– Значит, два раза ромштекс с перцем, – заказал он. – Но, пожалуйста, фламбируйте на кухне, у нас важный разговор.

Официант записал заказ.

– Подать вам меню вин?

– Хотите рюмку вина, госпожа Лессинг?

– Нет, спасибо. Мне стакан перрье.[22]

– Мне тоже. Хотя, нет, лучше пильзенского пива.

Официант удалился.

Они сидели у окна, через которое открывался приковывающий внимание вид на стартовую полосу и на старый «юнкерс», установленный на помосте для экскурсантов. Но Катрин смотрела только на Клаазена. У нее еще никогда не было случая видеть его так близко, как сегодня, в беспощадно ярком свете предзимнего дня. Она поняла, что именно бесцветность этого человека делала его таким неприметным. Кожа лица блекло-смуглая, волосы блекло-русые, точно такие же ресницы, а жестких очертаний рот – блекло-красный. Но черты лица хорошо вылеплены – нос прямой и твердый, лоб чеканный.

Шеф задумчиво посмотрел в окно, проследив взглядом за одним из взлетающих самолетов. Когда он неожиданно повернулся к Катрин, она быстро опустила веки, надеясь, что он не заметил ее пристального взгляда.

– Вы, видимо, многим обязаны вашей матери, – заметил он.

– Да, верно, – признала она. – Но как вы догадались?

– Удивительно, что молодая женщина уделяет матери так много внимания.

– Да, наши отношения в известной мере необычны.

– Так я и подумал. Вы никогда не захотите жить отдельно от матери.

– Мне ничего подобного и в голову не приходило, – заметила она, но сразу же вынуждена была признаться самой себе, что сказала неправду. Ведь пусть даже и с очень большими колебаниями, но она пыталась покинуть Гильден и начать новую собственную жизнь в дюссельдорфской квартире.

– Вы вполне могли бы взять и вашу мать и, конечно, вашу маленькую дочь с собой в Гамбург.

Катрин непроизвольно сняла очки и начала протирать их салфеткой, словно надеясь лучше понять слова шефа, если более ясно его увидит.

– Мое предложение для вас неожиданно? – спросил он с легкой улыбкой и проникновенно глянул в ее глаза, оставшиеся теперь без защиты стекол.

– Зачем мне перебираться в Гамбург? – поинтересовалась она, продолжая нервно протирать очки.

– Потому что наша госпожа Пёль ожидает ребенка и хочет – то ли временно, то ли насовсем – ограничиться обязанностями домашней хозяйки. А вы, госпожа Лессинг, подходите для замещения ее должности.

– В качестве руководителя отдела рукоделий?

– Не только. Если вы освоитесь с работой, то сможете подняться и выше. Вы ведь к тому же отлично пишете.

– Ах, эти мои маленькие эссе под настроение…

Он не дал ей закончить, сам продолжив начатую ею фразу:

– …Которые относятся к наиболее трудным образцам того, что вообще существует в этой области.

Катрин нервно кашлянула.

– Так вы действительно меня приглашаете?

– Да, без всяких сомнений.

– Но я не могу оставить Гильден.

– Почему же?

– Мы живем в собственном доме. Я имею в виду дом, принадлежащий моей матери.

– Тем лучше. Тогда вы можете сдать внаем и вашу гильденскую квартиру, и рабочее помещение – я предполагаю, что лавка расположена в том же доме, так?

– Да.

– Имеет ли сегодня вообще смысл содержать лавку изделий ручного труда? Насколько я знаю, несколько подобных предприятий прогорели. Действительные шансы на успех имеют только лавки, связанные с цепью посредников, которые могут закупать товар оптом.

Катрин наконец снова надела очки.

– Об этом мы с мамой, разумеется, уже не раз говорили. Наше преимущество в том, что мы – семейное предприятие и не должны оплачивать услуги никаких посторонних лиц. Кроме того, у нас нет потерь: я всегда могу реставрировать старые мотки шерсти, доводя их качество до вполне приемлемого уровня, так что их можно потом выставлять на продажу.

– В этом тоже проявляется ваша гениальность, – произнес он спокойно.

– Гениальность? – переспросила она в полной растерянности.

– Может, это звучит для вас как преувеличение, госпожа Лессинг. Но с моей точки зрения, уникальный творческий талант это и есть гений.

Катрин почувствовала облегчение, когда официант принес ему пильзенского, а ей налил стаканчик минеральной воды. Это на минуту прервало беседу и дало ей время привести в порядок свои мысли.

– Вы переоцениваете меня, господин Клаазен, – произнесла она после паузы. – На самом деле я не представляю собой ничего особенного. Большинство женщин обладает гораздо большим творческим потенциалом, чем сами предполагают. Я уже давно хочу составить инструкцию по самостоятельному моделированию изделий и превращению собственных эскизов в элегантные вещи. Хотела бы предложить и другие подобные рекомендации. Вы понимаете, что я имею в виду?

– Еще бы! Для «Либерты» это был бы отличный материал, но, видимо, публикация возможна только в том случае, если вы сами будете курировать эту серию. Это еще одна причина для переезда в Гамбург.

– Я, собственно, имела в виду издать книгу. Или это слишком дерзкое желание?

– Вовсе нет. Но если вы предоставите нашему журналу предварительный набросок, то гораздо легче будет найти издателя.

Катрин казалось, что щеки ее разрумянились, хотя это было ей несвойственно. Кожа ее всегда была одинаково светлого, ровного тона. Но внутренне она пылала. Катрин понимала, что впервые говорит с человеком, который принимает ее всерьез.

Официант подал ромштекс с перцем и пожелал приятного аппетита.

Катрин, нарезав мясо на своей тарелке, убедилась, что внутри оно еще розовое.

– На вид приготовлено хорошо, – заметила она, положив кусочек в рот. – Да и вкус великолепный.

Клаазен последовал ее примеру.

– Вы правы. Я даже и не предполагал, что вы – гурман.

– А я не гурман. Я просто люблю нормально поесть.

– Верится с трудом.

Она не хотела ему рассказывать о периодических болях в желудке, потому заметила:

– Просто я не полнею ни от какой пищи.

– Завидное свойство.

– Так считают многие. Но сама я предпочла бы хоть чуть-чуть поправиться. Впрочем, это ведь не так уж и важно.

– Да, если все остальное в порядке.

Катрин охотно спросила бы, что он хотел сказать этим таинственно звучащим замечанием, но подавила в себе это желание. Ей было непривычно разговаривать о своей персоне, она искала более нейтральную тему, но в голову ничего не приходило.

– Есть одна проблема, в решении которой мне обязательно нужна ваша помощь, госпожа Лессинг, – произнес он.

– Да? – спросила Катрин очень сдержанно, почти недоверчиво.

Шеф улыбнулся примирительно.

– В этом нет ничего сугубо личного. – Она почувствовала, что он видит ее насквозь, и ощутила себя не в своей тарелке. – Речь идет о Рождестве, точнее о Рождественском сочельнике. Ведь каждый человек с нетерпением ожидает этого праздника или, во всяком случае, радуется ему. А в жизни часто случается так, что Рождество вместо мира и согласия приносит в дом раздоры и катастрофы. Мне очень хочется помочь нашим читательницам научиться избегать стрессов, ненужных конфликтов, разочарований и тому подобных неприятностей. Об этом кое-что уже написано, но я не видел ничего такого, что показалось бы мне действительно убедительным. И теперь я хотел бы услышать от вас, а еще лучше прочитать, что вы думаете по этому поводу.

– Ничего я не думаю, – сказала она, совершенно сбитая с толку.

– Я бы охотно сказал вам сейчас: «Подумайте об этом не спеша, на досуге». Но не могу, время поджимает.

– Мне безумно жаль, господин Клаазен, но Рождественские праздники для меня совершенно чуждая тема.

– А как вы обычно их отмечаете?

– Мы украшаем елочку, поем песенки, читаем стихи, которые помним наизусть, а моя дочь всегда вносит свою лепту, декламируя то, что успела выучить в школе. Лепешки мы, конечно, печем заранее. Видите, ни о стрессах, ни о спорах не может быть и речи. – Немного помолчав, она добавила: – Может быть, это потому, что у нас в семье нет мужчин.