Этого хватило для того, чтобы отвести обоих задержанных в комендантское управление. Комендант не обрадовался им, особенно узнав фамилию Ольги. Он был бы не прочь отпустить ее домой, но это не позволяли сделать разъяренные солдаты. В конце концов комендант позвонил в городскую думу, а оттуда за задержанными прислали автомобиль.
Ольга Львовна с детьми оставалась в Петрограде на протяжении всего времени гражданской войны. Квартиру на Тверской пришлось оставить — она находилась на первом этаже и в низко расположенное окно мог забраться любой погромщик или грабитель. Кроме того, адрес Керенского фигурировал в справочной книге Петрограда, и в квартиру как-то уже наведывались солдаты с обыском, рассчитывая найти тут свергнутого премьера. Сыновей Олега и Глеба удалось пристроить в загородную школу, где они находились постоянно на казенном обеспечении. Сама же Ольга Львовна перебралась на Дегтярную улицу, в квартиру, ранее принадлежавшую ее брату.
Первым делом перед ней встал вопрос о заработке. Некоторое время она жила тем, что набивала табаком папиросы, которые потом вразнос на улице продавал один из ее случайных знакомых. Однако драгоценный табак был конфискован во время очередного обыска, и Ольга Керенская опять оказалась без денег и работы. На счастье, другой знакомый сумел пристроить ее в петроградское отделение Центросоюза. Сначала она получила место заведующей какого-то несуществующего отдела, но вскоре перешла на должность машинистки. Этим ремеслом она овладела в совершенстве и позднее в эмиграции именно так зарабатывала деньги.
Ольге Керенской пришлось перенести все ужасы петроградской разрухи: голод, когда по карточкам выдавалась восьмушка мокрого хлеба; холод и тяжелый труд. Особенно страшной выдалась зима 1919/20 года. "Моего жалования, — вспоминала позже Ольга Львовна, — хватало только на несколько фунтов хлеба или другого какого-либо продукта. Советские деньги ничего не стоили, меновая торговля шла вовсю, и из квартиры исчезали одни вещи за другими. Были проедены все портьеры. Швейная машина, шуба Александра Федоровича, продались одна за другой серебряные ложки и другие серебряные вещи — одним словом, всё, что имело спрос и могло понадобиться в деревне, откуда спекулянты привозили продукты в обмен на вещи и только на вещи".[431]
В эту зиму из Ташкента пришло известие о смерти младшего брата Керенского — Федора. Последний раз братья виделись весной 1917 года, когда Федор приезжал в Петроград. Ольга Львовна вспоминала, что он уже тогда был настроен мрачно и "на все мои полные энтузиазма речи только качал головой и иногда и очень даже часто повторял: "Не нравится мне всё это. Всё это очень хорошо пока что для Саши — все эти его речи, выступления, но расхлебывать всё это, отвечать за всё это придется в Ташкенте мне"".[432] Подробности гибели Федора Керенского до сих пор неизвестны. Можно предположить, что он стал жертвой массовых репрессий в ответ на неудачную попытку антибольшевистского восстания в Ташкенте в январе 1919 года.
Что касается Ольги Керенской, то ей наконец повезло. Через одного из друзей ей удалось добыть документы, превратившие ее в подданную Эстонии. После заключения в 1920 году Юрьевского мира между Эстонией и Россией был организован процесс репатриации эстонских подданных на родину. В этом потоке сумела выехать и Ольга Керенская, и не одна, а захватив обоих сыновей. Увы, те годы, когда Ольга и Александр прожили вдали друг от друга, сделали свое дело. Семья распалась навсегда. Ольга Керенская с детьми поселилась в Англии и дожила здесь до глубокой старости, на пять лет пережив мужа.
ЭМИГРАЦИЯ
Английский тральщик, доставивший Керенского в Великобританию, отдал якорь в порту Тюрсо на Оркнейских островах. Впервые в жизни Керенский оказался за границей. Несмотря на возраст (все-таки 36 лет) и карьеру, он до тех пор ни разу не выезжал за пределы России. Не зная языков (гимназический французский в счет не шел), он должен был не просто суметь сориентироваться в чужой для него обстановке, но и обратить свое пребывание здесь на пользу России.
20 июня 1918 года поезд, в котором ехал Керенский, прибыл на вокзал Кингс-кросс. Экс-премьера встречал только доктор Я. О. Гавронский — политический представитель Временного правительства в Лондоне. В позднейших мемуарах Керенский объяснял это нежеланием преждевременно афишировать свое пребывание в английской столице. На деле всё было сложнее. Официальный поверенный в делах России К. Д. Набоков, исполнявший обязанности главы дипломатической миссии вместо умершего незадолго до этого посла, попросту дистанцировался от Керенского и не отреагировал на посланную им с дороги телеграмму.
Действительно, положение Керенского было весьма двусмысленным. С одной стороны, он был главой режима, который Великобритания официально признала, с другой — человеком, которого в равной мере ненавидели и новые хозяева России, и их противники. Официальные контакты с Керенским были чреваты обострением отношений и с красными, и с белыми, что в Лондоне очень хорошо понимали. По этой причине встречи Керенского с членами британского правительства были обставлены такой секретностью, что на ум приходили набиравшие популярность как раз в это время шпионские романы.
На третий или четвертый день пребывания Керенского в Лондоне к нему пришел молодой человек, оказавшийся секретарем английского премьера Д. Ллойд Джорджа. Он передал Керенскому приглашение посетить знаменитый дом на Даунинг-стрит, 10. Позже Керенский вспоминал об этой встрече: "Я оказался лицом к лицу с невысоким коренастым человеком благородной наружности; моложавое, свежее лицо под копной белоснежно седых волос особенно оживлял взгляд маленьких, проницательных, сверкающих глаз".[433] Разговор продолжался более часа, и хотя собеседникам приходилось общаться через переводчика (эту роль выполнял Гавронский), у Керенского осталось впечатление, что ему удалось убедить английского премьера. Керенский призывал англичан более активно помогать антибольшевистским силам в России и для начала признать де-факто сложившиеся в Сибири и в Поволжье эсеровские правительства.
Как истинный политик, прямых обещаний Ллойд Джордж не дал, но, вернувшись домой, Керенский обнаружил, что в его отсутствие ему звонили от имени военного министра лорда Мильнера с просьбой посетить его на следующий день. Этот визит принес Керенскому сплошное разочарование. Мильнер представлял те круги британского истеблишмента, которые и прежде относились к России с большим недоверием. Он откровенно не верил в то, что Керенский представляет кого-то, кроме самого себя, и всем своим поведением постарался дать понять это.
Дальнейшее пребывание Керенского в Лондоне становилось бессмысленным. К тому же не Лондон, а Париж был в это время центром европейской политики. Здесь заседал "Совет пяти", представлявший великие державы, объединившиеся в антигерманскую коалицию. Всё это заставляло Керенского спешить в столицу Франции. Его поездка в Париж нигде не афишировалась, но в гостиничном номере его уже ждали представители французской полиции. Они сообщили, что в распоряжение Керенского будут предоставлены автомобиль и дополнительная полицейская машина с охраной. На вопрос о причинах такой заботы было сказано, что всё это делается только в интересах безопасности русского гостя.
Поначалу Керенскому это даже польстило. Услужливые французские жандармы возили его по городу и показали все достопримечательности Парижа. Однако время шло, а приглашения на встречу с Клемансо, на что так надеялся Керенский, всё не было. Керенскому передавали, что "старик", как за глаза называли французского премьера, очень занят. Наконец, 10 июля Клемансо его принял. Глава французского кабинета встретил Керенского подчеркнуто радушно. Но в ответ на упоминание о том, что союзнические представители в Москве обещали антибольшевистскому подполью помощь, Клемансо разыграл искреннее удивление. В Париже еще не решили, на кого ставить в запутанной русской игре.