Хотя его коллеги Патель и Мамдауд работали рядом, Штрауд, подняв в ладонях другой череп, изумительное творение из хрусталя, знал, что они не разглядят в нем того, что видел он. В глубине души Штрауд сильно сомневался, что на всем свете найдутся два человека, которые увидели бы одно и то же в этом хрустальном черепе, каким-то странным образом излучающем на подсознательном уровне хранимые в нем знания, а может быть и устремления, сомнения и страхи души человеческой. Что именно, сказать точно было затруднительно. И вдруг бессчетное множество пляшущих в глубине черепа бликов сложилось на глазах у Штрауда в фигуру незнакомца, человека, стоящего на краю бездонного котлована. А еще Штрауд разглядел переливающийся зеленый свет, исходящий из земли и неумолимо обволакивающий незнакомца с ног до головы. Он терялся в догадках, кто этот человек, и тут незнакомец обернулся и заглянул из прозрачности хрусталя прямо в глаза Штрауда. Взгляд его не выражал ничего — тусклая незрячая пустота, и Штрауд почувствовал в незнакомце заблудшую душу… нечто вроде зомби. А потом рядом с ним оказался другой человек — и тоже с пустыми, ничего не выражающими глазами. Затем они оба исчезли. Все это произошло в какое-то мгновение ока.

Штрауд не понимал, что он увидел и что это могло значить. Но твердо осознавал, что заносить подобное событие в журнал научных наблюдений нельзя. И хотя Штрауд впервые видел двух незнакомцев именно в этом черепе, лицо первого человека он вдруг вспомнил, ему было откуда-то даже известно, что зовут его Вайцель. Тем не менее ни внешность человека, ни его имя Штрауду ничего не говорили, и все же что-то в нем самом и в том, как он двигался, как смотрел, но не видел, взметнуло в душе Штрауда смятение и тревогу — столь сильные, что, вместо того чтобы отправиться перекусить и спать, Штрауд продолжал работать в надежде, что это поможет ему справиться с паникой, уже почти бесконтрольно овладевавшей его рассудком.

Его коллеги, особенно необыкновенно чуткая и тонко чувствующая доктор Патель, сразу заметили перемену в его настроении. Они, однако, посчитали, что причиной тому является некоторый страх перед местными жителями и вполне обоснованные опасения за собственную жизнь. Мамдауд и Патель, вероятно, ломали себе голову, зачем ему, американцу, и к тому же очень богатому американцу, понадобилось добровольно заточить себя в ссылку столь далеко от родной земли.

— Доктор Штрауд, вам надо отдохнуть, — решительно заявила Ранджана Патель, вынудив его оторвать взгляд от хрустального черепа и посмотреть в ее черные, как маслины, глаза. Ранджана была миниатюрной женщиной средних лет, не сходящая с ее лица благожелательная ободряющая улыбка сразу располагала к ней и очень ее красила. — Вы утомлены.

В глубине комнаты стояло несколько раскладушек, но Штрауд вполне мог бы отправиться в «Хилтон» на другом конце города, где он снимал номер, которым, правда, за все время его пребывания здесь пользоваться доводилось очень редко.

— Да, может, вы и правы, — согласился Штрауд. — Думаю, не вредно немного передохнуть.

— Работа от вас никуда не убежит, заверяю вас, — улыбнулся доктор Мамдауд, великолепно сложенный, с рельефными мышцами араб, отличавшийся от большинства своих соотечественников необычно светлой кожей. Египтяне относились к нему весьма пренебрежительно и даже грубо, поскольку считали его «американцем» за то, что он выступил инициатором и организатором финансовой помощи Соединенных Штатов в сооружении канализационной сети в Назлетт ас-Саммане. В связи с чем египтяне доверяли Мамдауду ничуть не больше, нежели Штрауду или другим работавшим с ними американцам. Мало того, даже в полуденный египетский зной доктор Мамдауд носил неизменные полуботинки нестерпимого блеска, отутюженный пиджак и тщательно вывязанный галстук. Местные жители считали его абсолютно сумасшедшим.

Обернувшись с порога, Штрауд пообещал:

— Скоро вернусь.

Через час после душа, бритья и легкого завтрака у себя в номере Штрауд понял, что к месту раскопок не вернется уже никогда. Раздался стук в дверь, и в номер ворвались вооруженные люди, египетская полиция.

Пока одни настороженно держали его на мушке, другие учинили обыск, надеясь, видимо, обнаружить краденые древности. Некоторые из тех, кто работал на раскопках до Штрауда, похитили немало ценного: ножи, фигурки из камня, ювелирные украшения — во всяком случае, так заявляли египтяне. Его внезапный уход из лачуги на месте раскопок, похоже, сильно насторожил и встревожил какое-то высокое начальство, предположил Штрауд. Ну, пусть себе ищут. Полицейские искали с огромным тщанием и рвением, постепенно доводя Штрауда до белого каления. Когда же они начали разбрасывать его вещи просто уже для собственного удовольствия, он взорвался.

— Эй, нельзя ли полегче! — возопил Штрауд полицейскому, швырнувшему на пол битком набитый бумагами чемоданчик.

— Ой, а это что, капитан! — радостно пропищал молоденький полицейский, держа на ладони узкий браслет, инкрустированный драгоценными камнями.

Штрауд мгновенно осознал, что ему расставили нехитрую ловушку: вещица была явно не из гробницы Хеопса.

— Ладно, я вижу, ваши боссы хотят убрать меня из экспедиции.

— Вы попали в большую беду, доктор Штрауд, — посочувствовал ему капитан с довольной улыбкой, открывшей очаровательную ямочку на щеке. — Я бы сказал, в очень большую беду.

— И что вам от меня нужно?

— Вы бы избавили наше государство от лишних хлопот, доктор Штрауд, если бы ближайшим рейсом вылетели на родину.

— Так я и думал.

— Мы, конечно, проводим вас в аэропорт, — заверил его капитан и приказал полицейским выйти из номера. — И конечно, дадим вам время переодеться и собрать вещи.

— Вы столь любезны, не знаю, как вас и благодарить, — язвительно усмехнулся Штрауд, озирая невообразимый кавардак в номере.

— А не стоит благодарности, — учтиво ответствовал капитан и вышел. Но не прошло и нескольких минут, как он нетерпеливым стуком в дверь стал торопить Штрауда.

Штрауд наспех собрался, безуспешно попробовал дозвониться до Мамдауда или Патель и отправился под конвоем в полицейском автомобиле в аэропорт. По дороге он узнал из переговоров полицейских по рации, что их полевая лаборатория оказалась в гуще уличных беспорядков и стычек жителей с полицией. Оттуда поступали сообщения о беспорядочной стрельбе, уже были раненые. Штрауд принялся мысленно молиться за Патель, за Мамдауда… и за чудесные черепа из коллекции Хеопса.

В самолете, уносившем его в Нью-Йорк, Штрауд откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и начал проваливаться в сон. В памяти всплыло лицо незнакомца, человека по имени Вайцель. Лицо… Только лицо… Застывшая, ничего не выражающая маска… но где-то в глубине под этой бесстрастной и бессмысленной маской спрятанные, но рвущиеся наружу… жажда или неодолимое стремление быть уничтоженным. Но сам же источник такого стремления и восставал против жажды смерти. Эта двойственная природа жгучего желания жить и не менее страстного желания умереть являли собой могучую жизненную силу. Силу, конечно, странную, может быть даже противоестественную. Но, как бы то ни было, и ощутимая жалкая печаль этого человека, и сила, хранящая его в живых, казались покрытыми тайной, которую Штрауду никогда не разгадать, потому что картину, мелькнувшую перед его мысленным взором, стерло долгожданное забвение и крепкий сон.

Во сне Штрауду снилась нормальная жизнь — жизнь, не омраченная проклятьем Штраудов. Как и его прадед Иезекииль, и его дед Аннаниас, Эйб Штрауд обладал неподвластной разуму и часто раздражавшей способностью предвидения. Штрауд даже «увидел» ужасную гибель своих родителей в автомобильной аварии, но, к несчастью, слишком поздно, чтобы ее предотвратить. Еще ребенком он предвидел авиакатастрофы, знал номер злополучного рейса и название авиакомпании, его выполнявшей… Несколько раз он тщетно пытался предупредить о грозящей беде, но всякий раз от него просто отмахивались.

Настоящим провидцем, однако, он стал лишь после того, как много позже, на войне, сам ощутил прикосновение смерти, и боровшиеся за его жизнь хирурги прочно залатали его череп стальной пластинкой. Она, похоже, усилила и обострила его генетический «дар» или «проклятье», передававшиеся от поколения к поколению, а порой действовала как радар, улавливающий волны психической энергии или ауры, исходящие из любого места на земном шаре. В Эндоувере, штат Иллинойс, где он родился и вырос, ему привиделся мальчонка, ставший жертвой вампира-людоеда, которого местные жители называли «Эндоуверским Ужасом». Его психоантенна приняла кошмарные картины убийств в небольшом мичиганском городишке, где оборотень, впоследствии перебравшийся в Чикаго, живьем пожирал людей. В обоих случаях предпринятые Штраудом расследования позволили обнаружить целые колонии сверхъестественных, вероятно, созданий, сначала вампиров в Эндоувере, а потом оборотней в Мичигане.