— Вы ошиблись, что ему нужно пятьсот тысяч, Виш.

— Ну, уж в цифрах-то этрускских я достаточно хорошо разбираюсь, Сэм, и… — запротестовал Вишневски, — Да, вы угадали, что… оно требует именно столько жертвоприношений. Но цифра эта далеко не совпадает с числом тех, кого оно заразило этой… болезнью… с тем, чтобы ими управлять.

— Так чего же… оно хочет? — все еще не понимая, спросил Штрауд. — Что вы пытаетесь нам сказать, доктор Леопард?

Леонард поднялся на ноги, с трудом разгибая спину, онемевшую от многочасового бдения над пергаментом. Молча прошелся по лаборатории, потом коротко бросил:

— Все эти зомби — только его армия.

— Армия? — вырвалось у Штрауда.

— Солдаты, выполняющие его приказы. Они станут им, оно станет ими. Они пришли в этот мир вместо него, потому что само оно ни в какой иной форме не может покинуть свое узилище в земле. Этрускский летописец указывает, что даже ветер пагубен для него, если оно выходит на поверхность земли в жаркий день…

— И дождь тоже, — угрюмо закончил за него Штрауд.

— Верно… Откуда вы знаете? — удивился Леонард. Штрауд рассказал ему и Вишневски об экспериментах Кендры Клайн с веществом, извергнутым Леонардом и Вайцелем.

— Подумать только, что эта мерзость проникла в мое тело, — содрогнулся от отвращения Леонард.

— Продолжайте, Сэм, — нетерпеливо потребовал Виш. — Что еще вы там прочитали? Каким образом оно собирается заполучить свои жертвы, если, как вы говорите, ими станут вовсе не зомби? Тогда кто же?

— Все остальные. Зомби нужны ему для того, чтобы взять всех нас в кольцо и силой загнать в котлован, на корабль… желательно живыми.

Штрауд сразу вспомнил всех зомби, которые пытались напасть на него. Особенно ярко — безумца с кувалдой.

Леонард продолжал свои объяснения, указав в один из моментов пальцем на пергаменте затейливо начертанное слово, выглядевшее, как показалось Штрауду, очень похожим на хвостовое перо какой-то диковинной птицы.

— Это создание обладает способностью вносить смятение в рассудок людей и паразитировать в человеческом мозге.

На мгновение Штрауд усомнился, не сошел ли доктор Леонард с ума. Можно ли верить его высокопарным разглагольствованиям?

— Погодите, погодите, доктор Леонард, — остановил он ученого. — Уж не пытаетесь ли вы утверждать, что этруски постигли физиологический механизм той силы, которую дьявол применял против них и которую сейчас обрушивает на нас? Что они были способны разобраться…

— Совершенно очевидно, что автор этого документа разобрался, — перебил его Леонард, раздраженно тыча пальцем в лежащий под увеличительным стеклом пергамент. Штрауд озадаченно вглядывался в него некоторое время, и вдруг в глаза ему бросилось одно слово:

Значение этого самого последнего слова на сплошь исписанном пергаменте почему-то казалось Штрауду знакомым, хотя он и сам не смог бы объяснить, откуда он его знает. Штрауд попросил Леонарда сделать перевод.

— Имя автора, — лаконично объяснил тот. — Прорицатель, предсказатель… Что-то в этом роде.

— Вот оно что!

— Подписи на подобных документах встречаются не часто, — добавил Виш.

— И как оно звучит, это имя?

— Взгляните сюда, — предложил Леонард, поднимая лист бумаги, на котором он записал перевод:

ЭШРУАД Штрауд ошеломленно смотрел на внезапно заплясавшие у пего перед глазами буквы, складывающиеся в слово «Эшруад».

— Вы уверены? Здесь нет никакой ошибки?

— А имя-то, похоже, вам что-то говорит, — уличил его Леонард.

— Еще бы! Вайцель произнес его перед смертью. Меня назвал Эшруадом. И вы тоже, доктор Вишневски, когда я в первый раз пришел к вам в палату. Не припоминаете?

— Нет! Абсолютно, — решительно затряс головой Вишневски.

— Похоже, имя это означает что-то очень важное. А здесь не говорится, что наш Эшруад поделывал во время их эпидемии?

— Он упоминает о своем отчаянии, никто не захотел к нему прислушаться. Судя по всему, Эшруад был алхимиком, — ответил Леонард.

— Ну, а о самом монстре? — нетерпеливо спросил Вишневски.

— Ужасное чудовище, пишет он, невыносимое человеческому взору. Эшруад называет его Уббррокксс. Описывает пожирателем всего живого… высасывающим жизнь из всего живого… дьявольской силой… вырвавшейся на волю… необузданной и ничему и никому не подвластной… сеющей заразу, болезни и порчу…

— Похоже на нашу мерзость, — констатировал Вишневски.

— Вылитая копия, — поддержал его Штрауд.

— Но вот сам Эшруад… Что-то очень знакомое, — задумчиво проговорил Леопард. — Надо посмотреть мои старые записи. Если мне не изменяет память, он был прорицателем, пророком. Сведения о нем крайне скудны. Только последние археологические находки в Тоскане смогли пролить кое-какой свет на его личность.

— Из всей этрускской письменности сохранились лишь надгробные надписи, — добавил Виш. — И в этом смысле наш пергамент просто бесценен.

Нервным движением распустив узел галстука, Леонард отметил:

— До самого последнего времени мы почти ничего не могли расшифровать, кроме нескольких слов. Алфавит представляет собой смесь римского, финикийского и еще какого-то неизвестного нам — очень вероятно, языка этрускских предков. Они торговали с греками и финикиянами, и от последних-то нам и известно большинство того, что мы знаем об этрусках.

— В данный момент для нас самое главное разобраться с монстром, — решительно пресек лекцию Леонарда Виш. — Экскурсами в историю мы сможем заняться в другое время. В пергаменте говорится о том, как уничтожить чудовище?

— Эшруаду это не удалось.

— Оно и видно.

— В семьсот девяносто третьем году до нашей эры эта… оно унесло пятьсот тысяч жизней. Ничто не смогло его остановить.

— В точности как я сказал. Пятьсот тысяч, — торжествующе вставил Вишневски.

— Э, нет! Зомби не в счет. Они остались нести бремя вины за тысячи погубленных жизней других. Ведь это они — пораженные недугом — сгоняли здоровых к месту жертвоприношения. А когда чудовище насытилось, Эшруад сумел убедить свой народ, что от него необходимо избавиться. Осуществили они это, используя труд главным образом рабов. Дело в том, что у монстра наступил своего рода период спячки, во время которого Эшруад и заточил его па корабле. Его, облепленного комьями той же самой земли, в которой он обитал, поместили в трюм и отправили в открытое море, что по тем временам было равнозначно космосу. И только много месяцев спустя, далеко за морями, дьявольское создание вместе с костями принесенных ему в жертву людей было погребено вместе с кораблем.

— Далеко за морями… То есть здесь, на нашем острове. — Штрауд зашагал по лаборатории, погрузившись в мысли о том, не является ли все происходящее неким эсхатологическим[26] ритуалом превращения, перехода из одного состояния в другое, «концом света». Каждая религия предсказывает его наступление, последнюю главу в истории, заключительное действие в грандиозном спектакле человечества на земной сцепе А для такого случая, мелькнуло в голове у Штрауда, 500000 жизней может оказаться слишком недорогой ценой. Унылое молчание, в котором пребывали Вишневски и Леонард, подсказало Штрауду, что их тревожат те же самые раздумья.

— А хватит ли ему на этот раз пятьсот тысяч жизней? — словно читая мысли Штрауда, вслух подумал Вишневски.

Вся троица археологов вновь обратила все свое внимание на причудливые этрускские письмена, будто надеясь в послании из древности найти ответ на страшный вопрос.

— Несомненно, что мы не можем прибегнуть к опыту Эшруада, — горячась, заявил Леонард. — Да вы что? Отдать этой… этому сотни тысяч человеческих жизней и молиться в надежде, что оно снова впадет в спячку? А потом попытаться от него избавиться? Отправить его куда-нибудь… в космос или… утопить в морской пучине?

— Нет, его надо хранить в земле, — предупредил Штрауд.

— Что?

— Мы сами не знаем, какого дьявола выпустим на волю, если эта… если… оно войдет в соприкосновение с соленой водой… что с ним произойдет в космическом вакууме. И если эксперименты доктора Кендры Клайн позволяют прийти к каким-либо выводам, то один из них заключается в том, что… его… это… надо держать подальше от воды. Вода заставляет его… образовываться… появляться в воздухе.