По мнению Фабри, большое значение на ранних стадиях формирования человеческого общества играло особое явление, названное им «демонстрационное манипулирование». У ряда млекопитающих описаны случаи, когда одни животные наблюдают за манипуляционными действиями других животных. Это явление наиболее типично для обезьян, которые в большинстве случаев оживленно реагируют на манипуляционные действия другой особи. Иногда животные дразнят друг дружку предметами манипуляции, нередко манипулирование переходит в игры, а в некоторых случаях и в ссоры. Демонстрационное манипулирование свойственно преимущественно взрослым обезьянам, но не детенышам. Оно способствует тому, что отдельные особи могут ознакомиться со свойствами и структурой предмета, которым манипулирует «актер», даже не прикасаясь к объекту. Такое ознакомление совершается опосредованно: чужой опыт усваивается на расстоянии путем наблюдения за действиями других.
Демонстрационное манипулирование имеет прямое отношение к формированию «традиций» у обезьян, обстоятельно описанное рядом японских исследователей. Подобные традиции образуются в пределах замкнутой популяции и охватывают всех ее членов. В популяции японских макак, живших на небольшом острове, было обнаружено постепенное всеобщее изменение пищевого поведения, что выражалось в освоении новых видов пищи и изобретении новых форм ее предварительной обработки. Основой этого явления служили игры детенышей, а также демонстрационное манипулирование и подражательные действия обезьян.
В демонстрационном манипулировании сочетаются коммуникативные и познавательные аспекты активности: наблюдающие животные получают информацию не только о манипулирующей особи, но и о свойствах и структуре объекта манипулирования. По мнению К.Э Фабри, «демонстрационное манипулирование служило в свое время, очевидно, источником становления чисто человеческих форм общения, так как последние зародились вместе с трудовой деятельностью, предшественником и биологической основой которой и являлось манипулирование предметами у обезьян. Вместе с тем именно демонстрационное манипулирование создает наилучшие условия для совместной коммуникативно-познавательной деятельности, при которой основное внимание членов сообщества обращено на предметные действия манипулирующей особи».[34]
Важной вехой антропогенеза, во многом изменившей дальнейший ход эволюции, стало развитие на определенном этапе общественных отношений членораздельной речи.
У современных обезьян средства общения, коммуникации отличаются не только своим многообразием, но и выраженной адресованностью, побуждающей функцией, направленной на изменение поведения членов стада. Но в отличие от коммуникативных действий человека любые коммуникативные действия обезьян не служат орудием мышления.
Изучение коммуникативных способностей обезьян, особенно человекообразных, ведется уже давно и во многих странах. В США ученый Д. Премак длительное время пытался с помощью различных оптических сигналов обучить шимпанзе человеческому языку. У животных вырабатывались ассоциации между отдельными предметами, в качестве которых использовались куски пластика, и пищей. Для того чтобы получить лакомство, обезьяна должна была выбрать из различных предметов нужный и показать его экспериментатору. В основу экспериментов была заложена методика «выбора на образец», разработанная Ладыгиной-Котс. Спомощью этих методов вырабатывались реакции на категории объектов и формировались обобщенные зрительные образы. Это были представления типа «большее» и «меньшее», «одинаковое» и «различное» и сопоставления разного типа, на что животные, стоящие ниже антропоидов, скорее всего, неспособны.
Этот и подобные ему опыты наглядно продемонстрировали исключительные способности человекообразных обезьян к обобщениям и символическим действиям, а также их большие возможности общения с человеком, возникающие в условиях интенсивного обучения с его стороны. Тем не менее такие опыты не доказывают наличия у антропоидов языка с той же структурой, что и у человека. Шимпанзе в буквальном смысле «навязали» человеческий язык, вместо того чтобы попытаться установить контакт на языке, свойственном этому примату. В этом смысле эксперименты такого рода бесперспективны и не могут привести к пониманию сущности языка животного, так как дают лишь феноменологическую картину искусственного коммуникационного поведения, внешне напоминающего оперирование языковыми структурами у человека. У обезьян была выработана лишь система общения с человеком в дополнение к тому множеству систем общения человека с животным, которые он создал, начиная со времен одомашнивания диких животных.
По мнению К.Э. Фабри, долгое время занимавшегося проблемой языка человекообразных обезьян, «несмотря на подчас поразительное умение шимпанзе пользоваться оптическими символическими средствами при общении с человеком и, в частности, употреблять их в качестве сигналов своих потребностей, было бы ошибкой толковать результаты подобных опытов как доказательства якобы принципиального тождества языка обезьян и языка человека или вывести из них непосредственные указания на происхождение человеческих форм коммуникации. Неправомерность таких выводов вытекает из неадекватного истолкования результатов этих экспериментов, при котором из искусственно сформированного экспериментатором поведения обезьян выводятся заключения о закономерностях их естественного коммуникационного поведения».[35]
Как отмечал Фабри, «вопрос о семантической функции языка животных еще во многом не ясен, но нет сомнений в том, что ни у одного животного, включая и человекообразных обезьян, нет понятийного мышления. Как уже подчеркивалось, среди коммуникативных средств животных немало „символических“ компонентов (звуков, поз, телодвижений и пр.), но нет абстрактных понятий, нет слов, членораздельной речи, нет кодов, обозначающих предметные компоненты среды, их качества или отношения между ними вне конкретной ситуации. Такой в корне отличный от животного способ общения мог появиться лишь при переходе с биологической на социальную плоскость развития».[36]
Язык животных в общем смысле – понятие весьма условное, на ранних стадиях развития он характеризуется большой обобщенностью передаваемых сигналов. В дальнейшем, при переходе к социальному образу жизни, именно условность сигналов послужила биологической предпосылкой зарождения членораздельной речи в ходе их совместной трудовой деятельности. При этом только зарождающиеся общественно-трудовые отношения могли в полной мере развить эту предпосылку. По мнению большинства ученых, первые языковые сигналы несли информацию о предметах, включенных в совместную трудовую деятельность. В этом состоит их принципиальное отличие от языка животных, который информирует прежде всего о внутреннем состоянии индивидуума. Основная функция языка животных состоит в сплочении общества, распознавании отдельных особей, сигнализации о местонахождении, сигнализации об опасности и т. п. Ни одна из этих функций не выходит за рамки биологических закономерностей. Кроме того, язык животных всегда представляет собой генетически фиксированную систему, состоящую из ограниченного количества сигналов, определенного для каждого вида. В отличие от него язык человека постоянно обогащается новыми элементами. Путем создания новых комбинаций человек вынужден постоянно совершенствовать язык, изучать его кодовые значения, учиться понимать и произносить их.
Человеческий язык прошел долгий путь развития параллельно с развитием трудовой деятельности человека и изменением структуры общества. Первоначальные звуки, сопровождающие трудовую деятельность, еще не являлись подлинными словами и не могли обозначать отдельные предметы, их качества или действия, производимые с помощью этих предметов. Зачастую эти звуки сопровождались жестами и были вплетены в практическую деятельность. Понять их можно было, только наблюдая конкретную ситуацию, во время которой эти звуки произносились. Постепенно из двух типов передачи информации – невербального (с помощью жестов) и голосового – приоритетным стал последний. Это и положило начало развитию самостоятельного звукового языка.