— Ух ты! — прошептал он. — Откуда она здесь?
Я продолжала хранить молчание.
— Интересно, чья она… Кто же тобой играет, а, подружка?
Он бережно взял меня, посадил на колено и подвигал моими руками.
— Ах, здесь живёт прекрасная девушка, принцесса из Страны-за-Облаками, изгнанная жестоким отцом за то, что влюбилась в простого смертного! — пискляво-завывающим голосом ответил он за меня. — Она льёт слезы, и тогда на земле идёт дождь. А смертный — это… а что, если это — я?! — он гордо выпятил грудь. — И неважно, что конопатый — в сказках такие пустяки не имеют значения.
— А разве в конопатых принцессы не влюбляются? — не удержалась я. — По-моему, у тебя очень славные веснушки.
Паренек ойкнул и выронил меня на землю.
— Осторожнее, а если бы сломал?! — я возмутилась. — Чем тогда играть несчастной девушке?
— Ты разговариваешь? — он смотрел на меня огромными глазами, чёрными с золотистыми искорками. А у отца были карие. Совсем не похожи.
— Да, и что в этом странного? Ты только не убегай — знаешь, как мне здесь тоскливо?
— Вообще-то, куклы не должны разговаривать. — Мальчик боязливо дотронулся до меня и, наконец, усадил на пол.
— Прости, не знала.
— Вот я и говорю — странная, — нахмурился он.
— А ты очень смелый, — я решила ему польстить. — Отец рассказывал всякие жуткие истории про души умерших и привидения; в жизни бы не отважилась лазать по пещерам!
— Не, я не боюсь! — моя уловка подействовала, и он придвинулся, затаив дыхание. — А… а откуда у тебя отец, ты же кукла?
— Ну как же, он меня создал! — возразила я. — Кем ещё мне его называть? Только… я не знаю, что с ним сталось.
— А как его имя?
— Не знаю. Тогда мне это казалось неважным…
— А твоё? — с подозрением спросил он.
— А мне его и не давали. Отец всегда называл меня малышкой. Ласково.
— Меня б кто так называл, — буркнул паренек. — А то чуть что, сразу: "Ичиро, ты починил снасти, лентяй? Ичиро, недотёпа, ты приготовил ужин? Ичиро, почему сестрёнка грязная — ты, неряха?" Без матери мы остались, вот женскую работу на меня и сваливают. Ну и где моя заоблачная принцесса? Я уже настроился, между прочим!
Так началась наша дружба. Сначала он приходил в грот, когда выдавалось свободное время. Затем, вняв моим просьбам, втихомолку принёс домой, посвятив в тайну лишь младшую сестру. Они рассказывали всё, что случалось за день, и скоро я понимала уклад их жизни так же хорошо, как любой житель рыбачьей деревни. Я первая узнала, кого мои друзья избрали в супруги, и первая одобрила их выбор. Их любовь стала для меня теплом. Иногда чудилось: ещё немного — и я смогу пошевелиться.
Скоро, очень скоро Ичиро разузнал правду о моём отце.
— Он сказал, что вложил в тебя всю душу, без остатка — и более не страшится судьбы, — поникнув головой, выдавил он. — А потом сам вызвался быть жертвой, добровольно.
— И они согласились?! — гневно воскликнула я.
— Мне по-разному говорили. Я понял так, что были споры. Всё-таки, мастер-кукольник, живое достояние острова. Но потом началась буря, и… — он махнул рукой.
— И море поглотило его и Морское Чудовище, — прошептала я.
— У нас каждый год приносят дары на Праздник Благодарения, а про чудовище я и не слыхивал, — неловко возразил мой друг. — Говорят, раньше особых кукол делали, жертвенных. Одна из бабок рассказывала. Сажали на плотик с загнутыми бортами, украшенными лентами, и выталкивали в открытое море. Сейчас-то мастера у нас нет, обходимся саке и рисом.
— И как?
— Да по-всякому, — пожал плечами тот. — Когда и потонет кто. А иногда целый год всё благополучно. Море — оно изменчиво. Если не трусишь — хочешь, возьму с собой, когда начну ходить один?
Я боялась, но любопытство в конце концов перебороло страх. Как же я любила те дни, когда Ичиро сажал меня в лодку и отталкивался от берега, а его сестра провожала нас, желая благополучного возвращения!
Со дня гибели моего отца прошло чуть меньше века…
Я жила в семье Ичиро, не ведая бед. До того самого дня, когда рыбаки, отправившиеся с ним на ночной лов, не привели пустую лодку. Старику было уже немало лет, сыновья и внуки уговаривали его греть кости у очага, но он всё не унимался. Хотя в последнее время отказывался брать меня с собой. Когда миновало три дня, а тела так и не нашли, сестра его, тоже преклонных лет, взяла меня на руки и вынесла к морю. Мы долго стояли, слушая шум волн и горюя. Для нас он оставался всё тем же забавным конопатым пареньком. Чувствуя, что сердце моё разрывается, и совершенно забыв о его отсутствии, я подняла руку, дабы вытереть слёзы — и лишь после этого поняла, что сделала. Моё тело выросло, стало большим и гибким. Я упала к ногам подруги, всё ещё захлёбываясь от рыданий. Так, познав глубину скорби и горечь утраты, я научилась принимать образ человека.
Начало тех событий, которые я описываю столь подробно, было положено более пяти столетий назад, во времена Чёрной Нити. За эти годы чего только со мной не случилось. После кончины сестры Ичиро я некоторое время жила в её семье, не желая ни с кем разговаривать, и вскоре была продана заезжему купцу. Я постранствовала по Гингати, но моя способность оборачиваться человеком не возвращалась ко мне. В день смерти моей подруги я снова сделалась недвижной куклой. Тогда-то я и поняла, что души на самом деле у меня нет, и отец ошибался. Да и мог ли человек, лишённый души, пойти на такой поступок?
Мне было холодно — эти люди считали меня вещью, и я молчала. Прошлое сделалось далёкой сказкой, выцвело и постепенно стёрлось из памяти. Но на одном из островов дом был ограблен шайкой разбойников. Я попала в руки их отпрысков. Как ни странно, девочка, которой я досталась после дележки, полюбила меня и поделилась многими из тех умений, что не присущи честным девицам. Я снова была жива, жива и счастлива! А затем последовала череда неудач: почти все погибли, я оказалась снова в руках торговцев, и участь подруги, тогда уже взрослой женщины, до сих пор мне неведома.
Я меняла владельцев, некоторым из которых, людям с тёплым сердцем, открывала свою суть. От лекаря я научилась тому, как определять болезни, а также составлению снадобий. От чиновника из хорошей семьи — грамотности и истории. Сидя в отдельной нише в доме знатной особы, постигала искусства, которые положено знать благородным дамам. Но это сейчас мне легко вспоминать. Рассказываю, и словно вижу перед собой их лица, улыбки, свет любящих глаз…
А тогда, каждый раз, теряя покровителя, я впадала в бездумное оцепенение, и тихие волны забвения уносили всё: как его звали, общественное положение, мои чувства к нему… Даже собственное имя я утрачивала, словно лишаясь последнего доказательства существования того, кто мне его дал. А знания — они всегда оставались со мной, что и по сию пору кажется мне странным. И, чем сильнее был привязан ко мне хозяин, тем больше я могла извлечь из памяти. Благодаря ему и ради него, человека, возродившего меня к жизни теплом нового имени. И всё же, я не могла дать взамен ничего, кроме этих знаний. И не могла обрести… ни воспоминаний, ни души. Или это одно и то же?
Но при виде девушки в белом жертвенном облачении меня словно волной сшибло с ног и унесло в открытое море. Прошлое вернулось в такой полноте, что я лишилась чувств. А может, причина в другом, о чём позволю себе умолчать. И в том, что никому не избежать своего предназначения.
Я постигла, что ад — это колесо прялки; подобно вечности, тянется неизбывная моя судьба…
Лишь оборвав эту нить, можно…
Можно… что?..
— Ну и лежебока… — Голос раздавался совсем рядом.
— Пусть выздоравливает, милый. Смотри, что я принесла! Уточка! Для весны довольно упитанная.
— Ты ж моя добытчица… Ты ж моя охотница…
'Ага, Химико вернулась', - спросонья подумал я, и собирался было открыть глаза, но раздавшийся прямо над ухом звонкий поцелуй заставил меня передумать. И куда испарилось хвалёное целомудрие? Послышалась возня, сопровождаемая мужским шёпотом и приглушённым женским хихиканьем.