'What (что)! thou art not jesting (ты не шутишь)! can the dead come to life (может ли мертвец вернуться к жизни)? God be praised if it be so (Бог да будет возблагодарен = слава Богу, если это так)! Our poor lost boy restored to our arms (наш бедный потерянный мальчик вернувшийся в наши объятия) after all these cruel years (после всех этих жестоких лет)! Ah, it seems too good to be true (ах, это кажется слишком хорошим, чтобы быть правдой), it is too good to be true (это слишком хорошо, чтобы быть правдой) — I charge thee (я умоляю тебя), have pity (имей жалость), do not trifle with me (не шути со мной)! Quick (живо) — come to the light (идем к свету) — let me scan thee well (дай мне рассмотреть тебя хорошо)!'

He seized Miles by the arm (он схватил Майлса за руку), dragged him to the window (потащил его к окну), and began to devour him from head to foot with his eyes (и начал пожирать его с головы до ног глазами), turning him this way and that (поворачивая его этим путем и тем = туда и сюда), and stepping briskly (ступая резко) around him and about him (вокруг него) to prove him from all points of view (чтобы проверить его со всех точек зрения); whilst the returned prodigal (пока вернувшийся блудный сын), all aglow with gladness (весь пламенеющий радостью), smiled, laughed (улыбался, смеялся), and kept nodding his head and saying (и все кивал головой и говорил; to keep — хранить, держать; to keep doing something — все время делать что-то):

'Go on, brother (продолжай: «иди дальше», брат), go on, and fear not (продолжай и не бойся); thou'lt find nor limb nor feature that cannot bide the test (ты не найдешь ни конечности, ни черты, которая бы не выдержала теста). Scour and scan me to thy content (прочесывай и проглядывай меня к твоему удовлетворению), my dear old Hugh (мой дорогой старый Хью) — I am indeed thy old Miles (я действительно твой старый Майлс), thy same old Miles (твой тот же старый Майлс), thy lost brother (твой потерянный брат; to lose — терять), is't not so (не так ли это)? Ah, 'tis a great day (ах, это великий день) — I said 'twas a great day (я говорил, это великий день)! Give me thy hand (дай мне твою руку), give me thy cheek (дай мне твою щеку) — lord (Господи), I am like to die of very joy (я, кажется, умру от самой радости; like — вероятный)!'

He was about to throw himself upon his brother (он был около = готов наброситься на своего брата; to throw — бросать); but Hugh put up his hand in dissent (но Хью поднял свою руку в /знак/ возражения; to put up — выдвинуть, воздвигнуть: «поставить вверх»), then dropped his chin mournfully upon his breast (затем уронил свой подбородок печально на грудь), saying with emotion (говоря с чувством):

'Ah, God of his mercy give me strength (ах, Господь от своей милости пусть даст мне силы) to bear this grievous disappointment (вынести это горестное разочарование)!'

Miles, amazed (Майлс, пораженный), could not speak for a moment (не мог говорить минуту); then he found his tongue (затем он нашел свой язык = дар речи вернулся к нему; to find — найти), and cried out (и вскричал):

'What disappointment (какое разочарование)? Am I not thy brother (разве я не твой брат)?'

Hugh shook his head sadly (Хью покачал головой грустно; to shake — трясти, качать), and said (и сказал):

'I pray heaven (я молю небо) it may prove so (чтобы это могло оказаться так), and that other eyes may find the resemblances (и чтобы другие глаза могли найти сходства) that are hid from mine (которые спрятаны от меня; to hide — прятать). Alack (увы), I fear me (я боюсь) the letter spoke but too truly (письмо говорило слишком правдиво; to speak — говорить).'

'What letter (какое письмо)?'

'One that came from oversea (то, что пришло из-за моря; to come — приходить), some six or seven years ago (что-то шесть или семь лет назад). It said (оно сказало = в нем говорилось) my brother died in battle (что мой брат погиб в битве).'

'It was a lie (это была ложь)! Call thy father (позови твоего отца) — he will know me (он узнает меня).'

'One may not call the dead (человек не может = нельзя вызвать мертвого).'

'Dead (мертвого)?' Miles's voice was subdued (голос Майлса был приглушенным; to subdue — подчинять, покорять, подавлять), and his lips trembled (и его губы дрожали). 'My father dead (мой отец мертв)! — oh, this is heavy news (о, это тяжкая весть). Half my new joy is withered now (половина моей новой радости увяла теперь). Prithee (прошу тебя), let me see my brother Arthur (позволь мне увидеть моего брата Артура) — he will know me (он узнает меня); he will know me and console me (он узнает меня и утешит меня).'

'He, also, is dead (он также мертв).'

'God be merciful to me (Господь будь милосерден ко мне), a stricken man (несчастному человеку)! Gone (ушли = умерли) — both gone (оба умерли) — the worthy taken and the worthless spared in me (достойны взяты, а недостойный пощажен во мне = в моем лице; to take — брать)! Ah (ах)! I crave your mercy (я умоляю о вашей милости)! — do not say the Lady Edith (не говорите что леди Эдит) —'

'Is dead (мертва)? No, she lives (нет, она живет).'

'Then God be praised (тогда Бог да будет восхвален), my joy is whole again (моя радость цела снова)! Speed thee, brother (поспеши, брат) — let her come to me (позволь ей = пусть она придет ко мне)! An’ she say I am not myself (если она скажет, что я не я) — but she will not (но она не будет = не сделает этого); no, no, she will know me (нет, нет, она узнает меня), I were a fool to doubt it (я был дураком — сомневаться в этом). Bring her (приведи ее) — bring the old servants (приведи старых слуг); they, too, will know me (они тоже узнают меня).'

'All are gone but five (все ушли = умерли кроме пятерых) — Peter, Halsey, David, Bernard, and Margaret (Питера, Холси, Дэвила, Бернарда и Маргарет).'

So saying, Hugh left the room (так говоря, Хью покинул комнату; to leave — оставлять, покидать). Miles stood musing awhile (Майлс стоял размышляя некоторое время; to stand — стоять), then began to walk the floor (затем начал ходить по полу; to begin — начать), muttering (бормоча):

intruder [ın`tru:də], devour [dı`vauə], resemblance [rı`zembləns]

The next moment Hendon sprang to the ground before the great door, helped the king down, then took him by the hand and rushed within. A few steps brought him to a spacious apartment; he entered, seated the king with more hurry than ceremony, then ran toward a young man who sat at a writing-table in front of a generous fire of logs.

'Embrace me, Hugh,' he cried, 'and say thou'rt glad I am come again! and call our father, for home is not home till I shall touch his hand, and see his face, and hear his voice once more!'

But Hugh only drew back, after betraying a momentary surprise, and bent a grave stare upon the intruder — a stare which indicated somewhat of offended dignity at first, then changed, in response to some inward thought or purpose, to an expression of marveling curiosity, mixed with a real or assumed compassion. Presently he said, in a mild voice:

'Thy wits seem touched, poor stranger; doubtless thou hast suffered privations and rude buffetings at the world's hands; thy looks and dress betoken it. Whom dost thou take me to be?'

'Take thee? Prithee, for whom else than whom thou art? I take thee to be Hugh Hendon,' said Miles, sharply.

The other continued, in the same soft tone:

'And whom dost thou imagine thyself to be?'

'Imagination hath naught to do with it! Dost thou pretend thou knowest me not for thy brother Miles Hendon?'

An expression of pleased surprise flitted across Hugh's face, and he exclaimed:

'What! thou art not jesting! can the dead come to life? God be praised if it be so! Our poor lost boy restored to our arms after all these cruel years! Ah, it seems too good to be true, it is too good to be true — I charge thee, have pity, do not trifle with me! Quick — come to the light — let me scan thee well!'