– Ты намекаешь на Лотти?

Она отлично понимала, на что намекает мать! И все же она хотела дать ей возможность спасти себя от позора.

– Н-н-нет. – Голос Беллы постепенно повышался. – Мне думается, что Лотти его больше не интересует.

– И поэтому он окончательно ускользает из сетей нашей семьи, не так ли? Впрочем, если тетя Шарлотта…

– Не остри, Чарли! Он – человек, достойный уважения. Он недурен собой, не стар и более чем состоятелен – он богат.

Взгляд Чарли стал холоден и жесток. Не мать и дочь стояли друг против друга, но две женщины, готовые к бою.

– А все-таки он немножко староват и толстоват, ты не находишь? И, пожалуй, чуть-чуть вульгарен. Верно?

– Вульгарен? Ну, знаешь, если говорить о вульгарности, то, милая моя, выбор, сделанный тобой в июне этого года, нельзя назвать блестящим! В конце концов, «Деликатесы Дика» не особенно…

– Одну минутку, мама! Будем называть вещи своими именами. Я должна выйти замуж за этого розового толстяка, чтобы поправить наши дела, не так ли?

– Н-нет… Я не это хотела сказать… Я только.

– Чего же ты хочешь? Я желаю услышать это из твоих уст.

– Ты могла бы оказать отцу действительно огромную услугу. Ты, вероятно, заметила, как он постарел за последние полгода. Не понимаю, как ты можешь равнодушно смотреть на это и не попытаться ему помочь. У него был шанс. Бен Гарц, в сущности, предложил ему войти в их дело. Но ты стала вести себя с ним намеренно грубо. Ни один мужчина, имеющий хоть каплю гордости… Чарли рассмеялась неприятным смешком.

– О, мама, потешная ты старушка! – Белла поджала губы. – Я не хочу тебя обидеть, но из всего, что ты сказала, я могу понять только одно, – а именно, что если я выйду за этого старого напыщенного ловкача, то он возьмет отца компаньоном и мы будем жить счастливо, а я буду совсем как та благородная героиня, что продается богатому старику банкиру, чтобы спасти свою семью. О, мама, мама!..

Она снова расхохоталась и потом вдруг расплакалась. Лицо ее было искажено, она рыдала все сильнее.

– Ш-ш-ш! Отец услышит! Незачем делать сцену!

– Это не сцена, – проговорила Чарли сквозь слезы. – Если не плакать, когда для тебя умирает мать, то когда же плакать!

Белла Кемп посмотрела несколько испуганно и пошла прочь, но в дверях сказала еще раз то, что должна была сказать:

– Сегодня он будет у нас обедать.

Чарли, казалось, не слышала. Она подняла отяжелевшие руки, чтобы снять шляпу, и взглянула на миг в зеркало, на свое заплаканное лицо с большими красными глазами. Чарли опять начала тихонько и жалко всхлипывать, затем сердито встряхнулась и отбросила волосы со лба рукой, сжатой в кулак. Она направилась в гостиную и подошла к отцу, читавшему свою газету.

– Папа…

Он поднял глаза и вздрогнул.

– Чарли, что с тобой?..

Чарли почти никогда не плакала. Он был так поражен, как если бы перед ним с красными заплаканными глазами стоял мужчина.

– Послушай, папа! Помнишь, о чем с тобой недавно говорил Бен Гарц? Насчет своего дела. Я имею в виду, насчет того, что он хочет тебя пригласить в компаньоны.

– Ну помню. Так что из того?

– Он больше об этом с тобой не говорил?

– Он… он, видишь ли, не был вполне уверен… Я и тогда подумал, что это вздор. Бен – человек добродушный, но большой болтун и часто говорит не совсем то, что думает.

– Он думал об этом вполне серьезно. Но, видишь ли… он хотел бы сначала на мне жениться!

Генри уставился на нее, готовый рассмеяться, дай она к этому малейший повод. Но она оставалась серьезной. Он скомкал газету и швырнул на пол.

– Гарц! Бен Гарц! Жениться на тебе!

Она снова беспомощно заплакала. Он обеими руками обхватил ее за плечи.

– Ах, эта старая сво… – он запнулся, слегка дрожа.

– Вот именно, – сказала Чарли и улыбнулась, всхлипывая. – Вот подходящее слово! Я знала, что могу рассчитывать на тебя, папочка. Я знала.

Он обнял ее. Ее личико прижалось к милому шершавому сукну.

– Ш-ш-ш, Чарли! Не надо, чтобы мать услышала. Мы должны скрыть это от нее, иначе разразится скандал. Ведь мы ждем его. Эта старая лисица с масляными глазками сегодня обедает у нас. Тсс, Чарли, ты уверена, что ты не ошибаешься?

– Уверена.

– Мы ни слова не скажем матери, хорошо?

– Хорошо, папочка!

– Мы сами разделаемся с ним и его делом.

– Да, папа! Говори о Джесси. Побольше о Джесси. Дай ему понять положение. И тогда посмотрим, что он хочет сказать о своем деле.

Раздался звонок. Чарли выскользнула из рук отца и побежала к себе. Белла поспешно прошла по коридору в спальню, чтобы наскоро припудрить пылающее лицо. Генри открыл дверь. Загудел голос Бена. Генри отвечал с деланным радушием:

– А, входите, входите! Давайте это сюда… Белла придет сию секунду.

Белла сию секунду пришла, очаровательно зарумянившаяся и любезная. Бен пожал ее руку.

– С вашей стороны было страшно мило, позвольте вам сказать, что вы позвали меня.

Белла обмерла, но Генри, по-видимому, не слышал и перебил его неуместным замечанием:

– Ведь мы, вероятно, в последний раз обедаем здесь вместе. В конце месяца мы оставляем эту квартиру.

– Как так?

– Она мне не по средствам.

Бен сжал губы и забарабанил пальцами по ручке глубокого, уютного кресла.

– Ну, теперь, пожалуй…

Вошла Чарли с бледной улыбкой и явно заплаканными глазами. Генри обхватил ее стройные плечи отеческим и шутливым жестом.

– Пусть никто не замечает, что Чарли немножко поплакала. Она не получила письма от своего милого из Франции и чувствует себя несчастной.

Чарли взглянула на отца благодарным взглядом. Он похлопал ее по плечу и с какой-то гордостью обратился к Бену:

– Чарли и ее поэт, знаете, поженятся, когда окончится война… если она когда-нибудь окончится! Нет, смотрите, как она покраснела! Ох, сдается мне, что у наших новомодных девиц остались еще кое-какие привычки доброго старого времени. Правда, Чарли?

– Да, папочка!

Глава семнадцатая

Известие о смерти Джесси Дика пришло в разгар сборов и переезда на новую квартиру. Чарли не была предупреждена заранее, подготовлена конвертом с казенным штампом. Тем не менее она приняла это известие с ужасающим спокойствием, словно давно ожидала его и приготовилась к нему. Она сидела с отцом за завтраком среди деревянных ящиков и зашитых в рогожу тюков. В вечном страхе опоздать на утренний поезд, Чарли довольствовалась новостями, которые сообщал ей просматривавший газету Генри Кемп.

– Какие сегодня очередные ужасы, папа?

Он не ответил. Тяжесть его молчания вдруг оглушила ее. Она подняла голову, словно он позвал ее. Развернутая газета скрывала его лицо. Он держал ее как-то странно. Так не держат газету, если действительно читают ее.

– Папа!

Газета медленно опустилась. Чарли увидела его лицо.

– Убит?

– Да.

Он невольно поднялся. Чарли подошла к нему. Она хотела увидеть своими собственными глазами.

Она успела на свой обычный поезд. Все утро Чарли продавала заграничные блузки, в обеденный перерыв вышла из магазина и больше туда не вернулась никогда. Внешне она стоически перенесла удар. Правда, из ночи в ночь она плакала до тех пор, пока, измученная, не засыпала, била кулаком по подушке в бессильной злобе, сидела на кровати, горя как в лихорадке и неистово протестуя против жестокости судьбы. Но утром она вставала в обычный час, бледная и решительная.

Странная произошла у нее сцена с тетей Шарлоттой. Услышав о смерти Джесси Дика, тетя Шарлотта позвала Чарли к себе и с таким таинственным жаром настаивала на своем желании во что бы то ни стало с ней поговорить, что Чарли готова была взбунтоваться, ожидая болтливых излияний, старческих соболезнований и утешений. Все-таки она поднялась в комнату старушки; та теперь все реже и реже сходила вниз.

После первых слов тети Шарлотты: «Я знала, что он не вернется», Чарли едва тотчас не убежала, но что-то в мрачной серьезности старого лица и глаз под черными бровями удержало ее. Ни в словах, ни во взгляде тети Шарлотты не было сентиментальности. Она казалась бодрой и оживленной, как будто готовилась сделать важное сообщение. Чарли вздохнула про себя, когда тетя Шарлотта достала пожелтевшую фотографию девушки с осиной талией, в широченной юбке для верховой езды, с пером на шляпе и розой в руке.