– Как-то трудно поверить этому.

– Не испытывай мое терпение, кадет. Я ничем не отличаюсь от тебя.

Некоторое время она наблюдала за ним, борясь с эмоциями, вызванными воспоминаниями. Ей тоже повезло, что она осталась в живых, и благодарить за это нужно было этого необычного молодого воина. До сих пор она не могла вспоминать о своем падении без внутреннего содрогания, но еще менее приятно ей было вспоминать о пережитом страхе.

Еще было чувство вины. Во время опроса выяснилось, что одиноким солдатом, которого она встретила, был Дэв. Она прошла мимо, бросив его на растерзание гамм, а он вылез из «Полководца», чтобы этих самых гамм прогнать, когда она выпала из «Клинка». Будучи реалистом, она понимала, что эти два случая несопоставимы. Она ничего не могла сделать, и никто не ждал от нее никаких действий по его спасению. Но понимание этого не могло уменьшить испытываемого ею чувства благодарности.

«Жива…»

Почувствовав, что краска бросилась ей в лицо, она снова сменила тему.

– Я заметила, что у тебя не было сложностей с кодовым словом для получения доступа.

– Заметили, говорите?

– Мне кажется, что в первый раз ты чрезмерно старался, или страх перепутал все твои провода. В любом случае, ты это преодолел.

«Но все равно, я бы дала тебе пока одноместный страйдер, – подумала она про себя. – На всякий случай. В твоей голове творится такое, что ни один психиатрический тест не покажет. Так будет лучше, если сначала ты один, а не с кем-то в экипаже разберешься в этом. На Норвежской гряде ты действовал самостоятельно и вел себя выше всяких похвал».

– Так ты возвращаешься к «Ассасинам»?

– Думаю, да. Спасибо. – Он выглядел немного смущенным. – Я постараюсь больше не подводить вас.

– Ты когда-нибудь скакал верхом на лошадях, кадет?

Дэв покачал головой.

– Я слышал о лошадях, – сказал он. – Но никогда ни одной не видел.

– В некоторых колониях их еще и сегодня используют в качестве транспортных средств. В Новой Америке, например, там, откуда я приехала. Такие крупные животные. Можно даже ушибиться, если свалишься со спины.

Смущение прошло, и лицо его стало слегка лукавым.

– Все равно, что упасть со страйдера?

– Да, как со страйдера. Только нужно очень хорошо запомнить несколько правил. Правило номер один: встать и вернуться на прежнее место нужно так же быстро, как упал. Прежде, чем сообразишь, что произошло.

– Звучит разумно. Думаю, что мне хотелось бы… вернуться, я имею в виду.

– Но это еще не флот, – сказала она, выбросив вперед руку. – Однако, добро пожаловать на борт. С возвращением.

Улыбнувшись, он пожал протянутую ему руку, а она почувствовала, как в ней снова поднялась волна чего-то, что она обещала себе никогда больше не испытывать. «Не хочу больше сближаться ни с одним человеком, – подумала она, – ни за что».

Но почти сразу она выкинула эту мысль из головы. «Да, жокей! Ты только что вернулся!»

Три человека плыли в золотом свете, затянутая облаками сфера Локи выпукло вырисовывалась на фоне ночи у них над головами. Офис контрадмирала Казуо Аико размещался на кольце Асгарда, в ста километрах к востоку от небесного лифта Бифроста, но ИИ, который усилил и спроецировал изображение, убрал все лишнее, в том числе и орбитальное кольцо, оставив чистые звезды, свободный космос и обдуваемый ветрами шар Локи. Комната приобрела теплые розовые тона 36-го Змееносца С, но, тем не менее, воздух казался леденящим. Никто из находившихся в комнате людей не испытывал радости.

Генерал Джон Говард, безукоризненно подтянутый, в сером армейском мундире, прилип к трубке ручной связи и смотрел на двух нихонджин, что пригласили его на эту конференцию, ожидая самого худшего. Формально Говард по чину считался выше Аико, но адмирал был главнокомандующим Имперскими Вооруженными силами в системе Локи. В силу традиции и здравого смысла даже вице-адмиралы Военного командования Гегемонии с почтением и дипломатической учтивостью относились к офицерам Имперских войск независимо от их звания и чина.

Что касается третьего из присутствовавших мужчин, он даже не был военным, но это обстоятельство не помогло бы Говарду спасти карьеру, если бы Шотаро Такахаши решил, что в деле Локи ему нужен козел отпущения. Он был дайхио, личным представителем императора, и слово его было равносильно приказу императора.

Внешность бывает обманчива, полагал Говард, поскольку Такахаши вовсе не походил на представителя императора. Он был тучен и напоминал борца сумо. Его руки и ноги были мощными, что намекало на недюжинную силу, скрывавшуюся под слоем жира. Из одежды он носил только кусок белой ткани, обернутый вокруг бедер и чресел, что еще больше усиливало сходство с борцом сумо, но нательные украшения, перья, произведенные по нанотехнологии, инкрустации на металле в стиле барокко и лоскутные работы, играющие всеми цветами радуги, плотной вязью покрывавшие обнаженную часть его торса, были невиданной красоты и ни с чем не сравнимы.

В нем было что-то декадентское и… угрожающее. Каким-то образом легендарное народное искусство Имперского Дворца пересекло расстояние в шестнадцать световых лет и предстало перед Говардом здесь, в офисе Аико. Скрестив ноги, дайхио парил в центре комнаты, поправ традиционное представление о верхе и низе, на существование которых намекал пол комнаты и скудная обстановка. Он чувствовал себя настолько комфортно в состоянии микрогравитации, что Говарду казалось, что на любой жесткой поверхности тот будет совершено беспомощен, поскольку Говард даже начал уже сомневаться в наличии реального тела под этими пышными украшениями. Такахаши представлялся ему скорее существом из воздушного мира, не способным жить ни на Земле, ни на Локи, чем человеком из плоти и крови.

Контр-адмирал Аико, напротив, был вполне земным существом, как всегда суровым и подтянутым, в черной форме Имперского флота. Он засунул свои босые ноги в специальные опоры на полу за серебристо-белой консолью, служившей в качестве пульта компьютерной связи и интерфейса. Говард по достоинству оценил этот жест. Он не привык к нулевой гравитации, и испытываемое им головокружение еще больше усугублялось фоном, вызывавшим глухое раздражение. Только пол, предметы мебели и попытка Аико оставаться в вертикальном положении чуть-чуть смягчали неприятную иллюзию того, что они, все трое, парили в пространстве. Говард, который покидал Локи только в силу неизбежной необходимости, гадал, была ли проекция такого рода предумышленным психологическим трюком, хитроумной уловкой, применяемой с целью вывести из равновесия таких визитеров, как он, привыкших к твердой опоре под ногами.

– Ваша просьба весьма нестандартна, – проговорил Такахаши. Пророкотавший из широкой груди голос был мягким, но одновременно в нем чувствовалась скрытая угроза. Он говорил на нихонго, хотя Говард знал, что в его персональной памяти хранились записи превосходного англика. – И даже в какой-то степени незаконна. Вы же знаете о руководящих указаниях Империи по этому вопросу.

У Говарда даже побелели костяшки пальцев – с такой силой он сжал трубку ручной связи. Он был страшно рассержен, но ему вовсе не хотелось, чтобы эта встреча превратилась в открытую конфронтацию. У него был достаточный опыт общения с представителями Империи, и Говард слишком хорошо знал, что тупым упрямством никогда не добьешься того, что нужно.

– Конечно, дайхио Такахаши, – ровным голосом ответил он. – Тем не менее, я считаю необходимым указать, что эта новая идея дает нам прекрасную возможность не только держать ксенофобов в узде, но фактически победить их.