И сегодня он засвистел как обычно. Но с каким усилием складывал он губы в трубочку, чтобы издать звук, бывший раньше таким веселым!

– Ау! – ответила ему Белла.

Впервые за годы их супружества он пожалел, что она дома. Он вошел в спальню – большую изящную комнату, выдержанную в розовых тонах. Белла стояла перед зеркалом и, подняв руки, поправляла прическу. Она улыбнулась ему в зеркале:

– Ты сегодня рано пришел!

Он подошел к ней, обнял ее за плечи, поцеловал в губы. Генри Кемп все еще был влюблен в свою женушку. В этом поцелуе слились и страсть, и страх, и вызов, и протест против ударов жестокой, преследовавшей его теперь судьбы. Он посмотрел на эту все еще хорошенькую женщину, и рука его сильнее сжала ее, и снова он крепко поцеловал ее, словно это поддерживало его и придавало ему силы.

– Генри! – Она высвободилась из его рук. – Посмотри на мои волосы!

Он посмотрел на них, потом на их отражение в зеркале, на ее лицо, круглое и розовое, на свое лицо рядом с ней. Контраст поразил его – таким желтым и исхудавшим казался он рядом с ней.

Он потер рукой щеки и подбородок.

– Черт возьми, вид у меня скверный!

– Тебе нужно побриться, – небрежно бросила Белла и отвернулась от зеркала. Он схватил ее за локоть и посмотрел ей прямо в глаза. Лицо его было искажено болью.

– Белла, нам нужно выбраться отсюда!

– Выбраться ох… то есть как?

– Наш контракт заканчивается в мае. Все равно нам пришлось бы тогда выехать. Но сегодня я говорил с неким Личем, участником фирмы «Девид, Андерсон и компания». Они заработали кучу денег на военных поставках. Его жена ищет квартиру приблизительно таких размеров и в этом районе. Им можно передать наш контракт.

– Сейчас? Немедленно?

– Да. Мы можем снять квартиру поменьше. Мы… мы должны на это пойти, Белла.

Она с ужасом огляделась. Это был взгляд, вобравший все детали комнаты, словно она видела их в первый раз. Таким взглядом смотрят на любимую вещь, которую вот-вот вырвут из рук. Это была роскошная комната, с шелковыми покрывалами на кроватях и розовыми занавесями. Комната капризной, любящей роскошь женщины. Обстановка Беллы была так же изысканна, как и ее костюмы. Кровати были из великолепного темного ореха – настоящие произведения искусства. Лампочка между кроватями светила тем мягким, сдержанным светом, какой нужен, чтобы чтение на ночь убаюкивало, а не возбуждало. На столике почти беззвучно тикали маленькие часы тончайшей французской эмали.

Ужас стоял в глазах Беллы, когда она перевела взгляд от всех этих вещей на мужа.

– О, Генри, неужели мы не можем еще немного продержаться! Война не может долго тянуться. Все говорят, что она скоро окончится, – может быть, весной…

Она забыла, что только что сама убеждала Чарли в том, что войне не будет конца!

– Это необходимо, Белла. Сколько она продлится, никто не знает. Мне страшно жаль выезжать отсюда. Но приходится, вот и все…

– А как насчет Бена Гарца? Ведь он обещал принять тебя в свое дело – в свое блестящее дело?

– Он не обещал, а так, только намекнул. Большой болтун этот Бен!

– Но он говорил серьезно. Я в этом уверена, уверена!.. – Ее вдруг поразила одна мысль. – Сколько времени прошло с тех пор, как он говорил с тобой? С тех пор, как он в последний раз упомянул об этом?

– Да не меньше трех недель, во всяком случае.

Она быстро высчитала. С того дня, как они завтракали у Блекстона и Чарли обошлась с ним так сурово, прошло три недели. Эту мысль она на время затаила в уме, как бы оставила про запас.

– А не могли бы мы на время передать кому-нибудь квартиру со всей обстановкой? Я готова сдать ее надежным людям.

– С обстановкой? Что это даст? А мы где будем жить?

Об этом она тоже подумала.

– Мы можем на некоторое время перебраться к маме. У нее в доме много места. К нашим услугам весь третий этаж. Там мы могли бы переждать, пока все утрясется. Сколько семейств…

Но в ответ на ее слова он крепко сжал челюсти, и нижняя слегка выдвинулась вперед – она редко у него видела такое выражение лица, но тем не менее хорошо знала. Оно означало: «Все, стоп!»

– Нет, Белла! Я, быть может, и разорен, но пока еще не до такой степени. Я еще могу дать кров своей семье. Может быть, он будет не таким, к какому мы привыкли, но зато я создам его сам, своими руками. И если я когда-либо отпущу тебя жить к матери, ты сможешь заключить, что я действительно конченый, окончательно побежденный человек. Но только тогда, не раньше! Пойми это раз и навсегда.

Она поняла.

– Ну, что же, мой дорогой, мы сделаем то, что необходимо. Когда ты должен дать ответ Личу?

– Я отвечу ему в течение недели.

Она взглянула на него снизу вверх, широко улыбнулась, мягкой, прохладной, надушенной рукой погладила его по впалой щеке.

– Ну, никогда нельзя отчаиваться! Что-нибудь может еще случиться.

Она вышла. Генри стал бриться и переодеваться. «Какое она дитя! Все женщины таковы», – подумал он.

«Он – как дитя. Все мужчины таковы… Ну, что же, я должна это устроить…» – подумала она.

В их большой квартире было два телефонных аппарата: один в передней, второй – в другом ее конце, в столовой. Тщательно затворив дверь в столовую, она прошла в прихожую и тихим, сдавленным голосом назвала номер телефона конторы Бена. Было без малого половина шестого. Он еще мог быть в конторе. «Он должен быть там!» – сказала она себе.

Он и был там. Голос Бена звучал несколько угрюмо, когда он услышал ее имя. Но у нее были свои средства воздействия.

– Что это от вас ни слуху ни духу?.. Забыли своих старых друзей, с тех пор как заработали эти безумные деньги… А мы только вчера о вас говорили… Кто? Чарли… Почему бы вам не прийти сегодня к обеду?.. Самый простой, обычный обед, но будет очень хороший пирог.

Он придет. По его голосу можно было заключить, что делает он это вопреки своему решению. Но он придет. Повесив трубку, Белла с минуту посидела, тяжело дыша, словно запыхавшись от быстрого бега. Затем отправилась на кухню и занялась лихорадочными приготовлениями. Спустя недолгое время она вдруг остановилась, вернулась в переднюю, сняла трубку и назвала номер телефона своей собственной столовой, потом распахнула настежь дверь из столовой в длинный коридор и дала телефону прозвонить три раза, прежде чем собралась подойти к нему. Служанка открыла дверь из кухни, но Белла отрицательно мотнула головой.

– Не надо, я подойду сама.

– Алло! – сказала она, затем провела краткую беседу с кем-то, очевидно, желавшим повидать их всех, но опасавшимся попасть к обеду. Выйдя в коридор, она закричала:

– Генри! Генри!

Нечленораздельные звуки, раздавшиеся со стороны ванной, указывали, что тот в разгаре бритья сражается с мыльной пеной.

– Я только хотела тебе сказать, что звонил Бен Гарц. Он хотел к нам зайти, поэтому я пригласила его к обеду. Ты ничего не имеешь против?

– Ничего!

Апельсины… Оливки… Вскрыть баночку маринованных грибов… С полчаса она работала, как сумасшедшая. В шесть пришла домой Чарли.

– Здравствуй, папочка! Где мама?

Генри читал вечернюю газету под лампой в гостиной. Чарли поцеловала его в макушку, похлопала по плечу и прошла к себе в комнату. Последние дни Чарли была какой-то подавленной и необычайно тихой.

– Приносили почту? Удивляюсь, что это с Лоттой. Целый месяц нет от нее известий.

Ее комната находилась в конце коридора, на полпути между гостиной и столовой. Мать уже поджидала ее там.

– Приносили почту?.. Какая ты сейчас хорошенькая, мама! Щеки розовые-розовые!

Глаза ее смотрели мимо матери на маленькую стопку конвертов на туалете. Она бросилась к ним, но Белла остановила ее.

– Послушай, Чарли! Бен Гарц будет сегодня у нас обедать. – Брови Чарли слегка приподнялись; она промолчала. – Чарли, Бен Гарц мог бы много сделать для твоего отца и для всех нас, если бы он только захотел.

– А он не хочет?

– В конце концов, чего ради он должен это делать? Ведь он нам не родственник и… не член нашей семьи.