Я винила чашу в том, что укрылось внутри моего собственного сердца, проросло корнями в мою собственную душу. А бедная вещица только накапливала ненависть, выплёскивая её мне в лицо, как пригоршню горькой воды.
Заглядывая в неё, я видела себя.
Распрощавшись с друзьями (на требования оставаться в лагере или хотя бы в хвосте обоза Ю только пожимал плечами, явно замыслив что-то своё), я вернулся к Кенске.
— Простите, господин Огата… Вы, смотрю, уже ноги без меня стоптали? — слегка виновато поддел я командующего гарнизоном, в нетерпении мерявшего шагами вершину холма. — И от пригорка, того и гляди, одна кочка останется…
— Вам всё шуточки, а на это полюбуйтесь! — старик свёл и без того сросшиеся брови, указывая куда-то вверх, в ночное небо.
Как — всё ещё ночное?.. Наступит или нет это злосчастное утро?!
— Недобрый знак, — пояснил Кенске в ответ на моё хмыканье. — День на дворе, а солнца и не видать. Люди стали шептаться, будто вы себе его забрали в единоличное пользование, на плечо посадили. Что за напасть… государь?
Я только головой покачал. Что тут скажешь?
Значит, все чувствуют неладное. Хотя такое сложно не заметить. И, если Кенске на время забыл о почтительности, режущей непривычный к ней слух — что говорить об остальных?
Правление может окончиться, и не начавшись. После такого-то предзнаменования!
Откуда-то из глубин памяти всплыли нелепые, напыщенные строки:
"… в день восшествия на престол первого императора клана Пламени случилось великое знамение…"
Кто это писал? Мунэо-но Анноси, будь он неладен! Рассказ Мэй-Мэй стал последним росчерком туши в начертании «заговор». Человек, скрывавший свою принадлежность к клану Металла и… двоюродный брат и любовник Кагуры из клана Воды. Что ж, такое возможно: все, кто противостоял Повелителю, были изгнаны на север, в Тоси, где смешались меж собой, объединённые общим унижением. Чтобы в будущем их потомки могли возвыситься вновь, отрёкшись от родства. Достойный же способ избрал этот мерзавец — просеивать древние сплетни, льстя и одновременно внося зерно смуты в почву, удобренную несостоятельностью последних правителей. А я ещё считал придворного летописца ничтожеством, только и умеющим, что пресмыкаться перед императором, выдавая сомнительные успехи за великие достижения. Тогда, развлекаясь чтением на подъезде к Кёо, я и помыслить не мог, что круг замкнётся, и Хитэёми-но Кайдомару снова будет нетерпеливо поглядывать на ворота, мусоля в памяти строки, выдернутые из какой-то сказки:
"Пять дней царила тьма на улицах Овары — новой столицы, основанной Повелителем. Двор был в смятении, и многие предрекали правлению несчастливую судьбу…"
Какой пустяк — разобраться, кто стоит за всеми слухами и наветами, лживыми заверениями в том, что Алая Нить крепка как никогда, и трусливыми шепотками, подтачивающими её волокна. И всего-то понадобилось влипнуть в тёмную историю, совершить путешествие на север, погостить на Острове Бессмертных, в Средоточиях Сил и во дворце Морской Девы, а затем — в других уголках Империи, едва не погибнуть и стать убийцей, обрести друзей, врагов… и себя. А ещё — принять мир таким, каков он есть. Во всей его красоте и убогости, богатстве и бедности, чистоте и грязи, любви и ненависти, жизни и смерти…
Как далеко надо уйти, чтобы увидеть находящееся под самым носом! Не в виде разрозненных частей, а целостной картины.
Кошмарные видения, терзавшие дядюшку. Кагура, едва не прикончившая меня страхом во сне и наяву. Мунэо, её честолюбивый родич, ради которого влюблённая женщина была готова страдать, стареть, убивать, с каждым шагом приближаясь к собственной смерти. Проклятие, направленное на его злейшего врага — моего отца, даже не подозревавшего, какую угрозу он представляет для мнимого простолюдина, и устремившееся на меня — самое дорогое, что у него осталось. Утрата сил, взрослые глаза на девичьем лице, первые морщины. А что в награду — разве только чаша, на тёмном дне которой — память и боль?..
Но кто поддерживал Мунэо в его честолюбивом стремлении? Смог бы выходец, как все ошибочно полагали, из низов, сделаться знатным человеком и приблизиться к престолу без согласия Верховного Судьи и одного из министров — Левого, ответственного за распределение средств казны, награды и возвышения? Ответ — нет. А у каждой услуги есть цена.
Исаи-старший, вознамерившийся управлять несчастным императором с помощью страха, и нашептавший ему про загадочного ханьца с улицы Поздних Хризантем. Беспечный молодой человек, тем не менее, выполнивший поручение правителя… и вместе с другом сорвавший лицемерный замысел. Но поздно: первая жертва уже была принесена. Принц Таката. Нелепая история про отравление рыбой.
"А что с хозяином харчевни?"
"Зарублен на месте доверенным слугой принца, а семья — изгнана…"
Скверным малым был средний принц, едва ли заслуживал верности — а всё же, убийство есть убийство. Кто-то своевременно избавился от свидетелей, на которых и свалил вину. Затем…
"Не сам Исаи-но Кадзи себя жизни лишил, рука младшего брата меч сжимала". Как вовремя Исаи-но Нобору, Верховный Судья, покарал предателя! Вот оно, то самое неуловимое сходство, что беспокоило меня в Оваре — к сожалению, недостаточно сильно и долго. Кто нашептал дядюшке услать излишне ретивого троюродного племянника, а также его друга, служившего под началом Мунэо-но Анноси, подальше от Дворцовой Площади? И от юмеми заодно избавиться.
Землетрясение тоже пришлось весьма кстати. Узнаю ли я, своей смертью умер принц Тоомаро, сменивший Исаи-но Кадзи на посту Левого Министра или кто-то слегка подтолкнул руку судьбы? И что случилось с наследником, юным принцем Коори? Так или иначе, результат был достигнут: император не выдержал вечного страха, ослабел в борьбе с ним, сделался уязвимым для чужого влияния…
Но существовало ещё такое препятствие, как Верховный Военачальник, мой брат, верный долгу и клятве. Пропажа семейной печати в Тоси, как раз накануне нападения бумажных сикигами. Моё таинственное право первородства, перетянувшее опасность на себя. Любовник, не поцеловавший стареющую женщину на прощанье, и уехавший в Центральную Столицу на подмогу сообщникам, от которых получил срочный приказ возвращаться. Правитель при смерти, изменники наготове.
Ах, брат, если бы ты знал, по какому тонкому ледку разгуливал там, на севере! Должно быть, тебя спасла только болезнь тёмной мико — упадок сил после отпора ки-рина, возмущённого вторжением в мой сон. Её собственные страх и неуверенность. Как всё переплелось-перемешалось…
А затем до Тоси доковыляли мы, и Хономару отодвинулся на задний план. Впрочем, если бы не Мэй и не Химико — кто знает?..
Обманутое доверие Мэй (а ведь старуха открыла тебе самое сокровенное, её искренность не служила коварству и была предана не менее жестоко), отчаянье Химико и неизбежное зло, последствий которого, также, было не избежать…
— Тогда чего мы стоим, господин?! Ворота сами не рухнут!
Я опомнился — Кенске повысил голос, непочтительно теребя меня за плечо.
— Думаю, как перелететь через них, — отшутился было я и умолк на полуслове, потрясённый очевидностью решения.
Перекладина, потрескивающая от жара. Покосившиеся опоры. И огромная птица, взмахивающая пламенными крылами в ночном небе.
"Всего лишь видимость", — сказал Ю.
Да, видимость. Но какая!..
— Вы ошибаетесь, господин Огата, — улыбнулся я собеседнику. — Ворота рухнут сами.
Взятие Южной Столицы прошло не по плану, разработанному некогда Хономару, однако моей заслуги в том не было. Ну, почти.
При виде «Хоо», спустившейся с небес (огненная сики наслаждалась происходящим, изображая гнев до того воодушевлённо, что едва на плечо потом заманили), противники мигом переметнулись на нашу сторону. Больно хотелось стражникам да простым воинам, пускай и верным семейству Исаи, портить отношения с богиней-покровительницей родного клана! Дураков не нашлось, хотя попасть в дивную цель, которую представлял молодой человек, возглавляющий передовой отряд и отмеченный сияющим ореолом, было легче лёгкого.