вовне, за пределами круга, освещенного костром. Ветер, шипя, просеивал мелкий снег сквозь кроны, наполнял им воздух и с ревом рвался за край каньона. Мой гагачий спальник, казалось, совсем перестал хранить тепло. Не помогло даже и то, что Сэк, высунув кончик носа из пончо, плотно прижался к моему боку. Мороз был лютый, градусов сорок. В полночь я подложил дров, и едва полез назад в мешок, как Сэк с громким лаем помчался сквозь брезент, чуть не развалив наше гнездышко.
Сперва я слышал лай погони, но вскоре он протрубил: «Загнал на дерево!» В четырехстах метрах его было еле слышно из-за пурги. Нацеплять лыжи и тащиться во мраке невесть куда мне в ту минуту хотелось едва ли не меньше, чем окунуться с головой в Кенель, тем более что судя по всему Сэк и сам уже овладел ситуацией. Но я сообразил, что в такую холодину да на ветру кот чего доброго соскочит с отчаяния наземь и накинется на Сэка. Я двинулся в лес. Сэк все еще верно лаял. С фонариком я осмотрел следы, пока их не занесло. По контуру, похоже, самка. Прошла краем каньона, загнутым в форме шпильки, и остановилась позади ели. В этот миг ее и учуял Сэк. Пума наверняка видела костер и как я подкладывал дрова.
Я разглядел ее у самой верхушки высоченной ели, на которую, как рассказывал, захлебываясь, Сэк, он заставил ее вскарабкаться. Вот задача! Фонариком дотуда не достать, а стрелять наугад не хотелось. Я подпалил смолистую корягу и при ярком пламени увидел, как пума наблюдает за нами, свесив хвост отвесно вниз. Кошечка была изящная, но любоваться я не стал: уж больно свирепый был мороз. Без промедления я всадил ей пулю промеж глаз. Позволив моему гнусному блюдолизу отвести свою черную душу на бездыханном трупе, я снял шкуру и произвел осмотр. Это была крупная самка нескольких лет отроду, по меньшей мере раз в жизни имевшая котят.
Я долго потом жалел, что поленился пройти по следам нашей гостьи назад, хотя бы до места ее последнего убийства. Правда, желудок у нее был пуст, и идти дальше мне, возможно, пришлось бы далеко. Отыскивать следы — дело нескорое, а кто станет расследовать последние двадцать четыре часа из жизни полуночницы-пумы, когда на термометре сорок ниже нуля? Ясно, что подошла она к нам из чистого любопытства, может, скучно ей стало или захотелось погреться у нашего костра. Ее сказочно пушистый мех много лет потом служил ковриком у моей постели.
Для опытной взрослой пумы, если она здорова и оленей хватает, охота не составляет труда. Вопреки распространенному представлению пума не прыгает на оленя с дерева, а подкрадывается по земле и затем в два-три гигантских прыжка оказывается у него на загривке. Если пуме не удалось оседлать оленя с двух-трех попыток, она отстанет и начнет подбираться к другому. Благодаря мускулистым плечам, шее и передним лапам пума необычайно сильна. От ее прыжка жертва, даже лось, обычно сразу валится с ног. Если пума оседлала оленя — он обречен. Четыре клыка — два наверху и два внизу, длинные, с острым выступом на внутренней стороне — легко рвут тело жертвы, заостренные на концах коренные зубы заходят друг за друга, как ножницы, причем верхние наружные зубы прихватывают как тиски, так что кости хрустят. Вместе с клыками кот пускает в ход и когти, в том числе два больших пальцевых отростка. Часто зверь не только ломает оленю шею, но и прокусывает здоровенную дырищу в затылке. Убивает пума быстро, а затем потрошит жертву и прежде всего сжирает печень, легкие и сердце. Потом она нередко зарывает добычу, нагребая на нее листья, хвойные иглы и оленью шерсть. Некоторые охотники говорят, что, если пума зарыла добычу, значит, скоро к ней вернется, но порой она не возвращается неделями. Индейцы часто берут такую убоину себе.
Взрослая пума убивает в среднем по одному оленю в неделю, не больше. Убивает, только чтобы поесть, не про запас. Правда, если опытный зверь убил больное или невкусное животное, то он может тут же прикончить второе. Большинство же зверей, как-то: пумы, спешащие по срочным делам, самки с котятами и те, что помоложе и поглупее, едят, что достанется. Все они поддерживают оленье стадо в форме.
Молодому неопытному коту порой трудно добыть пищу, но обычно больного или увечного оленя он себе все-таки найдет. Иначе он будет брать зайцев и дикобразов. Вообще пума редко откажется украсить свое меню дикобразом, хотя во рту застрявших игл у нее обычно нет. Но я еще не освежевал ни одной пумы, у которой не застрял бы кусок иглы под кожей передних лап. У одного юного кота, охотившегося в штольне на дикобразов, торчало в шкуре столько иголок, что он сам стал похож на дикобраза. Это был очень неумелый охотник, и он мог бы поэтому стать опасным для домашнего скота. Такие недотепы порой убивают даже жеребят. На живописном альпийском лугу один из них зарезал за ночь пятнадцать штук овец и хоть бы к одной притронулся. Этого разбойника я, однако, не пошел разыскивать, после того как овчар пнул Сэка ногой.
На своем веку я расследовал немало случаев лесного убийства, но ни разу не видел теленка, быка или корову, в чьей смерти можно было обвинить пуму с полной уверенностью. Слишком часто на нее возводят напраслину, а во многих случаях так называемая жертва погибла вовсе не от зверя. Трупы домашних коз, зарезанных пумой, мне, правда, попадались, но неизменно у нерадивых хозяев, чьи козы бродят на воле точно олени.
При пумах кормится немало зверей и птиц, особенно в год спада в десятилетнем цикле, когда зайцы и куропатки сходят почти на нет. Это койот, лиса, пекан, горностай, куница, росомаха, рыжая рысь среди зверей и сойки, гаички, вороны, орлы и некоторые другие виды хищных птиц.
Рысь обыкновенная редко попадает в число прихлебателей. Падаль она не ест, так что наличие зайцев и куропаток для нее — дело жизни и смерти. Обработка составом 1080 трупов животных, убитых пумой, ведет к катастрофическим последствиям для всей фауны.
Бегают пумы быстро, но на полном ходу я видел только одну — кота, загнанного Сэком на живописную ель. Перед этим мы ходили по его следам несколько дней, изучая тайны кошачьей жизни, пока зверь не стал раздражительным и начал странно себя вести. Мы дали ему пару дней остыть. Тем временем навалило снегу, и я боялся, что теперь мы его не отыщем, но, продвигаясь по еле заметным следам, мы в конце концов столкнулись с котом нос к носу, когда он пошел назад по своему следу. Приз за глупость он бы, наверное, получил. Сэк загнал его на дерево.
Я принялся его фотографировать и раздразнил еще пуще, почти напрочь отстрелив ветку, на которой он сидел, и заставив пересесть на соседнюю. Сэка я привязал и хотел сделать снимок и тут же застрелить зверя, но, засмотревшись в видоискатель, я нечаянно спустил оба затвора сразу. Кот соскользнул на несколько веток ниже, повисел, выровнялся на нижней ветке, перепрыгнул через Сэка и почесал в лес. В жизни не поверил бы, что животное может развивать такую скорость. По следам не видно было, что он ранен, но когда Сэк снова загнал кота на дерево, а я наконец застрелил его, то обнаружил, что первый выстрел сделал вмятину в черепе и отщепил • кусочек кости от черепного гребня.
Пумы пугливы и обладают превосходным слухом и зрением, так что без кошкодава человеку их вряд ли найти. Лесоруб за много лет может ни разу не увидеть пуму, хотя работает в самом сердце кошачьего края. Без собаки я видел их только четыре раза. Один раз это случилось, когда я сидел в хибаре возле загона, где разводили бобров. Дело было летом. Олени разбрелись по летним пастбищам, и пумы попадались на каждом шагу.
В то время Эрни Холмс проводил успешную кампанию по отлову бобров. Он ставил на них ловушки и держал пойманных животных в загоне, где прикармливал разными лакомствами и приручал. Я отвечал за транспортировку и временами помогал ему в бобровом хозяйстве. Мы старались переселять попарно этих «деятельных и смышленых животных», как их характеризует сэр Александр Макензи, на другие участки в надежде, что они пополнят поредевшее бобровое население, воздвигнув там свои «курьезные жилища», и благодаря своей изворотливости поддержат экологическое равновесие всей фауны. Бобров любят все, кроме фермеров, скотоводов и дорожников. Определить пол бобра мудрено, и про очередного кроткого скромника мы редко знали наверняка, мальчик это или девочка. Опережая свой век, мы выходили из положения, набирая в каждую группу не меньше четырех субъектов и, скрестив пальцы от сглаза, предоставляли им самим разбираться, кому с кем крутить любовь. Чего еще ждать от таких отсталых лесовиков, как мы? Несмотря на то что бобр подолгу торчит в студеных горных ручьях, пойманный в подводную корзинку-ловушку, зверек может замерзнуть, так что каждое утро чуть свет Эрни проверял свои казематы и вытаскивал пленных. После утреннего обхода за вторым завтраком Эрни вдруг поднял взгляд от стола и сказал: