Я молча кивнул.

— А он не вернётся, да? — продолжил Кенске, и его загорелое лицо с выпуклыми глазами исказилось от боли. — Я понял по вашему виду. Ещё когда вы внесли эту женщину. Что произошло?

Я в двух словах изложил суть событий, опуская подробности о нашем поединке и Кагуре. Хотел выставить дело так, будто брат сложил голову в битве с врагом, наславшим крыс и испепелившим его молнией, но не смог. Старик слишком хорошо знал нас обоих.

— Небесное возмездие неотвратимо, — горько промолвил он, когда я закончил рассказ. — Страсть действительно оказалась гибельной. Как он мог бросить войско ради какой-то девки, белой, как смерть? Все мои уроки, все таланты моего ученика пропали даром. Ему предстояло стать величайшим воином Империи… да он и был им, пока не встретил её!

— Женщину, которая тоже его любила, — возразил я, выдерживая испытующий взгляд покрасневших глаз. — Вам сейчас тяжело, господин Огата. И мне — тоже. А ей — хуже всех. Что касается брата… Думаю, Хоно прекрасно понимал, что при сложившихся обстоятельствах, столкнувшись нос к носу с противником, перечёркивающем все его взгляды на жизнь, он будет плохим предводителем войска.

— А вы были готовы к такому нападению, когда призывали своих кошачьих демонов? — перебил меня Кенске. — В ваши представления все эти крысы с кошками укладываются, я так понимаю?

— И крысы, и кошки, и совы. Путешествие было очень познавательным! Но я неважный боец, как вам известно. А военачальник — так и вовсе никудышный. У меня недостаточно опыта для осады — которой, кстати, хотелось бы избежать… Пойдут ли за мной люди?

— Люди? Да они только и твердят про Нэко-мату! Стоит расползтись слухам о последней воле вашего брата, так и вовсе молиться на вас начнут! А насчёт осады поговорим на совете, — вздохнул мой новый наставник. — После похорон. Ради того, чтобы сохранить честь этого безумца, и ради укрепления собственной власти — проведите их как можно быстрее!

— Да. Но тайна его смерти останется между нами.

— Я любил его, как родного сына, которого у меня никогда не было, — ответил Кенске. — Что бы он ни натворил — не хочу, чтобы одно решение, принятое под влиянием чувств, затмило годы великой славы. Помню, как он явился ко мне впервые: спесивый юнец во всём новеньком, уверенный, что неплохое владение тати уже даёт ему право командовать сотней… — Он снова взял меня за руку, на этот раз здоровую, прижимая её к сердцу. — Могу поклясться, если хотите.

— Лишнее, — остановил я его. — Такие клятвы не произносят вслух.

Несмотря на мудрый совет Кенске проспать остаток ночи, я отправился бродить по лагерю, как только гонец от Мидзасиры пустился в обратный путь. Его войско по-прежнему присматривало за Северными и Восточными вратами Кёо, и от крыс не пострадало. Этого и следовало ожидать — впрочем, я скрыл свою осведомлённость.

Утром — похороны, после которых мы подтянем силы к Западным вратам. И начнётся осада…

Накануне таких событий отдых и впрямь бы не помешал. Но стоило только прекратиться дождю, как ноги сами понесли меня из-под навеса в ночь. Мне нужна была Юки. Нужна, как воздух. Убедиться, что она жива. Поговорить. Я боялся заглядывать в повозку с Ю сильнее, чем наступления рассвета! Что сказать Мэй, какими словами утешить её, если мне самому нет утешения? Я не смог солгать Кенске, не смог доверить старому вояке всю боль своего сердца. Брат погиб, защищая меня — как некогда это сделала мать. И уже один его верный друг, не зная всех обстоятельств, считает это не подвигом, но карой небесной. Ты был прав, Хоно, называя меня предателем!

Я спотыкался о сапоги спящих, закутанных в одеяла и промокшие плащи, выслушивал ругань и продолжал шататься по лагерю, бездумно и бессмысленно.

Девушка словно в воду канула. Должно быть, мирно спала среди прочих воинов. В темноте её наверняка приняли за паренька, чьего-нибудь помощника, потерявшего хозяина. Не хочу думать об ином исходе. Не хочу! Хватит одной потери.

Поглощённый раздумьями, я не заметил бы, что покидаю лагерь, не окликни меня часовой. Отозвался и лишь тогда узнал направление, избранное неосознанно. Что ж, так тому и быть.

От повозки остался лишь покорёженный остов. Я задрал голову. Комок железа приплавился намертво к передней дуге. Доспех о-ёрой, некогда такой нарядный, с пластинами, переплетёнными цветными шнурами, теперь съёжился, напоминая остановившееся сердце. Ливень смыл остатки пепла, и единственные кости, найденные мной, были слишком крупными и принадлежали несчастным животным. Волам явно не повезло. "От меня одни беды". Кто это сказал? Ах да, Мэй…

В отупении, порождённом слишком сильной болью, я несколько раз обошёл повозку и наткнулся на что-то твёрдое. За малым не раздавил. Нагнулся поднять, узнал на ощупь и с отвращением отбросил. Чаша мико! Рядом плавился металл, горело дерево, погиб благороднейший из людей — а эта хрупкая дрянь цела, как ни в чём не бывало!

Мэй считала, что вещица с Хикко таит в себе зло. Но Кагура утверждала обратное. Кому верить? Какая теперь разница… Больше она никому не причинит вреда!

Я зашарил пальцами в траве, нащупал гладкое донышко. Поднял к свету, скупо источаемому очистившимися небесами. О, боги!

Молочно-белая поверхность замерцала, отражая слабое сияние звёзд, взирающих сверху. Одна из них сорвалась с места, закружилась вокруг нас… крохотная изумрудная искорка.

— Ты! — выдохнул я, опуская преобразившуюся вещицу на колени и протягивая ладонь светлячку. — Вернулся!

Существо присело на кончик пальца, затем сорвалось снова, выписывая вокруг меня радостные начертания. Поманило куда-то. Я кинул чашу за пазуху, не опасаясь более порезаться краями, сменившими былую остроту на гладкую волнистость, и последовал за ним.

Что-то торчало из земли неподалёку, сливаясь с высокой травой, не потревоженной огнём. Знакомая рукоять. Косигатана, отданная мне Хоно и выбитая из моих рук одним умелым движением. Совсем забыл о ней!

— Спасибо, — поблагодарил я маленького друга, поднимая клинок. — Лучшая память. Пускай твой путь лежит в свете, брат мой!

И, когда пальцы сомкнулись под овальной цубой, на душе стало легче. Как будто Хоно стоял рядом и улыбался, простив меня за всё.

Утро не торопилось наступать. Зашевелились спящие, кутаясь во влажные одеяла. Кто-то насобирал кустарника (равнина была не слишком щедра на топливо) и разжёг большой костёр, к которому сползлись все, кому хватило места. Уже кони, уцелевшие при нашествии крыс, зафыркали, призывая хозяев — а солнце всё не всходило. Подул пронизывающий ветер, вновь затянувший небеса пеленой тяжёлых туч. Одежда, хоть и высохшая на моём разгорячённом теле, не слишком хорошо защищала от холода. Когда же рассвет? Какая долгая ночь…

Я вернулся к Кенске, завалившемуся спать прямо под навесом, и застал старика за беседой с остальными начальниками дружин. Даже Мидзасира-но Сэй прибыл. Судя по их виду и тому, как несколько голов склонились в поклоне до земли — уже знали. Не всю правду. Главное.

— Ходил попрощаться с братом, — устало молвил я, поприветствовав собравшихся и давая им знак подняться. — Природа сама позаботилась о похоронах. Великий костёр для лучшего из воинов! Нам осталось отдать последние почести.

— Значит, мы не увидим тела? — спросил командующий армией севера. Молодой и высокий, в отменных доспехах, он до боли напоминал брата и осанкой, и недоверием, скользнувших в чёрных раскосых глазах.

Кенске заворчал, но я остановил его взмахом руки.

— Сомнения вполне оправданны. Поднять людей! Раз таково ваше желание — не будем тянуть до рассвета!

Резко развернувшись, я зашагал к повозке с Ю, спиной ощущая их взгляды.

Постучал в деревянную створку. Глубоко вдохнул.

— Как вы там? — мои тихие слова поначалу остались без ответа, но затем дверца отворилась, и юмеми ступил на землю. Волосы, лицо — в ночи всё казалось серым, кроме ханьского наряда, сливающегося с темнотой.