Он подошёл к мальчику и взял его на руки.

— Светлые мысли иногда тебя посещают, Кай, — добавил он. — Почему бы и впрямь не подарить Мэй маленького приятеля?

— Видишь, какой я сообразительный… бываю! — расплылся я в гордой улыбке. Старику лишний заработок не повредит, это точно.

— А раз мысль твоя, то и платить — тебе, так я считаю, — продолжал тот. — Чего застыл? Мысли денег стоят, а подарки девушкам — больших денег. Доставай монеты!

Не надо, не надо было пускать этого наглеца в лавку! Ну всё, мое терпение истощилось! Домой возвращаемся быстро, без остановок и заходов в сомнительные местечки!

А всё-таки любых расходов будет заслуживать обомлевшее личико Мэй-Мэй, получившей такой подарок!

"Кто знает", — размышлял я, шагая по направлению к дому в обществе таинственно улыбающегося южанина и задумчивого Ясу, — "кто знает, может, и встреча с правителем ничем пагубным не обернётся? Ведь иногда события нежелательные и внушающие опасения являются ступенями к большему счастью, чем самые заветные, взлелеянные сердцем мечты!"

Но как много времени и сколько мудрости требуется, чтобы в череде этих событий мы распознали струящийся шёлк нашей судьбы!

Глава 15

Дружба

(Первый День Воды месяца Светлого Древа, 499-ый год Алой Нити)

Повозка раскачивалась и тряслась, подпрыгивала на ухабах и… какое знакомое чувство! До боли. Выражение столь же избито, как моё тело, страдающее от соприкосновения то с локтями Ясу, возлежащего бок о бок с Ю, то с бамбуковыми стенками, обитыми тонкой тканью. Я бы и сам присоединился к попутчикам — в положении лёжа трясёт не так сильно и меньше возможностей удариться затылком. Однако и на окрестности не поглазеешь, а спать… нет уж, благодарю покорно!

Я подоткнул под голову одну из подушек, наряду с футонами смягчающих наше пребывание в повозке, и ещё немного раздвинул нижние перегородки, устроенные по образу и подобию обычных сёдзи. Уж лучше слепни, чем скука, духота и укачивание! Ощущаешь себя рыбой в засмолённом бочонке, которую везут с Рыбачьего побережья[47] на продажу в Центральную Столицу.

Перегородки можно раздвинуть лишь на длину локтя, но этого достаточно, чтобы высунуть голову и с облегчением… вдохнуть облако дорожной пылищи, сопровождающей повозку. Вот ведь проклятье! Накануне Первого Дня Металла, когда мы отправились в путь, прошёл сильный дождь и прибил её к земле. Начиналось лето, с его смертельной жарой и бесконечными ливнями. "Дважды глупец тот, кто повторяет свои глупости", — вспомнил я народную мудрость и на сей раз вытребовал повозку из тщательно пригнанных друг к другу бамбуковых досок. Так что непогоды мы отныне могли не опасаться, а до изнуряющего зноя ещё далеко. Хотя, кто знает, сколь долгий срок отмерен нашему путешествию и куда дуют ветра перемен, овеявшие мою жизнь своими крылами?

Природа сменила гнев на милость в тот же миг, как Жёлтые Ворота скрылись из глаз; она радовала ласковым солнышком, незабудковым небом без единого облачка и лёгким ветерком вот уже три дня. Но теперь к этому списку благ прибавилась ещё и пыль, которая была вовсе не благом! А ведь только вчера на дороге плескались лужи. Стоило им просохнуть, как тряска стала доставлять ещё больше неудобств, чем раньше.

Хорошо хоть, императорский путь считается самым коротким из тех, что соединяют Центральную Столицу с бывшей Северной, которая является столицей лишь по названию. Впрочем, оказалось, что «бывшая» — понятие, применимое не только к месту назначения, но и к самой дороге. Зачем только мы её избрали? Не иначе, как по привычке. То ли дело набитый торговцами да крестьянами тракт, что виднеется на противоположном, левом, берегу Мидорикавы. Сами проложили — сами и порядок поддерживают. Хорошо жить простому люду: положение не обязывает их передвигаться какими-то дурацкими, никому не нужными дорогами, на которых не всякий дзю заметишь встречную повозку. К тому же, пыльными, как!..

С другой стороны, наше положение теперь столь сомнительно, что тоже накладывает не слишком много обязательств.

Закашлявшись и окончательно убедившись в том, что лучше быть солёной рыбой в бочке, чем живой, но перенесённой тайфуном в засушливые степи Каваки, где, говорят, от малейшего дуновения ветерка до самых небес поднимаются цунами пыли, я со злостью вернул перегородку на прежнее место. На привале надо будет затянуть оконце полупрозрачной тканью, если я, конечно, не забыл её дома. Хорошо рассмотреть окружающий мир уже не получится, но хоть не в темноте ехать. Тех скудных лучей, которые просачиваются через приотворённые заслонки в крыше повозки, явно недостаточно. А ведь только вчера, высунув голову наружу и оборотившись назад, я мог любоваться на гору Рику в священном уборе из ещё не растаявших снегов, голубовато-белую и чарующе-прекрасную. Дорога слабо забирала вверх, вскарабкиваясь на лоснящиеся от свежей зелени холмы. С нескольких её участков моему взору открывалась Овара, подобная оттиску печати на шёлковой глади равнины, и серебристая петля излучины. Самая полноводная река острова прозвана Мидорикавой, то есть, Изумрудной, из-за того, как окрашивается её вода после Месяца Света. От дивной красоты окрестностей, от запаха вешних лугов и тяжесть на душе уменьшалась.

Сегодня же… что ж, оставалось сидеть в полумраке и тешить свою неуверенность в завтрашнем дне, предаваясь гнетущим размышлениям о смутной цели нашего путешествия. И о многом другом.

Разговор с императором в Первый День Земли не хотелось даже вспоминать. Тени были едва заметны в лучах полуденного солнца, когда мы с юмеми вступили под прохладную сень беседки дворцового сада и обнаружили правителя в присутствии изрядно встревоженного Татибаны-но Ясумасы. Последний бросил на меня столь красноречивый взгляд, что страх перед Сыном Пламени охотно уступил место боязни разговора с другом. Разговора, который обязательно воспоследует, как только мы останемся наедине. Впрочем, ощущение было сильным, но кратким.

С каким удовольствием я бы предал эту беседу забвению! Все те уловки, на которые мы шли, чтобы не сболтнуть лишнего о тайных возможностях Ю как Повелителя Сновидений. Все попытки лавировать между губительными порогами слов-ловушек. Все жалкие потуги нашей злополучной троицы отвертеться от выполнения недвусмысленно изложенного приказа — весьма жёстко изложенного, твёрдо и рассудительно. Если бы только его содержание не заставляло усомниться в здравомыслии того, кто его отдал…

Прав был юмеми, тысячекратно прав, если правота нуждается более чем в одном подтверждении! Втуне пропали наши уверения в бесцельности поисков, в том, что три верных сердца могут оказаться нужнее здесь, в Оваре, нежели вдалеке, скитающиеся по миру в погоне за тем, чего и на свете-то быть не может. Или это новая разновидность пожизненного изгнания? Но за что? Чем мы провинились? История с Левым Министром лишь доказала нашу преданность, так за что же?! Впервые мне пришло в голову: а почему дядя направил за сновидцем именно меня? Доверял? Прежде я так полагал, но теперь… как это смешно, как наивно! Если бы я задумался раньше!..

Может статься, истины я никогда и не узнаю.

Сын Пламени, ещё более постаревший за те несколько дней, что прошли с последней нашей встречи, смотрел на Ю так, будто тот уже сейчас обладал вожделенным зельем бессмертия, но скрывал его по каким-то личным причинам. Недоверие, будто гной, сочилось из сузившихся глаз, таких усталых и потухших, что вид их обладателя вызывал бы жалость, кабы не… А впрочем, и вызывал — к чему лукавить? Да, я знаю, что дядя хитёр и коварен, изворотлив и умело управляет людьми, словно кукловод — своими подопечными, но кто поддержит его, если не мы? Другое дело, что сердцем чую: надо было оставаться с ним. С сыновьями его обречёнными. Огнём души его заклинал! А взамен был отослан прочь, в неведомые дали, откуда рукой не дотянуться и глазами не узреть. И не один…