Значит, с понедельника по пятницу, с восьми до пяти. Правда, работа временная, на шесть недель. Двести фунтов в неделю минус налоги и страховка, итого остается сто семьдесят фунтов. Это что, зарплата, что ли? Если я не заплачу своему старику за жилье, брошу пить пиво, умудрюсь не попасться, кому должен, и никому не дам взаймы, то через полтора месяца у меня будет пять сотен. Ебать-колотить. «Опыт не требуется, обучение в процессе работы». Но кому на стройке нужен такой коротышка, как я?
На улице солнце слепит глаза, и первый, кого я замечаю, это наш бывший священник, Джек Анструтер по кличке Джеки, некогда с позором отлученный от церкви. Сидит себе на тротуаре и прикладывается к бутылке бог знает чем крепленого пойла.
– Джейсон Кинг! – хрипло орет он мне. – Как делишки на рынке труда?
– Облом, Джек. Бывшему жокею-коммуняке не видать трудового счастья.
Джек ржет в ответ, да так, что на его багровой физиономии проступают сосуды, – и наверняка опять лопаются. Волосы, как всегда, торчат вверх, как у Дона Кинга, ну, этого, который боксерами заправляет. Из-за «прически» да глаз навыкате – вылитый клиент психушки! – вид у него бесконечно удивленный, как у ребенка, чьи пальчики только что неожиданно обнаружили собственные дырочки, а от лохмотьев несет лежалым товаром овощного рынка в Сентрал-перк.
– Вот забавно-то, сынок, у бывшего священника-коммуняки дела ничуть не лучше. – И он протягивает мне бутылку.
– Да нет, Джек, спасибо, не мое бухло, – отвечаю. Неудобно, конечно, отказываться, но ты есть то, что ты пьешь; и хоть в карманах пусто, я, как-никак, поклонник «Гиннесса», а значит, пью ступенькой выше, чем все эти любители крепленой бормотухи.
Оставив святого отца его бутылке, замечаю малышку Дженни. Она выходит из развлекательного центра, красы и гордости Кауденбита; Дженни, как и Лара, та еще штучка из жлобского Сент-Андруса. Нехилая, скажу я вам, красотка; у нее где надо – только-только наливается! Наверное, пилатесом занималась. А У меня в этом зале скоро разборка с Моссмэном за Кубок Шотландии. Эх, вздыхаю, не задница, а яблочко. И сует она это яблочко на водительское сиденье тачки. Радуюсь, что вовремя выпустил пар, а не то бы сейчас прямо посреди улицы кончил!
Возвращаюсь той же дорогой. Прохожу мимо салона «Спайдерз веб тату», и каждый раз блевать хочется. Я хер знает сколько копил деньги на татушку с большим сердцем, на котором написано: ЭЛИСОН. А как только сделал наколку, эта сука от меня и сбежала. Один хмырь из Лохгелли собрался в Канаду. Нашел, видите ли, спонсоров и решил, что он кому-то в колониях нужен. Сунул ей под нос документы – мол, слесарь, и увез в Канаду. А когда мы с ней, расставаясь, повздорили, оказалось, что он ей не только документы сунул. И не только под нос.
В «Клэнзмене» через дорогу можно дернуть чего-нибудь типа джин-тоника, «Крейзи Вимто», например, или «Викид Блю» за два пятьдесят с портвешком. Нотам может ошиваться Большой Монти. Схожу-ка я лучше в тотализатор, может, найду волшебную тропку к сказочным богатствам?
2. Дженни и смерть
Встаю, включаю комп и проверяю почту. Со вчерашнего вечера болтается письмо от Лары. Вообще-то она и сама должна зайти.
Кому: [email protected]
Джен!
Как же я ненавижу ЭТОТ городишко. ЭТОТ район. Всю эту страну. Если бы не Алый Шут, не конюшня, не соревнования и, конечно же, не ты, милая, трудно сказать, насколько бы тут все было невыносимо. Я только что вернулась с турнира в Ирландии (выступила успешно – себя не похвалишь, никто не похвалит!!). Топала вчера по городу в спорткомплеке, и вспомнились бессмертные слова Джинни Вульф*: «Мы встретились в рабочем квартале и там столкнулись с целой толпой идиотов… все они жалкие, безмозглые существа, создания тупые либо безвольные, со взглядом диким и подозрительными, с ухмылкой дебила. Зрелище омерзительное. То были твари, недостойные жизни».
Золотые слова обо всем этом городе. Особенно об этом дебиле, Джейсоне Кинге; у него буквально слюни текут, когда он на меня пялится. И с ним я когда-то гуляла!..
Надеюсь, Миднайт поправляется. Фиона Ля Рю и все на конюшне меня хвалят.
До завтра.
Целую, Лара, чмок-чмок!
Вот ведь самовлюбленная дрянь. Впрочем, я готова подписаться под каждым ее словом, и не столько о Кауденбите, сколько об этом доме. Захожу на MySpace, обновляю блог, проверяю. Там – все те же, все то же. Натягиваю джемпер, лосины и кеды из спортивной сумки у кровати; на цыпочках спускаюсь вниз.
План такой: незаметно пробраться в спортзал и попользоваться кардиооборудованием. Но он уже там, со своим новым псом. Зверюга на поводке несется по беговой дорожке. Пес искоса поднимает на меня печальный взгляд, повторяя движение хозяина.
– А мы тут Амброзу ноги накачиваем, – поясняет он, как будто я их застукала за чем-то неприличным. – Слабоват пес пока для своей породы.
– Почему бы просто не выгулять собаку? – спрашиваю.
Какой же отвратительный и неотесанный; из-под безрукавки торчат стремные татуировки. Плебейские и вопиюще нестильные: дракон, череп и кости, Андреевский флаг и имя моей матери на вьющейся ленте.
* Вирджиния Вульф, английская писательница, эссеист. Цитата взята из дневника. – Примеч. пер.
– А он тут со мной, за компанию. – Идет к скамье для жима штанги и тут замечает, что я в спортивном прикиде. – Я решил покачаться, присоединяйся к нам.
– Нет, я еду в спортзал.
«Ну, как знаешь», – говорит отец всем своим видом и принимается жать штангу. Круглая рожа приобретает нечеловечески багровый цвет, шары выкатываются из орбит. Собачий язык вываливается из пасти, пес задыхается. Интересно, думаю, кто из них раньше сдохнет? И вторая мысль: а заплачу ли я на похоронах? Скорее всего, да. Черт, вот досада.
Залезаю в «эскорт» и еду в город. В спортзале занимаюсь пилатесом, затем двадцать минут – на беговой дорожке и еще десять – на степпере. Взвешиваюсь: шестьдесят четыре триста. За неделю сбросила кило триста! После душа – кофе и глава из книги, которую я читаю. Это повесть Даниэлы Слоумэн «Жизнь поневоле». Там про одну девушку по имени Жозефина. Она в коме после автомобильной аварии. Жозефина и сама бы рада умереть, но врачи и семья отказываются от эвтаназии. А один врач, некто Стивен, в нее влюбился. Жозефина выходит из комы и узнает, что ее жених Кертис, кстати, больной СПИДом, погиб в аварии.
Немного спустя, возвращаюсь домой.
После спортзала мышцы ломит, и я набираю ванну. Чуть не забыла: должна заехать Лара, мы собирались покататься на лошадях, если у Миднайт все будет в порядке с ногой.
Вытягиваю в ванне собственные ноги. Хочется сдохнуть, глядя на эти безобразные бесформенные культи. Пускаю напор сильнее, чтобы не видеть их в пузырящейся пене. Может, утопиться? А что, идея! Только вот получится ли? Конечно, спрыгнуть с корабля во время шторма – так любой дурак утопится. Но утопиться, захлебнувшись в ванне? То есть поставить такую цель и достичь ее?
Для этого нужна нечеловеческая сила воли. Для этого надо ну очень захотеть умереть. И лишить себя жизни не импульсивно, как те, кто сигает со скалы, а дол го заставлять себя умирать.
Лежа на спине, ухожу под воду. Кожа скользит по ванне, покрытой эмульсией ароматизированных солей. Погружаюсь на два фута.
Я хочу умереть.
Здесь покоится Дженнифер Луиза Кахилл
1987-2006 Любимая дочь Томаса Кахилла и Маргарет Мэри Кахилл, в девичестве Алексакдер, любимая сестра Индиго Суниты Кахилл
Не получается. Не могу открыть рот и глотнуть воды. Не получается даже перестать выдыхать. Просто ничего не могу поделать. Усилием воли глотаю, но как только струйка воды попадает в легкие, тело само выстреливает из ванны. Я откашливаюсь и отплевываюсь. Весь пол ванной комнаты залит. Глаза жжет от соли, растворенной в тепловатой воде. Я задыхаюсь, но тело превращается в биомеханическую машину, чья мощь сильнее моей воли. Сейчас машине нужен кислород, и она накачивает себя воздухом, борется против моего осознанного желания. Пытается выжить.