Что это — врожденная недоверчивость или врожденная глупость? Честно говоря, я и сам не знаю. Мой друг-психиатр сказал, что это пример подсознательной потребности отрицать — каждому хочется, чтобы дорога, то есть Путь, никогда не кончалась. Потому-то едут и едут дальше, сколько можно — даже наперекор четкому указателю. Каждому хочется верить, что для него дорога не кончится, что он исключение. Но, увы, дорога кончается для всех…

Теперь я это вспоминаю и думаю: а что, если бы я тогда напечатал слова друга-психиатра на карточках, карточки положил бы в ящичек, прикрепил его к указателю «ТУПИК» и оставил рядом такую записку: «Бесплатные памятки для всех желающих узнать, почему они сюда заехали». Так вот, сделай я тогда так, что было бы? Заинтересовались бы? Прочитали? Если да — то что изменилось бы? Поберегли бы люди лужайку, ноготки и ежевику? И ехали бы назад помедленнее?

А может, надо было на вершине холма повесить указатель с такой надписью: «В КОНЦЕ УЛИЦЫ — ПРИДОРОЖНАЯ СВЯТЫНЯ. ПРИЕЗЖАЙТЕ ВЗГЛЯНУТЬ НА ВЫСШИЙ СМЫСЛ ЖИЗНИ». Интересно, что произошло бы с уличным движением?

И сделай я так, стал бы я тогда знаменитым гуру? По имени Свами Тупиками.

Но мы оттуда переехали, и узнать мне об этом — не судьба.

Пришел как-то к своему раввину один человек — горем поделиться. Раввин тот был старый, мудрый и добрый — такими стремятся стать все раввины.

— Равви! Я несчастен! — воскликнул человек, ломая руки. — Мне удается меньше половины всех дел, за которые берусь.

— Вот как?

— Что мне делать? Прошу вас, научите, как быть!

Раввин надолго задумался, а потом ответил:

— Сын мой, вот тебе мудрый совет: возьми альманах «Нью-Йорк таймс» за тысяча девятьсот семидесятый год, открой страницу девятьсот тридцать, прочти — может, и найдешь утешение.

— Ага… — удивился человек, ушел и сделал как сказано.

И что же он там прочитал? Среднестатистические данные о результативных ударах прославленных бейсболистов за всю их спортивную жизнь. Тай Кобб, которому по силе и меткости не было равных, набрал всего 0,367 очка. А Малыш Рут — и того меньше.

Человек снова пришел к раввину и недоуменно спросил:

— Неужели у Тая Кобба так мало очков?!

— Да, так мало. Из трех его ударов успешным бывал лишь один. Кобб даже до половины не дотянул. Так чего же ты хочешь?

— Ага… — удивился человек: ведь он себя в неудачники записал оттого, что только половина всех дел, за которые брался, получалась.

Теология — великая сила, и священных книг на свете — не счесть.

Интересно, доводилось ли вам, будучи в гостях — на званом обеде, на вечеринке или еще как, — заходить в ванную? А там, в ванной, заглядывали вы когда-нибудь в аптечку? Так, просто любопытства ради? Не пробовали вы хотя бы однажды рассмотреть все в ванной хорошенько?

Один мой друг всегда так поступает. Он проводит социологическое исследование, чтобы получить докторскую степень. Он рассказывал, что многие делают то же самое, хотя вовсе не собирают материал для диссертацин. Говорят об этом редко — каждый считает, что он однн так делает, а кому же хочется, чтобы о нем Бог знает что подумали?

Мой друг утверждает, что если тебе интересно знать правду о человеке — обязательно зайди к нему в ванную. Достаточно заглянуть в ящики, в шкафчики и на полки; достаточно взглянуть на халаты, пижамы и ночные рубашки, висящие на крючках за дверью, — сразу все станет ясно. Друг утверждает, что все привычки; надежды, мечты, печали; болезни; комплексы и даже сексуальные особенности — всё открывается в одной-единственной комнатке.

Друг утверждает, что по натуре большинство людей — неряхи. И что глубочайшие тайны человечества распиханы по укромным уголкам и щелям ванной комнаты — сюда мы приходим, чтобы побыть наедине с собой, поспорить с отражением в зеркале, причесаться, поскрести и почистить щеткой шкуру, привести в порядок перышки, подготовить к новому дню и обласкать стареющие и слабеющие тела, смыть с себя грязь и усталость, накраситься и надушиться, поразмышлять и посоветоваться со своим оракулом и попытаться изменить свою судьбу к лучшему.

Друг утверждает, что ванная может сказать обо всем. Обо всем скажут баночки, флаконы, тюбики, коробки, склянки. Микстуры, мази, снадобья, аэрозоли, приспособления, лосьоны; духи, мыло, пасты, таблетки, кремы, салфетки, порошки, лекарства и всевозможные приборы — электрические и обыкновенные. Чудеса всех времен.

Друг утверждает, что, по его наблюдениям, ванные часто похожи друг на друга, отчего у него возникает мыель об удивительном единстве рода человеческого.

Я вовсе не призываю к массовым занятиям спелеологией в чужих ванных. Но зато я пошел в свою и взглянул на нее повнимательнее. И мне сразу все стало ясно. Да так, что хоть смейся, хоть плачь.

Зайдите в свою — и взгляните хорошенько. А отныне, если соберетесь ко мне в гости, будьте так добры, попользуйтесь перед тем, как отправиться, собственной ванной. Ибо моя для посторонних — закрыта.

Клялся и божился, что никогда не пойду на встречу одноклассников, и все-таки пошел — как-никак тридцатилетие выпуска. «Ребят» из своей родной школы, что в самом центре Техаса, я последний раз видел на прощальном вечере.

Стоило лишь мельком взглянуть на них — и худшие мои опасения подтвердились: лысины, седины, морщины, отвислые животы и признаки больной печени.

Старики. Мы превратились в стариков, подумал я. Так скоро! И теперь уж все идет на убыль. Впереди только немощь, болезни, дряхлость — а там и смерть не за горами. На меня вдруг навалилась усталость. Я замедлил шаг, начал заметно прихрамывать. В голову полезлн мысли о завещании, о том, что к погребению надо что-то подготовить…

Недуг этот длился ровно полминуты. А затем как рукой сняло — до того ярко вспомнились двое мужчин, которых повстречал тем летом на автостоянке в Бернсе, штат Орегон.

Одного звали Фред Истер, а второго — его хорошего друга — Лерой Хилл. Фреду — шестьдесят восемь, Лерою — шестьдесят два. Они ехали на велосипедах из калифорнийского городка Пизмо-Бич в канадскую провинцию Альберта, чтобы посмотреть родео в Калгари. Сидели они однажды на скамеечке, на пляже, читали газету, а там как раз про родео было написано. «Едем!» — предложил одни из них, и они собрались да поехали. И вот теперь на обратном пути прнбыли в Бернс, где я их повстречал, — в ярких спортивных костюмах; на модных гоночных велосипедах со всеми причиндалами. Я спросил Фреда Истера, как же они решились, и тот засмеялся: «А очень просто, сынок! Хе-хе! Приспичило нам — вот и всё!»

Им предстояло проехать почти шесть тысяч миль — через Колорадо и Большой Каньон. Домой рассчитывали попасть не раньше октября, если, конечно, по пути не встретится еще что-нибудь занимательное. Куда да и зачем спешить?

Эта встреча «выпрямила» меня: я будто стал выше, стройнее, моложе, красивее. Я начал прикидывать на будущее: чем заняться, где побывать, в чем попробовать свои силы за те долгие годы, что у меня впереди.

Так что до встречи на родео в Калгари в 2004 году. Узнаете меня по велосипеду с такой надписью: «ЛИБО В ПИЗМО-БИЧ, ЛИБО НА ТОТ СВЕТ!»

Летний вечер. Крыльцо загородного дома моего деда. При свете старого шипящего фонаря идет ожесточенная игра в «бабульку»¹ (¹Простая карточная игра наподобие «акулины» — прим. перев.). Я сражаюсь с пятью матерыми картежниками, каждый из которых не старше десяти лет. Это мои племянники и их друзья. Я выполняю обязанности «няньки» — так мне кажется, но для них я — «новенький», самый слабый в компании игрок.