И оба усмехнулись. По-моему, не очень весело.

Друг лейтенант все не звонил. Афганская борзая напомнила профессору Эдику, что пора домой, влегла в ошейник, как упряжная лошадь в хомут, и утащила хозяина из нашей конторы. Борис Йосич посадил было Мишеньку за машину писать пояснения, но через минуту не выдержал его дилетантского тюканья по клавишам, согнал со стула и взялся за дело сам. Закончил, отредактировал. Сережка все распечатал в трех экземплярах — для нас, для них и для Слона. Дима тем временем приготовил деньги и ведомость.

— Распишитесь, пожалуйста.

— Смотри, Михал Юрьич, тебе сделали кусок диссертации, а теперь ещё и платят!

Тот ответил со вздохом:

— Эх, Борис Йосич, так бы в институте платили, за каждый рабочий день…

Но расписались оба. Денежки взяли. Довольны.

А что же! И мы довольны. Хотя и не сильно. Ситуация для нас ещё больше запуталась. Так убили мэра или сам погиб? А если убили, то как — машину испортили или катастрофу подстроили?

И наконец позвонил Винницкий. Йосич, по пять раз переспрашивая, записал все цифры, сунул Шварцу и вскричал:

— Ну же, Сергей Леонидович!

Сергей Леонидович долго ждать себя не заставил, тем более, этот кусок программы у него уже был набран, отлажен и вычищен; ввел, ответ появился мгновенно — и поверг ученых в раздумье, а нас в уныние. В переводе на общедоступный язык ответ этот означал: а чего там, могло и так быть, хотя сомнительно, чтобы преступники были такие тонкие знатоки тормозов и сумели все рассчитать.

Школьник быстренько набрал пояснение к этому куску, Сережа сбросил на дискеты все наработанное — господам ученым для личного пользования, после чего Андрюша погрузил наших дорогих гостей в «восьмерку» и повез на заслуженный отдых.

А мы сидели, тупо глядя друг на друга, и пытались осмыслить результаты. Самый осмысленный вывод гласил: «А хрен его знает».

Наконец Дима сказал:

— Знаешь что, Алиса, хватит мозги сушить. Сделаем вот как: отдадим Слону все, что тут у них получилось, а он уже пусть решает, торчат отсюда уши Арсланова или нет… Главное, мы всю эту бодягу провели — экспертов опросили, математическую модель, будь она неладна, построили, даже вон картинки движущиеся нарисовали. А Слон пусть сам думает, устраивает его такая информация или нет… Сережа, пожалуйста, сделай ещё одну дискету для клиента. И можешь идти домой. Мы сами закроем.

Серега унесся домой, а мы отправились переодеваться. Последвухдневных трудов так приятно будет отвлечься и отдохнуть — пойдем к Стивенсам и, в порядке перемены обстановки, проведем воскресный вечер в простой компании. Среди ученых.

Глава 40

Мэрская подпись

Для городских властей суббота — день рабочий. Так было во все времена. А в эти дни, пока не расследована таинственная смерть мэра, пока не избран новый — тем более. Мэрия сейчас больше походила на армейский штаб в разгар напряженных боевых действий.

Поэтому никого не удивило появление в приемной довольно юного и очень уверенного человека в милицейской форме. Настолько разные слухи ходили по городу, что тут можно было ожидать появления не только милиции, но и «Интерпола». А также белых и черных магов, прорицателей и ясновидцев. Говорили даже о предстоящем прибытии из Полтавы народного умельца — так называемого психометриста, который якобы способен, вступая в мысленный контакт (рукой) с незнакомым предметом, узнавать его историю и проникать в души людей, владевших этим предметом, — в обратной хронологической последовательности.

Лицо, на то уполномоченное, представилось лейтенантом Новиковым, следователем уголовного розыска. Однако, вопреки обывательским представлениям, интересовали лейтенанта не свидетельские показания или волосок с костюма погибшего, а вполне законные документы. Причем самые разные, и годичной давности, и подписанные в день смерти. А еще, кроме подписи покойного ныне мэра, интересовала его печать или печати, которыми эта самая подпись удостоверялась.

Удивленная про себя, но внешне невозмутимая секретарша, приятная дама неопределенно-ухоженного возраста, охотно предоставила все требуемое (черта с два она бы отдала бумажки, если бы не звонок ответственному секретарю с самого верха). Более того, по привычке предложила чай или кофе. Но юный лейтенант ни чаем, на кофе не заинтересовался, а вместо этого сел писать протокол изъятия соответствующих документов. А также 3 (трех) оттисков с каждой печати. Галине Кузьминичне же и отловленным в коридоре понятым предложил на каждом из этих листков с оттисками расписаться, что все трое и сделали, указав в скобочках свою фамилию, инициалы и должность. Понятыми оказались две девицы, возвращающиеся из, пардон, туалета в родную бухгалтерию, и глаза у них при процедуре изъятия были больше и круглее Большой городской печати.

Лейтенант Новиков, надо сказать, только недавно попал в уголовный розыск, всех процессуальных тонкостей, как и психологии следствия, ещё не освоил, а потому пока больше верил человеческому слову, чем бумажкам. Когда Галина Кузьминична документы подписала и отдала, он прямо спросил у нее, кому принадлежала подпись на вот этом документе — и показал ксерокопию.

Вопрос был настораживающий, потому что следом за подписью было отпечатано на машинке «А. Н. Коваль».

Галина Кузьминична, дожившая на своей должности до сиреневых волос, эту тонкость немедленно уловила и разглядывала подпись внимательно, через две пары очков. Не поверив электрическому освещению, встала, поднесла листок к окну, покрутила туда-сюда. Покачала головой:

— Оригинал бы…

— Простите, оригинала пока нет…

Наконец секретарша вынесла приговор:

— Нет, не его это подпись! Печать наша. Вот у неё тут, в слове «Чураев» возле «у» волосочек… А подпись не Александра Николаевича, нет. Похожа, довольно похожа. Но не его. Я уж за полтора года все её варианты на память выучила…

— Тогда объясните, как на ненастоящую подпись настоящая печать попала. Ведь поставить печать можете только вы, я правильно понимаю?

Галина Кузьминична ощутила негодование — как! я ему, этому мальчишке, сразу все определила, разве он сам разобрался бы, а он ещё обвиняет, угрожает… Ну уж нет! И, поскольку любая женщина от рождения знает, что лучшая защита — это нападение, застрекотала сорокой, как торговка на базаре:

— А что вы на меня набрасываетесь? Я вам что, робот? Все контролировать должна? Не знаю, кто эту печать ставил!

Новиков, человек молодой и неженатый, с женскими повадками знакомый мало, просто опешил:

— Да что вы, в самом деле! Вы не волнуйтесь так, я же вас ни в чем не обвиняю! Просто ответьте — кто-нибудь, кроме вас, мог этой печатью воспользоваться?

— Нет, — резко, но на полтона тише, ответила секретарша, — кроме меня, никто. Ну, может, пока я была в отпуске… Но часто ведь как бывает: любой начальник управления или отдела может выйти от мэра с пачкой подписанных бумаг… Я эти бумаги пропечатаю, зарегистрирую… Не буду же я с каждым листочком к Ковалю бегать и спрашивать, это он подписывал или нет! А ещё если в это время телефон звонит… Разговариваешь — и печати ставишь, разговариваешь — и шлепаешь…

Галина Кузьминична обреченно махнула рукой.

— Тогда, конечно, внимание рассеивается. Можно на что угодно печать шлепнуть…

Следователь Новиков забрал бумаги, поблагодарил и ушел. Но про себя подумал, что, пожалуй, напрасно образцы брал, и без них все ясно… Если так, как она сказала, сделать можно… Так что выходит, теперь всех начальников отделов и управлений допрашивать? А толку? Так тебе виновный и признается!

Галина Кузьминична пожаловалась на грубияна лейтенанта закадычной подруге, Раисе Владимировне из планового отдела, и под строжайшим секретом рассказала, что фальшивая подпись покойного Коваля стояла на какой-то бумаге для фирмы «Меценат». Через три часа строжайший секрет свято хранили все работники мэрии и члены их семей.