— А женщина? — опешил я. — Она-то что рассказала?

— А ничего, — невесело ответил брат. — Не говорит она. Совсем. Я сначала испугался — вдруг не в себе, и что тогда делать? Но не так это, просто слов не произносит, будто не обучена. Однако всё понимает, шуткам смеётся, и смотрит нежно… ах, Кай, ты бы только знал, как она на меня смотрит! Ну и ладно, что не разговаривает — зато и ссориться не будем. И вообще, помнишь пословицу: рассудительная жена — золото, а молчаливая — яхонт. Я называю её Умико, "дитя моря".

Хоно снова встал и заходил по комнате. Да, влюблённость действительно сродни болезни…

— Пять дней пытался я разговорить её, объездил прибрежные деревеньки по соседству, выспрашивал — никто не слышал о такой красавице! — продолжал он. — А ближайшие острова, Фунао — они ведь ёкай ведает, где! На северо-востоке, далеко отсюда, их и не видать.

— Очень даже видать! — возмутился я. — Эта самая гостиница, между прочим, называется "Огни Фунао" — неспроста, наверно? Правда, огонёк был ровнёхонько на востоке… может, какой-нибудь маяк? — я поднялся и подошёл к окну. — Вот прямо там мерцал.

— Маяк совсем рядом, к югу от порта — возразил мой собеседник, подойдя ближе. — А там, куда ты указываешь, ничего нет на десятки дней пути. Разве только волшебный остров Хорай, — он усмехнулся. — А что? Говорят, люди, чистые сердцем, в звёздные ночи могут разглядеть, как горит вершина священной горы, на которой произрастают деревья из золота и драгоценных камней и волшебные персики, дарующие вечную жизнь… Причём, поскольку остров-то плавучий, видят его где ни попадя, особенно после обильных возлияний. Наверно, они сердце на диво хорошо очищают!

— Не против ещё слегка очиститься? — кивнул я в сторону бутылочки, оплетённой серым шнуром. Мы снова присели на татами.

— Там уже и очищаться нечем, — ухмыльнулся брат, слушая, как падают последние капли саке, разливаемого по чашечкам. — Да и собираться пора. Я вот о чём попросить тебя хочу, Кай. Думал оставить при Умико пятеро воинов во главе с Тотемаки, и чтобы под таким присмотром, в повозке, её в Центральную Столицу и доставили. С почётом, не торопясь, но и не слишком медля. Но теперь, когда в Оваре творится неведомо что, я передумал. Эх, чует моё сердце, войны не миновать… Даже если дядюшка и жив, в чём лично у меня уверенности нет.

Он нахмурился, вертя в руках опустевшую чашечку.

— Ты хочешь отдать невесту под мою защиту? — спросил я. — Не знаю, смогу ли остаться в Тоси надолго. Сам понимаешь. А уж вернусь ли домой?.. Знать бы наверняка, что там, при дворе! В силе дядюшкин приказ или уже нет?

— Так или иначе, а выбора нет, — отмахнулся тот. — Могу прислать с ней двух надёжных людей, в пути пригодятся. Но лучше последуй моему совету. Сейчас, пока всё так смутно и неясно, лучше бы вам осесть здесь и затаиться, сделав вид, что занимаетесь поиском сведений.

— Если бы только это… — я тяжело вздохнул. — Думаешь, я ради интереса выспрашивал, кто из придворных побывал в Северной Столице за последнее время? Никудышный из меня сейчас опекун. Слушай, но обещай, что хотя бы попробуешь принять мои слова на веру.

Хоно, не отрываясь, смотрел на меня, пока я сбивчиво рассказывал ему о своих злоключениях: нападении странных одинаковых людей, оказавшихся вовсе не людьми, о бумажных куколках, поплывших против течения на север, о сне, едва не ставшем последним в моей жизни. Я, насколько сумел, опустил подробности, дабы не тратить драгоценное время, иначе за одной историей потянулось бы ещё несколько, а за ними — новые и новые, а брату пора было уходить. Хономару понял и допытываться не стал. Возможно, в надежде сохранить хоть какую-то видимость того, что попутчики мои не выделяются из привычной ему картины окружающей действительности. Знаю, сам таким был. Да, всё-таки мы сильно отличаемся. Но разве различия отменяют родство? Пускай один из нас обеими ногами стоит на земле, а другой витает в просторах мира тайн, но мы — братья, и к этому нечего добавить.

— Будь осторожен, — молвил Хоно, когда я завершил рассказ. — Может быть, случившемуся удастся найти разумное объяснение, но пока есть только неразумное, пользуйтесь хотя бы им. Это я уже давно понял. Самое худшее, что может подстеречь на поле боя — растерянность. Даже ошибочные действия лучше, чем полное смятение.

— Благодарю за поучение, брат, — я склонился перед ним. — Пусть будет меньше крови, и среди неё — ни капли твоей.

— Буду молиться за тебя, младший, — отрывисто произнёс он. — Впервые в жизни я не в силах защитить тебя, и это горько осознавать. Всё, что смогу — это молиться, ждать и зорко смотреть по сторонам. Если узнаю о ком-нибудь, кто имеет на тебя зуб — приложу все усилия, чтобы таковых у него не осталось. — Он ухмыльнулся, немудрёной шуткой разбавляя трогательность сказанного. — Так как насчёт Умико? Мне больше некому её доверить.

Я протянул руку и потрепал его по предплечью.

— Не беспокойся, присмотрим за твоей невестой. Всё надёжнее, чем отправлять её в Овару, навстречу смуте и беспорядкам. Если судьба прикажет мне покинуть город, поручу опеку Ясумасе и Химико. Татибана у нас тоже в женихах ходит, и успел раньше твоего, можешь позавидовать на досуге!

— Не буду! — рассмеялся Хономару. — Счастливым не до зависти. А вот тебе тяжело придётся, бедняжечке, в окружении чужих невест. Обещаю, коли останусь в живых — и впрямь присмотрю тебе достойную девицу! Только не надо закатывать глаза, я же не смогу видеть твои страдания! Спасибо, Кай, ты действительно стал мужчиной.

Последние слова он произнёс уже без издёвки, проникновенно, лишь на краткий миг сомкнув ладонь на моих пальцах. Встал, оправил одежду и принял вид собранный и готовый ко всему. Я тоже поднялся и проводил его до выхода. Ю сидел на ступеньках крыльца, ведя увлечённую беседу с младшей из хозяйских девочек. "Попрощались?" — спросил он меня одним взглядом, вежливо останавливая трескотню воодушевлённой вниманием куколки.

"Да", — улыбнулся я. И это было правдой, ведь, втихомолку покидая город во главе отряда, брат не сможет сказать ничего важного. Того, что и составляет прощание. Там, у ворот, я приму из его рук невесту, и слова разлуки будут уже звучать только между ними.

— Господин Ю, можно перекинуться с вами словечком? — Хоно подозвал юмеми, поправляя конскую сбрую. Я присел на крыльцо. О чём они говорили вполголоса, я не расслышал, да и не пытался. Просто сидел и смотрел, как под ясным, синим небом мой брат седлает коня, отправляясь в далекий-далёкий путь, откуда, возможно, нет возврата.

И мне чудилось, что точно так же он сейчас думает обо мне.

Ветер, усилившийся после полудня, гонял по улицам сухую сосновую стружку. Он раздувал кучи строительного мусора, которые жители не успевали убирать за собой, и под ноги то и дело попадались бамбуковые чурки, со звонким стуком катившиеся по мостовой к реке. Небо запамятовало о том, как радовало нас с утра глубокой неоглядной синевой. Над городом летели облака — белые, словно созревшие головки хлопчатника, таили они в сердцевине тень зарождающегося ненастья, и душу томило предчувствие беды.

Погода меняется… Почему любые перемены всегда оставляют это странное ощущение неотвратимости и беззащитности, будто ты связан по рукам и ногам? Кажется, я всё лучше и лучше понимаю Ю.

— Скажи, — обратился я к нему, когда мы остановились на одном из многочисленных обзорных мостиков, украшающих белый рукав Араи подобно узким резным браслетам, — о чём с тобой говорил Хономару?

Мы миновали идущий вдоль реки роскошный Лотосовый Квартал, где обитает местная знать, а на другом берегу нас ожидали более тесные улочки Верхнего Города.

Юмеми покачал головой.

— Мог бы и сам догадаться. Просил — хотя ему больше к лицу отдавать приказы — тебя поберечь. Сказал, что надеется на правильность моих решений. Интересно, что он имел в виду?

— Не притворяйся, — усмехнулся я. — Он счёл тебя самым осведомлённым о происходящем, потому и ответственность возложил на тебя. Я ведь сообщил ему о том, что кто-то мечтает видеть меня мёртвым. И, хотя брат не верит во всякое колдовство, оценивать опасность он умеет. Знаешь, что он сказал? "Если нет разумного объяснения, надо пользоваться любым".