— Не обещали.
— А что наша нога говорит?
— К вечеру. Или ночью.
— А голова?
— Завтра.
— Значит, ночью и будет.
Вот так по здоровью чернобыльца можно погоду предсказывать. За несколько часов, а то и за несколько дней. И поточнее, чем Гидрометцентр.
— Так, господин мой, тогда сейчас перекусим — и иди к доктору. А мы с Серегой останемся у синхрофазотрона.
— Скоро Андрюха должен приехать, привезет снимки и экспертное заключение. Бумажки — девочке Саше, фотографии мне в стол.
— Так точно, шеф! Как скажете, шеф! Будет сделано, шеф!
Ухмыльнулся. Доволен, значит. Ну так вот тебе за это и работка привалит.
— Я пойду Сережку от машины отрывать, а ты чайник поставь. И рыбку зверику предложи — вон его уши видны. Ждет.
Это тоже интересный факт. Веник наш, в смысле, кот, изловленную мышку сдает на стол мне, спит в свободное от прогулок время под Сережиным столом, а ест только то, что ему положит в тарелочку Дима. От других еду не принимает — боится, наверное, что какую-нибудь гадость подсунем. А может, делает уважение начальству.
Неизвестно еще, кто кого больше дрессирует — мы животных или они нас.
День неспешно перевалил за половину. Отбыл к врачам Колесников, приехал Андрей — привез документацию. Потом появилась девочка Саша, одни папки оставила, другие забрала. Входя и выходя, привычно пригнула голову под притолокой. Дюймовочка. Я созвонилась с Надеждой, передоговорились: у нее, но не в три, а в пять.
Вернулся Димка.
Все идет неторопливо, размеренно. Стрелки часов доползли до трех, но клиент не появился. Такой уж он, посетитель наш: и время вроде сам выбирает, а все равно опаздывает. А может, просто цену себе набивает?
— Димыч, что доктора сказали?
— Пациент скорее жив, чем мертв.
— Уже хорошо. А ещё чем порадуешь?
— С понедельника на три недели залягу. Несколько дней подержат круглосуточно, потом переведут в дневной стационар. Обещали починить.
— Слушай, так до праздников всего-то несколько дней и осталось. Кто же тебя на октябрьские лечить будет?
— Ты.
— В каком смысле?
— Я лекарства домой заберу. А шприц ты, по-моему, в руках держать умеешь?
Это верно, умею. Хотя ужасно не люблю. Я не брезглива и вид крови меня не пугает. Просто кажется, что делаю все неправильно и вместо пользы приношу вред.
Но Колесникову отказать не смогу. Так что придется нам с ним на праздники не гулять, а дома посидеть.
— И не рассчитывай, Рыжая, дома отсидеться!
Ничего себе! Он что, после Чернобыля ещё и телепатом стал? Или у меня все на морде написано?
— Я говорю, что все сделаем, как планировали: и на шашлыки поедем, и окна помоем…
— А как же твои процедуры?
— В перерывах между рюмками.
И болеть он тоже не умеет! Хотя что за радость болеть, когда плохо? Болеть надо, когда ничего не болит, а тебя просто балуют, вкусненьким кормят, развлекают. А ты лежишь себе и страдаешь… Чтобы все видели, что они не зря на тебя время тратят…
Это я так когда-то гриппом болела. Когда температуру сбили, стало полегче… Папенька мне тогда Брэдбери и подсунул, «Вино из одуванчиков». День был солнечный, в комнате тепло, тихо. Я валялась на диване и глотала страницу за страницей…
До сих пор это воспоминание осталось — уже сколько лет прошло. И Брэдбери с тех пор люблю, и так безболезненно поболеть тоже иногда…
— Эй, Рыженькая, о чем задумалась?
— О фантастике.
— Слушай, кстати, я Кунцев свежих видел — у Инны на лотке. Посмотри, когда домой ехать будем. А то я не помню названий.
— Не посмотрю — я на пять к Надьке иду.
— Ладно, Андрей отвезет. Ждать тебя надо?
— Не надо. Сам понимаешь, эту работу не спланируешь.
— Хорошо. Тогда добирайся домой сама, как большая девочка.
Я кивнула. И в этот момент раздался звонок в дверь. Клиент наконец появился.
Серега проводил его к нам. Господин Власов оказался мужчиной небольшого роста, очень и очень близким к пенсии. А может, уже давным-давно на заслуженном отдыхе. Но глаза молодые, абсолютно здравомыслящие. И в лице, кстати, холодная оценка и сосредоточенность.
Огляделся по сторонам, без приглашения уселся в гостевое кресло.
— Добрый день. Чем можем быть вам полезными?
Голос мой был сух и официален.
— Да вот, рекомендовали мне услуги вашей фирмы.
— Кто, любопытно?
— Игорь Данилович из «Шедевра».
Ага, нормально. Упомянутый Игорь Данилович командует охраной в некоей ремонтной фирмочке, для которой мы успешно поработали. Только одно мне непонятно: он, Игорь, мой ровесник, непохоже, чтобы таким, мягко говоря, взрослым, он советы раздавал…
А господин Власов ещё раз по сторонам огляделся, вытащил из кармана пачку сигарет и зажигалку.
Я решительно вклинилась в его жизненные планы:
— Простите, пожалуйста, у нас в офисе мы просим не курить.
— За здоровье боитесь?
— Да, угадали.
Ох, не надо бы тебе, дедуля, такие вопросы задавать! В этих стенах не ты хозяин — не тебе и иронизировать.
А он, Власов, сигареты не прячет, ждет, наверное, когда для него лично сделают исключение. Не дождешься, дедуля.
— Идемте во двор — у нас там курилка.
В. А. Колесников, известный миротворец. Писмэйкер. Сорок пятого калибра.
— Анна Георгиевна — дама неуступчивая. Да и денек сегодня теплый. Вот и совместим приятное с полезным.
И аккуратненько так повлек клиента на свежий воздух. Ну, это его работа — клиента разговаривать и заказ принимать. Вот пусть на солнышке и побеседуют.
Я начала собирать бумаги для разговора с Надюшей. Щелкнул замок приехал Андрей. Значит, ещё какой-то урок исполнил.
— Слушай, Ася Георгиевна, с кем это я сейчас Вадим Андреича во дворе видел?
— А бес его знает. Клиент. Зовут Власов Федор Гаврилович. А что?
— Пока ничего. Только весной я этого Власова вместе с ИванИванычем покойным встречал. Вот и заинтересовался.
Глава 3
Привет с того света
Федор Гаврилович Власов оглядел скамейку, вынул из кармана плаща газетку, подстелил, сел. Понес было зажигалку к сигарете, остановился, протянул пачку мне. Я покачал головой, вытащил свои. Закурили.
— Вам привет от Иван Иваныча, Маугли.
Та-ак… С того света приветик. Собственно, это всего лишь пароль, но при сложившихся обстоятельствах звучит двусмысленно. Лягушонок Маугли — это меня в СИАМИ такой кличкой наградили, от инициалов КВА. Юмористы… А кто ж ты такой, господин Власов, что пароль знаешь? Учитывая возраст, можно предположить…
— Петр Петрович, полагаю?
Выпустил струю дыма, кивнул. Улыбается легонько. Это у них с покойным Иван Иванычем общая манера: улыбаться невпопад. Видно, профессиональное, для возможного наблюдателя со стороны.
— И чем могу служить? — спрашиваю.
— Ну как же, Вадим Андреич, вы все ж таки наш сотрудник.
— Ваш? Не знаю. Поступал я на работу к Иван Иванычу покойному, и теперь, полагаю…
— Нет, отчего же… Скорбь наша безутешна, но незаменимых людей нет. Все мы смертны, однако работа должна продолжаться.
— Уважаемый Петр Петрович, давайте сразу расставим точки над «i». Вы прекрасно знаете, что день, когда погиб…
— …безвременно погиб!
Что? Ты, иезуит старый, меня хочешь пристегнуть к этой гибели? А вот фиг тебе!
— …Иван Иванович, — внешне не реагируя на его слова, продолжил я, этот день резко изменил мой настрой и мои обстоятельства. Я задание Иван Иваныча выполнил в полном объеме, материалы представил исчерпывающие, так что никаких обязательств за собой не чувствую. Но теперь я, можно сказать, человек семейный, подвергать опасности жизнь свою и Анны Георгиевны больше не желаю…
Я вдруг поймал себя на том, что говорю архаичным языком, — и удивился. Потом сообразил, что оправдываюсь, — и обозлился.
— Короче: я вам не должен, вы — мне, и на том квиты. Считайте, что я подал заявление по собственному желанию.