5 января 1918 года должно было открыться Учредительное собрание. Керенский задумал попасть в Таврический дворец с пригласительным билетом кого-нибудь из депутатов, а там при стечении всего народа раскрыть свое инкогнито. В этом было столько театрального, что против высказался даже давний друг Керенского В. М. Зензинов, прибывший на конспиративную квартиру для переговоров от имени эсеровского руководства. Зензинов мотивировал свой отказ заботой о безопасности Керенского, но можно предположить, что дело было в другом. В это время в эсеровском ЦК возобладала группа Чернова, которого прочили в председатели Учредительного собрания. Отношения же Керенского и Чернова были испорчены с того времени, когда последний занимал пост министра земледелия во Временном правительстве.

Роспуск большевиками Учредительного собрания положил конец надеждам на мирные методы борьбы с захватчиками власти. В Петрограде короткая история "учредилки" закончилась расстрелом мирной демонстрации. В городе вновь начались аресты. В этой обстановке опекуны Керенского из эсеровского ЦК предложили ему выехать куда-нибудь за пределы столицы. У Керенского были знакомые в Гельсингфорсе. К этому времени Финляндия формально стала независимым от России государством, и для выезда туда требовалось разрешение от советских властей. Как ни странно, получить его удалось без особых проблем, и Керенский с подложными документами на имя шведского врача выехал из Петрограда.

По совету друзей в Гельсингфорсе было решено не останавливаться. В Финляндии назревала гражданская война, и в столице вот-вот могли начаться вооруженные столкновения. Керенский отправился в Або (Турку), на северное побережье Ботнического залива. Здесь на животноводческой ферме одного из своих знакомых он прожил два месяца. Решение об отъезде он принял, когда его хозяин по большому секрету сообщил ему, что в Финляндии в ближайшее время высадятся немецкие войска. Хотя Керенскому были гарантированы безопасность и подобающий почет, он не захотел зависеть от милости врагов, с которыми Россия еще находилась в состоянии войны.

Керенский решил вновь вернуться в Петроград, хотя все его отговаривали от столь рискованного шага. Позже он вспоминал обстоятельства своего последнего появления в городе, с которым у него было столько связано. "Платформа Финляндского вокзала в Петрограде была в сугробах — снег давно уже никто не убирал. Выходя из вагона, с тяжелым чемоданом в руке, я поскользнулся и упал лицом прямо в снег. Ко мне подбежали солдат и матрос и помогли подняться на ноги. Со смехом и шутками они подали мне упавшую шапку и чемодан. — Иди парень, и гляди в оба — крикнули они, пожав на прощание руку".[430]

Трамваи не ходили, извозчиков тоже не было. Керенский отправился пешком, неся в руке тяжелый чемодан. Он прошел Литейный. Повернул на Бассейную и наконец вышел на 9-ю Рождественскую, где жила его теща. По счастью, прислуги в доме не было, и Керенский сумел передохнуть. Но оставаться по адресу, который, несомненно, был известен большевикам, казалось слишком опасно. В итоге Керенский поселился на дальней окраине Васильевского острова, в квартире, хозяйка которой сочувствовала эсерам. Вынужденное безделье Керенский коротал за письменным столом. Именно тогда он отредактировал свои показания по делу Корнилова, которые в том же году были изданы в Москве отдельной книгой.

Керенский прожил в Петрограде три месяца, никем не узнанный и почти успевший привыкнуть к спокойной жизни. Но обстановка в стране меньше всего способствовала спокойствию. Лето 1918 года ознаменовалось целым рядом антибольшевистских мятежей. Самым крупным из них было восстание Чехословацкого корпуса. Подняв оружие против большевиков, чехи взяли под контроль огромную территорию от Поволжья до Сибири. Под их защитой в Самаре возникло одно из первых антибольшевистских правительств — Комитет членов Учредительного собрания (Комуч), в составе которого преобладали эсеры. Керенский счел это удобной возможностью вернуться к политической деятельности.

Еще в марте советское правительство переехало из Петрограда в Москву. Вслед за ним туда же перебралось руководство всех политических партий и движений. Петроград быстро превращался в глухую провинцию, в то время как в Москве вовсю кипела жизнь. В сопровождении своего старого товарища по эсеровской партии В. Фабриканта, который и прежде опекал его в Петрограде, Керенский выехал в Москву. Не обошлось без приключений — заподозрив в соседе по купе шпиона, Керенский и Фабрикант выпрыгнули из вагона, не доезжая станции, бросив захваченный с собой багаж. Пешком они добрались до центра города, где в районе Арбата, у Смоленского рынка, располагалась конспиративная квартира, адрес которой они получили в Петрограде.

Новая власть в ту пору еще не обзавелась разветвленной системой слежки за инакомыслящими. Керенский жил в Москве, не слишком скрываясь. К нему регулярно заходили в гости "бабушка" Брешко-Брешковская, другие старые его приятели. Сразу по приезде Керенский заявил, что хочет немедленно отправиться на Волгу. Но руководство эсеровской партии всячески препятствовало этому, резонно полагая, что появление Керенского не поможет, а скорее навредит антибольшевистским силам. Вообще присутствие Керенского становилось все более и более неудобным для эсеров. Проще всего было сплавить его куда-нибудь подальше — желательно за границу.

В то время в Москве почти открыто действовали десятки антибольшевистских организаций. Одной из них был "Союз возрождения России", образованный в апреле 1918 года. Он объединил представителей широкой части политического спектра — от левых кадетов до эсеров и меньшевиков. Керенский вступил в контакт с "Союзом возрождения" и принял от него поручение отправиться за границу, чтобы, пользуясь своей известностью и авторитетом, заручиться поддержкой прежних союзников России.

Единственным способом выехать из России был путь через Мурманск, где стояли английские и французские военные корабли. Друзья Керенского достали ему документы бывшего сербского военнопленного капитана Милутина Марковича. Однако в последний момент возникло непредвиденное препятствие. Керенскому нужна была британская виза, а английский консул Уодроп заявил, что для этого нужно согласие министерства иностранных дел. В последний момент всё едва не сорвалось. Положение спас старый знакомый Керенского Р. Брюс-Локкарт. Он поставил в паспорт "Марковича" свою личную печать. Это, конечно, была не виза, но все же какой-то штамп.

Поезд до Мурманска шел несколько дней. Дорога была долгой и мучительной. Наконец — Мурманск, паспортный контроль и кают-компания на французском крейсере "Адмирал Об". На его борту Керенский пробыл три дня. Здесь он отоспался после многих бессонных ночей и, главное, сбрил надоевшую бороду. Когда все формальности были улажены, Керенский перешел на английский тральщик, который и доставил бывшего главу Временного правительства к берегам Великобритании. В Россию Керенскому не суждено было больше вернуться. Начиналась жизнь на чужбине, затянувшаяся больше чем на полвека.

Прежде чем закончить эту главу, необходимо сказать несколько слов о судьбе семьи Керенского. В бытность Керенского премьером, его жена Ольга Львовна чаще видела его на фотографиях, чем воочию. Положение "соломенной вдовы" усугубляли рассказы многочисленных доброжелателей о реальных и выдуманных романах ее столь популярного мужа. Тем не менее Ольга Львовна продолжала оставаться стойкой сторонницей Временного правительства. В тот самый день, 25 октября 1917 года, когда правительство было арестовано, она тоже едва не оказалась в большевистской тюрьме. Вечером она вышла на прогулку в компании одного из знакомых. По дороге она начала срывать большевистские плакаты, расклеенные на заборах и столбах. Поначалу никто на это особого внимания не обращал, но на углу Невского Ольгу Керенскую и ее спутника окружила толпа солдат.

— Ты что тут делаешь?

— Срываю плакаты большевиков. Им не нравится Временное правительство, а мне не нравятся ни они, ни их плакаты.