— Просьба?

— Да, большая-большая просьба.

Ее оклеветали, самым бесстыдным образом оклеветали. Просто гнусность! Тут затронута ее женская честь. Когда она увидела его, ей мгновенно пришла в голову мысль, что он может помочь ей. Она взывает к его рыцарским чувствам, обращается к нему, как к джентльмену. Ей нужно непременно переговорить с ним. Может быть, они могли бы завтра под вечер где-нибудь встретиться? Но всё это, разумеется, должно быть полной тайной.

Ники чувствовал себя польщенным и с радостью выразил свою готовность.

— Вы знаете «Парадиз»? — спросил он.

Да, она знает. Ее подруга Ютка Фигдор рассказывала ей о «Парадизе». У Ютки был флирт с одним инженером из «Национальной нефти», мистером Гауком. Она встречалась с ним там. Но этого Гизела, конечно, не сказала Ники.

— Прекрасно, — заявил Ники. — Вам удобно в шесть часов? В это время уже темно. Вы подниметесь по лестнице, затем направо по деревянной галерее и в последнюю дверь. Там вы найдете меня.

— О, как это любезно с вашей стороны! — поблагодарила его Гизела, и глаза у нее заблестели. — Я буду аккуратна.

Вверх по лестнице, направо, последняя дверь!

Ники уже ждал ее. Он заказал шоколад. Ведь она выпьет чашечку шоколада? Если ей жарко, можно немного приоткрыть окно.

— Как вы любезны, как вы любезны, господин Цукор!

— Здесь нас никто не потревожит, — сказал Ники. — Вы можете говорить, ничего не опасаясь.

Да, говорить! Это было вовсе не так легко, как он себе представлял. Гизела сплела маленькие белоснежные ручки с накрашенными ноготками и беспомощно посмотрела на Ники. Ей, как даме, неудобно заговорить об этом, и кроме того, она ведь едва знакома с этим Ники: обменялась с ним всего-навсего несколькими словами. Губы у нее пересохли, ей пришлось выпить сперва глоток шоколада. Затем она глубоко вздохнула и собралась с силами.

— Я хотела бы обратиться к вам с одним вопросом, господин Цукор, — начала она тихим, дрожащим голосом. — Я хотела бы спросить у вас, слышали ли вы, что обо мне говорят в Анатоле?

Ники потряс черными кудрями. На всякий случай он отрицал. Он уже понял, на что она намекала.

— Нет. Да и что могут о вас говорить? — удивленно ответил он.

— О боже! — Гизела поставила локти на стол, приложила кончики пальцев к вискам и устремила полный ужаса взгляд в пространство. — Это страшная вещь, — продолжала она. — Это низость! Ах, это такая бездонная гнусность, это самая бесстыдная клевета, какую только можно вообразить себе! И подумайте, я ничего не знала, ни о чем не догадывалась. Два года ни о чем не подозревала!

— Но, боже мой, что же это такое?

Гизела то краснела, то бледнела. Она снова сжала белые ручки и опять отпила глоток шоколада.

— Ну, я расскажу вам всё. Вы знаете, что я была замужем. Не правда ли? Ну разумеется, вы сами вчера меня назвали «госпожой Хониг». О моем браке мне не хочется говорить. Скажу только, что у меня были весьма веские причины оставить мужа через сутки после венчания. У него были болезненные наклонности, вы понимаете? Одним словом, я вернулась к родителям.

— Я знаю, я знаю.

Ники слушал, широко раскрыв глаза. Он был большой любитель сплетен, пересудов и скандалов.

— Ну, слушайте дальше, — продолжала Гизела.

Теперь слова так и лились из ее маленького накрашенного ротика. Вероятно, ее муж, трусливый негодяй, пустил о ней эту клевету, чтобы отомстить ей. И она ничего не подозревала! Да ей такое просто в голову не приходило!

— Посудите сами, господин Цукор, как я могла об этом догадаться?

Но теперь она кое-что узнала. Теперь она всё поняла. Она замечала, что на вечерах и балах мужчины почти не обращали на нее внимания. Они увивались вокруг Антонии, а ей — только вежливый поклон. И когда кто-нибудь из мужчин танцевал с ней, она ясно чувствовала, что это простая вежливость и ее партнер буквально остерегается держаться близко к ней. То же она замечала и на улице. Мужчины смотрели только на Антонию, а ее вообще точно не существовало. Что же это такое? Разве она хуже Антонии? Что у нее, бородавки на лице? Разве она чахоточная? Но вот Ютка Фигдор наконец передала ей, какую гнусную клевету распространяют в городе по ее адресу. Она три дня пролежала в постели, так возмутила ее эта гнусность.

— Вы, конечно, знаете, о чем я говорю, господин Цукор? Вам, должно быть, тоже доводилось это слышать?

Ники мешал ложечкой шоколад и смотрел на взволнованную Гизелу большими глуповатыми черными глазами. А затем слегка кивнул. Разумеется, он знает!

— Значит, это говорят? — воскликнула Гизела. — Говорят... говорят, что я... не настоящая женщина?

Гизела закрыла лицо руками:

— Как ужасно, как ужасно! Какой позор! Скажите сами, можно ли нанести женщине более тяжкое оскорбление?

Ники покачал головой.

— Ведь это сделало мое положение в городе просто невыносимым, — в отчаянии продолжала Гизела. — Лишить меня моей женской чести! Можно ли придумать более гнусную сплетню? Мужчины избегают, презирают меня. Это возмутительно! Мне было бы легче, если бы обо мне сказали, что я распутница. Разумеется, это не очень лестно. Но когда говорят, что я не настоящая женщина, это во сто крат оскорбительнее для меня, во сто крат! Говорить так — значит оскорблять женщину насмерть! Ну скажите, права я или нет?

— Вы правы. Это неприятно для вас.

— Неприятно! Да ведь из-за этого я стала отверженной, стала всеобщим посмешищем! — продолжала Гизела вне себя. — Вся моя жизнь разбита. Неужели вы думаете, что я для того разводилась, чтобы никогда больше не выходить замуж? Но как могут интересоваться мною мужчины, если они думают, что я не настоящая женщина? Я взгляну на мужчину, а он избегает моего взгляда. Мужчины боятся дотронуться до моей руки, никто не ухаживает за мной. Вы понимаете теперь, что моя жизнь разбита? Антония — хорошая сестра, нечего сказать! — знала уже год, что обо мне ходят такие слухи, но ничего мне не говорила. «Подумаешь, кто-то сдуру сболтнул», — успокаивала она меня. Ну разумеется: на ее долю выпадали все триумфы, а я сидела рядом, как дура!

«Акробат» сочувственно кивнул.

— Теперь я начинаю понимать, как невыносимо ваше положение, — сказал он.

— Нет, мужчина вряд ли сможет войти в мое положение. Я была в полном отчаянии; я поклялась не выходить больше из дому, я готова была провалиться сквозь землю от стыда. Только с отчаяния пошла я вчера в кино. «Там темно, — думала я, — никто меня не узнает». Но как только я увидела вас, господин Цукор, мне пришла в голову чудесная мысль. «Он поможет тебе, — подумала я, — он джентльмен, он поймет тебя». И теперь я все свои надежды возлагаю на вас.

Ники изумленными глазами уставился на нее:

— На меня?

— Да, на вас, господин Цукор, именно на вас! Всем известно, что вы знаете толк в женщинах. О, простите, вы знаете, в нашем городе не бывает секретов! Вы должны опровергнуть гнусную клевету, вы должны выступить в защиту моей чести. Ну, посмотрите, разве это не руки женщины? — И она поднесла к глазам Ники маленькие выхоленные ручки. — А это разве не женские плечи? Посмотрите сами! — Гизела встала и так близко подошла к Ники, что ее бедра коснулись его колен. Она натянула платье на груди и спросила: — Ну скажите сами, что я — мальчик? Притроньтесь к моей груди, разве это не грудь женщины?

У Ники от волнения участилось дыхание. Он понял теперь, что должен вынести свое суждение как эксперт. Ну что ж, лучшего эксперта ей и не найти.

— Да кто мог выдумать, что вы не женщина? Конечно, это очень даже красивая грудь, а ваша талия... о, какая мягкая и гибкая! Вообще...

— Да вы только пощупайте! — восклицала Гизела. — Ведь тут задета моя женская честь!

— А какие бедра! Господи, конечно, это просто глупая клевета, а мы все верили ей. Разумеется, вы настоящая женщина. Ну а целоваться вы умеете, если вы настоящая женщина?.. Верно, вы и целоваться умеете!

— Да вы только пощупайте, — без конца твердила Гизела, уже сама не понимая, что говорит. — Я знала, что вы меня поймете. О боже мой, ну конечно, я умею целоваться! Как вы могли подумать, что я не умею? Я могу поцеловать вас раз, и еще раз, и еще раз... Ведь сюда никто не войдет? Вы уверены?